...ты далеко не ходи, а еще лучше недалеко тоже не ходи, лучше держись нас, вот так вот держись улицы нашей, в город не выходи. А то проглотит тебя город, сожрет с потрохами, только тебя и видели.
Я знаю, говорю я, отрывисто киваю, знаю, знаю, иду в город, в саму его глотку. Ты что делаешь, кричат мне, не понял, что ли, город тебя так сожрет. Знаю, говорю я, я затем и пришел сюда, пришел за тысячи миль, чтобы город растворил меня в себе, сделал меня частью себя. А вы этого не трогайте, а вы этого за версту обходите, говорят люди про меня, смотрят косо, детей своих уводят, детям говорят, не смотрите на этого, а то мало ли, сам загинет в городе и вас с собой утащит, дурной он...
Я иду в город, я поднимаюсь по его извилистым улицам-лестницам, я то появляюсь в свете его фонарей, то растворяюсь в темноте под арками, я смотрю на величественные фасады, в свет витражных окон, я жду, когда город заберет меня, растворит в себе, превратит в изящный фонарь на углу или арку, затаившуюся в стене, или колонну, подпирающую, казалось, само небо. Город не трогает меня, и даже не просто не трогает – город отторгает меня, как будто отстраняется от меня, идущего по его улицам.
Я не понимаю, что со мной не так, что я сделал неправильно - я вытягиваюсь в струну, я учусь светить, я выгибаю свои конечности в причудливые кованые изгибы, я становлюсь фонарем на площади, мой свет падает призрачными полосками на камни мостовой. В половине одиннадцатого приходит город и подает мне ордер на арест – вы арестованы, говорит город, немедленно покиньте перекресток, говорит город. Я не понимаю, что я сделал не так, почему горожане так легко превращаются в фонари, арки, лестницы, дома, шпили и проспекты. Город не принимает меня, как не принимает никого из чужих, из пришлых, и чего ради они прячутся на своей улице как будто от самих себя, шикают н детей, не ходи в город, а то сожрет тебя и не подавится...
Город отторгает меня – нет, не выгоняет, но в то же время расступается передо мной, когда я иду ему навстречу, он как будто отодвигается от меня – чем дальше, тем больше понимаю, что я никогда не стану им...
...вспоминаю, каким был город до того, как случилось непоправимое, как изгибались лестницы, поднимающиеся куда-то в никуда, как светили фонари на площадях, как скверы прятались под сенью листвы. Вытягиваюсь, пробую светить, становлюсь фонарем, это у меня хорошо получается, быть фонарем, башней на площади быть чуть сложнее, но я справляюсь, а там и до самой площади недалеко, и до улиц, и до воя ветра в трубе, и до отблесков лампад в окнах. И все-таки мне не удается до конца стать городом – город должен сторониться меня, а как я могу сторониться самого себя...