Николай Петрович сидел в кресле и, не мигая, смотрел на телефонный аппарат. Старый, дисковый, с затертыми цифрами, блестящей от сотни прикосновений трубкой и скрученным в тугую гусеницу проводом, телефон испуганно притих, ожидая, когда в его нутре вдруг что-то переключится, соединится, и квартиру огласит звонкий, победный звонок.
Николай Петрович обернулся. Свет он не зажигал, тот уж очень резал воспаленные глаза. Часы на стене щелкали цифрами. Стрелки ползли медленно, как будто были не уверены, стоит ли продолжать путь или, может, лучше замереть, притаившись, чтобы не случилось чего плохого в будущем...
-Ну! - нахмурился Николай. - Ну, же!
Она обещала позвонить, как только приедет домой. Так и сказала:
-Как только вернусь, сразу Вам сообщу!
Они до сих пор были на "вы". Возраст и какое-то торжественное почитание ее красоты мешало сказать простое. молодежное "ты".
Ох, Елена Ивановна... Она вскружила голову Николаю Петровичу, заставила бегать, словно мальчишку, за цветами, приглашать на свидания, кружить в томном молчании по усыпанным червонным золотом кленовой листвы аллеям Сокольников, потом, устыдившись тишины, говорить чепуху, стыдливо беря собеседницу под локоток и мучительно краснея.
-Как мальчишка! - ругал Николай себя. - Докатился, дожил почти до шестидесяти лет, и все туда же...
И что он нашел в этой женщине?! Обычная, будничная, такая же, как миллионы вокруг. Волосы - в тугой пучок, юбка ниже колен, прямая, строгая, волевые, в линию губы, упрямо сжатые скулы, фигура хранит следы былой стройности, но уже теряет крепость, устало расслабляя мышцы; скучные, черные сапоги, как у всех, купленные в универмаге после двух часов очереди. (Сапоги чуть болтались на ноге, но Лена уговорила себя, что, мол, ничего, "с носочком" сойдет...) Пальто, коричневое, с чуть вытертым воротником, "да все нет времени купить новое", руки - простые, с натруженными ладонями и коротко стриженными ногтями. Елена Ивановна работает в хирургии, не носит украшений, не делает маникюр.
И, все же, эта женщина совершенно необыкновенная! До невозможности уютная в своей простой, бабьей, смирившейся с судьбой, жизни. Лена для Николая Петровича - это ее глаза. Большие, девичьи, каштаново-огненные, прикрывающиеся вуалью пушистых ресниц. Кажется, заглядись в них, и ухнешься в омут, а там... Там всё - боль и радость, улыбки благодарных и хмурые, злые лица ненавидящих, там воспоминания - о молодой глупости, о муже, что теперь витает где-то в небесном эфире, о сыне с его "Мам, привет, заеду!", о море, где строили замки на песке, а волна слизывала их, довольно чмокая остроносенькими ракушками, о том, как больно отпускать, и как научилась принимать все, как данность... Там всё...
Вот в этом водовороте и утонул однажды Николай Петрович. Потемнело однажды в глазах, прислонился он к фонарному столбу, охая и чертыхаясь, а рядом вдруг появилась она, Лена. Что-то говорила, смеялась, пока тащила незнакомого, с чесночной одышкой, мужичка до ближайшей лавки... и накрыла своими глазами, расстёгивая воротничок его рубашки и обмахивая газетой...
Так и понеслось, завихрилось что-то между этими странными, "седина уж в бороду", людьми.
Дети смеялись, знакомые снисходительно качали головами, мол, ну, что ж, лебединая песня, пусть поиграют в любовь.
И они играли, пока Елене Ивановне не пришлось уехать. Что-то у родственников, с кем-то беда, нужно помочь. Лена собрала чемодан и купила билет на поезд.
-Хотите, я поеду с вами? - неуверенно говорил Николай. - Хотя, наверное, это неудобно, я стесню, помешаю...
-Нет, я была бы рада, правда! - ловила Лена его взгляд, но вы там уже ничем не поможете, оставайтесь здесь, ждите, я, как вернусь, обязательно вам позвоню!...
Сегодня должен был прибыть ее поезд. Встретить бы, купить хризантем, а, еще лучше, роз и встать на перроне, высматривая в толпе знакомый профиль. Только вот эта проклятая температура... Голова - как чугун, по которому монотонно и беспощадно бьют молотком...
...И как так угораздило простудиться! Нет, он бы все равно поехал встречать, но Лена строго-настрого приказала ждать дома, надиктовала кучу лекарств, даже вызвонила врача, чтоб пришел к Коле и все проверил, а когда приезжает, на каком поезде, специально не говорила, хитрюга!...
...Николай Петрович уже начал дремать, когда по ушам ударил звонок.
-Алло! Лена, ты? Алло! - закричал он в трубку.
Бойкий, девичий голос ответил:
-Нет, папаша! А Рому можно?
-Не туда попали! - рыкнул мужчина и повесил трубку. Рычажки хрястнули, приняв на себя досаду хозяйской руки. - Набирают, сами не знают, что! Рому ей подавай!...
Он еще долго брюзжал, устраиваясь в кресле и поглаживая поясницу.
Вечер за окном совсем проглотил очертания деревьев, в соседних домах весело перемигивались разноцветные огоньки, лифт, кряхтя за стеной, грохал дверьми и звенел тросами. А Николай Петрович все ждал...
И уснул. А звонка так и не было. То ли Елена Ивановна опоздала на поезд, то ли просто решила, раз уж подвернулся такой случай, просто забыть о полустарике, да еще и с гриппом в придачу... Коля никогда не считал себя особенно привлекательным , интересным мужчиной...
Ладно, бывает, ну, что такого... Наверное, права Люська, дочка Николая, может, поздно в любовь-то играть, надо просто жить, хлебать суп, жарить яичницу и смотреть телевизор?...
...Людмила, вздыхая, зашла в подъезд и нажала кнопку вызова лифта.
-Подождите! Меня подождите. пожалуйста! - услышала она, когда уже зашла в кабину. Пришлось нажать на "стоп".
Женщина с авоськами вбежала внутрь, запыхавшись, кивнула и попросила нажать на шестой.
Люда краем глаза осматривала пассажирку. Та, чуть растрепанная, явно чем-то встревоженная, поставила сумки на пол и помассировала покрасневшие пальцы.
-А вы, девушка, в этом доме живете? - быстро повернувшись, спросила женщина.
-Ну, да.
-Тоже на шестом? Вы кнопку только одну нажали...
-На шестом, вам-то что?
-Тогда вы должны знать Николая Петровича Фокина. Знаете?
Люська помялась, смерив незнакомку недобрым взглядом.
-Может, и знаю. И?
-Как "И"? - собеседница сделала шаг вперед. - Как это! Рядом с вами человек болеет! Мало ли, что с ним случилось, а вам все равно! Ну, как так можно! Хотя, да, сейчас не принято дружить со своими соседями, все отдельно, в своих каморках, норах сидят. За стеной помирать будут, а никто даже не узнает...
-Извините, но...
Люда хотела что-то ответить. резкое, хлесткое, чтобы резвая женщина сразу замолчала, но лифт остановился, раскрыв двери.
-Приехали, шестой, - как будто сама себе сказала пассажирка, подобрала авоськи и вышла.
Людмила последовала за ней. Обе подошли к одной и той же квартире.
-Вы сюда? - Люда хмуро обернулась.
-Да, я к Фокину.
-Зачем? - Люська медленно поворачивала ключ, не желая впускать авоськи в квартиру.
-Да как же! Я ему звоню, звоню, он трубку не берет. А у него высокая температура, мало ли, что! Надо обязательно проверить. Я прямо с поезда сюда. Вот, хурмы привезла, меда, варенья малинового, нужно витаминов ему.
Люда распахнула дверь. Девушка не было дома уже несколько дней, ночевала у знакомых на даче, только сегодня вернулась. А папа ничего не говорил, что болеет! Как же так!?
Женщины - молодая, юркая, и зрелая, не столь прыткая, протиснулись в прихожую. Пахло как будто сердечными каплями, на столике в прихожей стояла аптечка.
-Папа!
-Коля!
Потом посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, кинулись в комнату.
Николай Петрович сладко спал, откинувшись на подушки. Температура, наконец, снизилась, стало легко и спокойно. Мужчина улыбался во сне. Ему виделось, что Лена и Людочка, обнявшись, сидят радом с ним за круглым столиком на веранде их дачи, в зарослях малины трепыхается заблудившийся дрозд, кузнечики стрекочут, что есть силы, а где-то на горизонте, с юга, подкрадывается гроза. И так хорошо было смотреть этот сон, что Николай Петрович даже причмокнул, целуя невидимую Ленину щеку.
Люська скривилась, а Елена Ивановна кинулась к больному, прислонила свою холодную руку ко лбу, другой принялась щупать пульс.
-Что? Что такое?! - Николай вздрогнул и испуганно воззрился на гостей. - Что происходит?!
-Это ты мне скажи, что происходит! Почему ты не поднимал трубку, я звонила тебе раз десять! Я мчалась, как ошпаренная, с самого вокзала, а ты тут...
-Да! - уперев руки в бока, перехватила паузу Людмила. - Почему ты ничего не сказал, что болеешь, что тебе нужна помощь?! Почему я узнаю это от совершенно незнакомых людей?
Тут она как-то виновато посмотрела на Елену Ивановну.
Николай Петрович Фокин, втянув голову в плечи, закрыл лицо руками. Теперь-то он понял, отныне в его жизни точно будут две этих женщины, обе упрямые, сильные и такие любимые, что просто сил нет...
А телефон потом починили, припаяв на место порванный проводок...