(по книге Н.Берберовой "Чайковский. История одинокой жизни")
«Нет, нет и нет! У Петра Чайковского настоящего музыкального таланта нет! Есть некоторые способности, но что дальше? Нет! Для музыкальной карьеры он не годится! Да и поздно начинать: ему скоро 21 год», — так отвечал господин Кюндигер отцу Петра Ильича Чайковского. Он был учителем музыки, который давал уроки фортепиано молодому Чайковскому.
За ужином того же дня Илья Петрович Чайковский сказал сыну: «А, по-моему, Петруша, ты бы мог как-нибудь сочетать службу в департаменте с музыкальными занятиями. По-моему, у тебя настоящий музыкальный талант, и не поздно, совсем не поздно, сделаться тебе артистом».
В сентябре месяце Чайковский очутился в музыкальных классах, открытых в ту осень при консерватории. Он был красив, строен, выражение какого-то небрежения к окружающему появилось у него в глазах. А главное – Музыка! В каком сиянии сейчас возвращался в нему его Бог! Это для него было небо, спускавшееся к нему в русскую будничную юдоль…
Явление первое.
Ее звали Дезире. Ей было 30 лет. Талантливая, умная, прекрасная актриса с волшебным голосом. Она была примадонной итальянской оперы, в тот год приехавшей в Москву.
Блестяще остроумна, находчива и самоуверенна в разговоре. У шлейфа ее белого платья оказались сливки московского общества и лучшие музыканты. Большой ломился от публики, когда пела она. Она задевала сердца не только голосом волшебного тембра, она была певица с драматическим талантом. Все остальные перед ней были куклами, птицами, но не женщинами.
В первый раз Чайковскому кажется, что он встретил чудо, что не все женщины несносны и ненужны. В первый раз в нем просыпается чувство странное, волнительное.
Была в этой женщине от сцены, от славы некая властность, которая казалась сладко убаюкивающей, под которую хотелось подпасть, но так, чтобы уже навсегда, без возврата. В ней было столько блеска и прелести.
Он никогда не встречал таких женщин, он написал для нее романс и…
Несколько дней был вне себя от беспокойства и избегал ее, а потом с букетом белых роз поехал объясняться.
«Милый, дорогой мой папочка! С Арто я познакомился весной и мало-помалу привык бывать у нее каждый день. Вскоре мы воспламенились друг к другу весьма нежными чувствами и взаимные признания за сим последовали. Законного брака, которые должен совершиться летом, мы оба с ней желаем, который должен совершиться летом. В настоящее время она уже уехала петь в Варшаву, но летом я приеду в Париж и там решится наша судьба».
Дезире вернулась из Варшавы почти через год. За этот год Чайковский не получил от нее ни одного письма. Теперь она называлась Арто де Падилья: через месяц после отъезда из Москвы она вышла замуж за известного баритона…
Чайковский стоял в ложе Большого театра и слушал её. Она снова сияла у рампы. Он закрывался биноклем, чтобы никто не видел его слез. Он плакал и продолжал любить Дезире.
А объяснялось все просто. Год назад Дезире уезжала из Москвы его невестой, но на следующее утро к ней пришел знаменитый Николай Рубинштейн, покровитель и друг Чайковского.
Он старался употребить самые энергичные силы, дабы не исполнилась предполагаемая женитьба. Он говорил, что, сделавшись мужем знаменитой певицы, Чайковский потеряет себя как музыканта и как личность, а Россия лишится великого композитора. Да и потом, любовь быстро проходит!
Но когда это не помогло, Рубинштейн решил настоять на своем во что бы то ни стало. И Николай Григорьевич, никогда не смущавшийся, при этом серьезном разговоре смущался. Он сказал, что Чайковский не вполне нормален. И не надо делать роковой ошибки.
Арто уехала на вокзал в чрезвычайном волнении.
Женщины! Что такое женщины? Вокруг него всегда были сестры, их подруги, потом ученицы, актрисы, светские дамы… Ему нравилась их молодость, красота, нравилось, когда они умны, но все они были обыкновенные. Не было в них того богатства, той многогранности личности, которая была в Дезире, которую он открыл для себя в ней. Дезире была женщина необыкновенная!
Явление второе. Мать Александра.
Он знал всю жизнь, что никого не любил так, как ее. В тот именно октябрьский хлопотливый день, когда ему было девять лет, он всхлипывал, не спуская с матери глаз. Петя старался не плакать - слезы мешали смотреть на мать. Он успешно выдержал экзамен в правоведское училище в Санкт-Петербурге и теперь должен жить в этом новом для него городе; и вот сегодня – разлука! Он вцепился в широкую в оборках юбку матери, он давился слезами, стараясь протянутыми руками поймать убегающую подножку кареты, которая увозила мать прочь от него. Земля внезапно подвернулась к нему, и он упал, все крича и плача. Он вернулся в училище с твердым намерением. Он будет ждать! Всю остальную жизнь он отодвинет с тех пор, будет помнить только о матери, считать дни, месяцы.
Через четыре года родителям, наконец, удалось переехать в Петербург, где их внезапно встретила эпидемия холеры и от которой сразу умерла мать Чайковского.
На этом кончилось детство.
Жизнь шла вперед. Чайковский продолжал заниматься и писать музыку даже ночами, потому что не мог не писать. Он должен был дать услышать всему миру то, что так мучило его. Эти бесконечные звуки, мелодии и потом вальсы, что так беспрестанно звучали у него в голове. И были как будто воплощением красоты бытия.
Явление третье. Однажды утром ему подали письмо — любовное письмо от совершенно незнакомой ему особы. Девушку, что писала, звали Антонина. «Где бы я ни была, я буду не в состоянии ни забыть, ни разлюбить Вас; я более ни в ком не найду то, что мне так понравилось в Вас… Мне ничего не надо, одна только мечта — составить счастье любимого человека.
Через совсем короткое время они уже стояли в церкви перед алтарём.
В церкви, как и у всех, у него было торжественное лицо. Странным было колыхание душной фаты у его левого плеча.
— Поцелуйтесь, — сказал священник. Чужое миловидное лицо с готовностью обернулось. Чайковский слегка наклонился. Это был их первый поцелуй. Губы его коснулись губ Антонины и ее розовой щеки. И в этом мгновение дрожь отвращения прошла по нему.
— О Боже! Что я наделал! Она совершенно чужой мне человек! – Отчаяние обрушилось на него. — Какая ошибка!»
В первые же дни жизни он узнал, что человеческим возможностям есть предел. Они были настолько разными с Антониной, что находиться вместе не представлялось возможным. Куда деться? Он закрывал двери и пытался работать, но вместо этого часами сидел, не двигаясь, потом ронял голову на руки и рыдал.
…Он вышел на улицу. Хлещет дождь… Никого… Он спускается к темной реке. Нет, не топиться — нет! Только войти по грудь, чтобы смертельно заболеть, и никто не узнает, что он самоубийца.
Поздний осенний вечер… Вода холодна и тяжела… Он чувствовал, что простужается. Потом он будет сладко, жарко, беспамятно болеть… Вода покрывает ему колени. Он спускается еще ниже. Осторожно не провалиться бы… Он оступается, и сразу вода подходит ему к груди.
Он плачет… еще шаг и его не будет… Надо вернуться. Он едва добрался до берега… Домой он пришел в бреду. Его уложили спать и дали чаю с ромом. К утру жар спал, руки тряслись, а по лицу катились слёзы.
Этим же вечером скорый поезд увозил его прочь из Москвы в Санкт-Петербург. В номере гостиниц «Дагмара» он пролежал без памяти двое суток. Было решено! К жене он больше не вернется. Единственное дело его жизни — творить! Творить музыку.
ххх
…Последние два часа в открытое окно вагона текла душная лунная тосканская ночь, и поезд постепенно вошел под крышу флорентийского вокзала. В этом путешествии среди сменяющихся визитов, новых знакомств, концертов, репетиций с новыми оркестрами, успех, опьянивший его, был самым полным и подлинным. Чайковский был счастлив. Европа слушает его и восхищается!
В этих поездках ему открылось всё многообразие и красота мира. Он посетил Сорренто и Капри — ничего не было прекрасней этой голубизны; Париж – суетливый, чуть-чуть холодный и очень нарядный открывал перед ним свои объятия; он посетил Прагу – эту сказку архитектуры; Германия и Англия с восторгом принимают музыку русского композитора.
В семью роскоши, простоты и комфорта встретила Чайковского Америка. Знакомые дамы каждое утро присылали ему духи и портсигары; на званых обедах перед каждым прибором - меню с отрывками из его сочинений; перед дамскими приборами - его миниатюрный портрет в изящной рамке. Он впервые увидел небоскребы, бары, увешанные гобеленами (arazzo); ел соус из панцирей маленьких черепашек и мороженое, которое выпадало из живых роз… Ему аплодировали Нью-Йорк, Вашингтон и Филадельфия!
«Вдруг ослепительный свет ударил в лицо маленькой Мари, и она оказалась на волшебном зеленом лугу, где миллионы искр сверкали, как драгоценные каменья. «Мы с Вами очутились на лугу цукатов», — произнес Щелкунчик и поклонился.
Сразу же их охватили сладкие ароматы, которые прилетели из небольшой рощицы. Сквозь ветви деревьев можно было увидеть золотые и серебряные фрукты, что свисали с разноцветных веток, а стволы деревьев были перевязаны лентами и цветами. «Мы в Рождественском лесу», — пояснил принц».
Затем их глазам предстали Карамельная деревня, Пряничный город, где жители делали крыши домов из толстых плиток шоколада, потом Мармеладный лес и, наконец, они вошли в столицу этого сказочного Королевства. Мари не могла удержать восхищенного крика, когда увидела перед собой замок со ста воздушными башнями в розовом свете, сделанными из прозрачного тонкого сахара. «А теперь мы с Вами, любезная госпожа Штальбаум, находимся перед королевским марципановым дворцом», — сказал Щелкунчик. В этот момент зазвучала музыка нежная и гармоничная, ворота дворца открылись, и к ним вышла сама фея Драже.
Но кто? Но кто же эта волшебница, широко распахнувшая перед композитором двери упоения жизнью?
Явление четвертое. Миллионерша Надежда фон Мекк!
Это она все последнее время его Ангел-хранитель и сказочная фея Драже. Вдова железнодорожного магната, владелица домов в Москве и Санкт-Петербурге, Флоренции и Неаполе, Венеции и Париже, Берлине и Женеве. Она появилась как тень в судьбе молодого композитора, тень, которая его боготворила! Когда она впервые услышала его музыку, ей показалось, что это — послание, адресованное ей одной.
«Говорить Вам в какой восторг меня приводят Ваши сочинения, я не считаю уместным, - писала она ему, - скажу только, что с Вашею музыкой живется легче. Это дорого мне.» И сразу дала понять, что она не ждет встречи с ним, а лишь без памяти влюблена в его искусство.
«Я переживаю с Вами заодно Вашу жизнь и Ваши страдания», - искренне пишет она ему и просит позволения заботиться о нем и финансировать его поездки за границу, где бесконечно пропагандирует его музыку. За все это она хотела, чтобы он иногда писал ей и сохранял их отношения в тайне.
Этот роман продлился 14 лет. Они никогда не встретились 1200 писем! Они любят взаимно и посылают объяснения из Женевы в Вену, из Парижа во Флоренцию, споря об искусстве, политике, религии.
К сожалению, судьба разбила этот альянс, который так же таинственно закончился, как и начался. И только музыка рассказывает об этих чувствах.
Явление пятое.
Прошли годы… Он стал знаменит. Бесконечные поездки, встречи, концерты, работа… Маленький городок во Франции Монбельяр со старой церковью. Чайковский вошел в скромный домик и навстречу ему поднялась старушка. Он узнал ее сразу.
«Пьер!», — тихо воскликнула она, и он заплакал.
Да, это была его гувернантка из далекого-далекого детства Фанни Дюрбах, которая как будто пришла из далёкого-далёкого детства.
Детство… Дом в Воткинске шесть месяцев в году занесен снегом. Тишина. Ранние сумерки. Дом полон детей. Слышно, как звенят бубенцы за окном, потом как копыта бьют снег… и все уже на крыльце. Приехала мама! Она привезла с собой тоненькую фигурку девушки-француженки.
-Это Фанни, мадмуазель Фанни Дюрбах, — говорит мама, — она молода, одинока и родилась за тысячи верст отсюда, подле Бельфора, и никак не может произнести слово «Воткинск» и слово «Чайковский».
…Фанни внимательно смотрит в тетрадь четырехлетнего Пьера и никак не может решить: поправить ему ошибки или оставить в покое, потому что было в этом маленьком мальчике что-то, что вдруг могло разбиться от неосторожного прикосновения. Недаром няня называла его «стеклянным мальчиком».
А недавно маленький Пьер впервые в своей жизни услышал музыку. Это была музыка Моцарта в механической оркестрине. Он стоял за дверью, по-взрослому приложив руку к сердцу. Наверное, оно сильно колотилось в груди, а мальчик чувствовал в этот момент слезы, тоску и счастье…
И вот, после 45-летней разлуки, Фанни помнила все и сохранила его детские тетрадки. Он обнимал её и плакал.
Из жизни своей, из этой томительной, странной симфонии выводил он памятью волнительную, пронзительную мелодию, начавшуюся тогда, когда он был «стеклянным мальчиком»… Это было почти тоже самое, как если бы его мать, которую он любил так сильно, вернулась к нему сейчас…
ххх
В последние годы Чайковский работал много. Так рождались балеты — волшебнее сказки, сверкающие богатством мелодий, уводящих в фантастический мир феи Сирени, феи Сапфиров и феи Драже; так рождались симфонии и концерты, так он стал великим певцом русской природы и душевного мира человека. Затем он создает мир мистики в своем шедевре — опере «Пиковая дама», где главная идея сюжета перекликается с его трагической судьбой. Старая графиня, как символ пиковой дамы в карточной игре, сначала предлагает ему ключи от счастья, но потом крадет у него жизнь.
Чайковский не чувствовал себя старым, но ему казалось, что жизнь прошла. Прошла, как сон.
Он знал, что Искусству, он отдал всего себя. И Музыка стала для него Госпожой всей его жизни, той Великой дамой сердца, к которой он стремился всей душой. Единственной, которая никогда ему не изменяла, но открыла многие таинственные секреты, принеся Известность, Славу и Признание всего мира.