Стальной зеленой бусинкой по блестящим на утреннем солнце рельсам быстро бежал, постукивая пассажирский поезд. Бурый кожзам на половину сверху прикрывал окно. В просвете мелькали столбы часовые и редкие деревья на противопожарной полосе. На столе чайные принадлежности и атлас железных дорог в фиолетовой обложке. Папа сверял маршрут по указателям, поглядывая в атлас.
-Проснулся? – папа поднял штору и в купе хлынуло холодное северное солнце, - скоро будет река Черная, а дальше Коноша-1. Фланелевая рубашка и синие штаны, папа свежевыбрит.
-Будем завтракать? – и зашуршал в сумке пакетами в пакетах. Холодные отбивные и нарезанные огурцы с помидорами, плавленый сыр, крутое яйцо. Я спускаюсь с верхней полки и сажусь за стол, папа напротив, на пустом месте. На уже давно застеленном папином месте испещренная чернилами тюремная решетка сборника кроссвордов, на полке московские газеты и береста пачки Родопи. Папа делает бутербродики и быстро жует, почти не отрываясь смотрит в окно.
За окном бескрайняя жирная зелень. Березы, хвоя, которые зажимают с боков поезд, потом изредка быстро отступают от него, удаляясь до самого горизонта, пропуская заболоченное поле с редкими карликовыми деревцами, деготь северной узкой речки, непроглядную смолу лесного озера, рывком сближаются и хватаются за поезд своим короткими ветками. Поезд выдохся за ночную гонку по московской области и к границам вологодской уже идет размеренно не спеша. Иногда запнется на просевшей в болото насыпи, пошатнется вагонами, выправится и упрямо идет дальше. Редкие деревянные постройки, покосившиеся, черные, покрытые зеленкой мха, гнилые выкорчеванные шпалы. Вода. Вода везде, в воздухе, в жирной траве, в мхах и ковре ягеля, в слоях торфа, в березовом соке и в слегка ржавой листве, в иголках хвои, в серо голубом небе.Папа делает вид, что наелся и оставляет мне кусочек своей отбивной.
- Принесу кипятка, - щелчок двери и шум из коридора. Дверь приоткрыта и мимо проходят, пошатываясь люди с коромыслом белого махрового полотенца, пахнет дешевым лосьоном и жареной курицей, старой мебелью и нефтепродуктом.Чайный пакетик подкрашивает кипяток в моей кружке и папа топит его в своей, - ты же не любишь крепкий? Кубики сахара тонут, покрывая дно кружки мелкими алмазами. Соленое затяжное печенье, я жду пока остынет чай. Папа щурится, вглядываясь в указатель – река Черная. Поезд поднимается в воздух, эхом грохочет река под мостом. Папа довольно выпрямляется и поправляет, заправленную в штаны, рубашку – скоро Коноша-1. В зелени появляются коричневые полоски песчаных дорог, за ними малоэтажные деревянные дома с резными наличниками, женщины в платках, осенние куртки. Поезд отпускает вожжи и по инерции вкатывается на черный мокрый асфальт перрона.
Белые колонны вросли в бирюзовое двухэтажное здание вокзала, ржавые буквы на фронтоне, в зеркалах прозрачных луж отражается небо. На маленьких стульчиках бабушки, у ног в сумках кастрюльки с отварным картофелем и домашними пирожками, баночки грибов в руках.Мы стоим на перроне, папа смолит сквозь усы, я ежусь в куртке. Состав сильно толкнуло и вагоны по цепочке недовольно застучали автосцепками – нашего молодого электрического коня сменили на старого дизельного. В воздухе холодная вода и терпены, в воздухе неуловимый запах приближающейся Родины, в воздухе близость дома. Вдоль состава в поисках своего вагона спешат сумки, баулы и несущие их люди. Жирные голуби вальяжно расхаживают по перрону, недалеко свисток и грохот грузового состава, голуби брезгливо морщатся. Сжатым воздухом прошипели тормоза – знак занимать свои места в поезде.Поезд тронулся, от него сначала медленно посторонился вокзал, потом отбежали красные флажки стрелок, за ними, набирая скорость побежали строения, домики и ленты дорог.
За окном зелень, холод бледных берез с каждым километром все плотнее укутывает хвоя, до тех пор, пока те не исчезают вовсе. Деревья все ниже, горизонт все дальше, небо серее. Пепельные облака закрывают собой солнце и начинается бесконечная морось. Мы в коридоре напротив своего купе, держимся за поручень и всматриваемся в зеленую сырую мглу. В конце коридора шипение вагонного кипятильника, по купе звон чайных ложечек и кружек. Папа с нетерпением ожидает момента, когда сядет на велосипед и рванет в лес, за грибами, ягодами, рыбой, не важно, важно быть там. Я в предвкушении спуститься этажом ниже и собрать летние новости, в окне снова увидеть школьный двор и футбольное поле.
Когда мы минули Исакогорку было начало девятого вечера, поезд уже не идет, он натужно ползет вдоль болотистого пути, кряхтит как старый дед, скрипит коленями, косится, горбатится, кажется, что его можно обогнать пешком. Деревья все ближе, а морось перешла в дождь, который большими пузырями на многочисленных водоемах говорит о том, что дождь будет идти до утра, а может быть и несколько дней подряд не прерываясь. Это самый короткий участок пути до конечной, но всегда самый долгий. Постельное белье сдано, матрасы скручены рулетами и жмутся к друг другу на верхней полке. Сначала на горизонте появляется яркая акварель разноцветных новостроек, потом ближе кварталы старых деревянных, потом, на последнем дыхании поезд заползает под густые кроны тополей.
Родина как всегда встречает серым небом, холодным ветром и бесконечным полярным днем. Когда желтый Икарус «троечки» вырывается из узкой улицы старого города на бульвар Строителей в окна бьют редкие лучи солнца, которое до утра присело на горизонт. Впереди за толстыми бетонными перилами набережной рябь моря и белой пены, чуть левее, но сильно дальше деревянный мост через Параниху. Фиолетовая шестнадцатиэтажка, зеленая, рыжая, серая. Не доезжая до остановки, выглянув через улицу, между высотками улыбнулся зеркалами стекол наш бледно голубой дом.
Прошло уже больше 20 лет, но каждый вечер в душном колодце девятиэтажек, эхом через окно, я слышу, как долго грохочет грузовой состав. Гул свистка и стук, скрип колодок и стук, стук и шелест, уносящийся вдаль. Иногда, прислушавшись и закрыв глаза, я снова оказываюсь в том вагоне, что везет нас с папой домой.
