– Вы не будете там работать, – стоящий по другую сторону стола чиновник отпихивал папку с бумагами, которую я ему упорно протягивала. Атмосфера накалялась, и я страшно нервничала. В папке лежали документы на оформление деловой поездки в Швейцарию.
Действие происходило в Министерство охраны природы в 1992 году. Яблоком раздора стал Международный союз охраны природы, или IUCN (International Union for Conservation of Nature), который решил открыть свое представительство в России и искал кандидата на должность исполнительного директора московского офиса.
Я узнала об этом, вернувшись из второй поездки в Великобританию. Там я пережила несколько сильных потрясений. Они заставили меня посмотреть на себя и свою жизнь другими глазами. Я вдруг ощутила, что могу коренным образом изменить свою жизнь и впервые поверила в свои силы. Причем настолько, что решилась подать документы на конкурс.
В это время я работала рядовым научным сотрудником в Институте проблем экологии и эволюции имени А. Н. Северцева. Мое имя ровным счетом ничего не значило для Министерства охраны природы, под эгидой которого планировалась работа IUCN. У них были свои кандидаты на новую должность. И в этом заключалась проблема.
С министерскими кандидатами я столкнулась перед собеседованием с руководством IUCN. По виду это были типичные функционеры лет по 50, занимавшие солидные директорские посты в природоохранительной сфере. Рядом с ними я казалась совершенно инородной, они смотрели на меня с недоумением, явно не понимая, как я там оказалась. Однако я знала требования, которые предъявлялись к кандидату на эту должность. И у меня была абсолютная убежденность, что я этим требованиям соответствую.
– Почему Вы считаете, что справитесь с работой? – спросил меня один из интервьюеров во время собеседования.
В ответ я рассказала о том, как однажды в Лондоне в разговоре с богатой и эксцентричной канадской предпринимательницей, у которой я гостила, я вдруг осознала, что, возможно, представляю собой нечто большее, чем просто частичку общества, в котором выросла, где местоимение «я» значило ничтожно мало и заменялось на «мы». Именно мои личные качества и квалификация позволяли мне надеяться на то, что я справлюсь.
Нужно сказать, что перед интервью я подвергалась психологическому давлению со стороны министерства, которое требовало, чтобы я сняла свою кандидатуру. Но я решила, будь что будет, кандидатуру не сняла и после интервью уехала работать в Кавказский заповедник, чтобы снять стресс. Там я пробыла больше месяца, минимально общаясь с внешним миром. А вернувшись в Москву, узнала, что меня разыскивали сотрудники швейцарского офиса IUCN. Мою кандидатуру там одобрили, и я должна была ехать в Швейцарию для подписания рабочего контракта.
Именно поэтому в один прекрасный день я оказалась в кабинете руководителя международного отдела министерства, где происходило оформление зарубежных поездок. Разговор был тяжелый, я чувствовала его враждебную настроенность. Однако я понимала, что отказ подписать документы для министерства означал прямой конфликт с IUCN, вступать в который было не в интересах чиновников. Все угрозы имели одну цель – запугать меня. Но я не испугалась. После целой серии проволочек поездка все-таки состоялась, и я подписала контракт с IUCN.
Это был переломный момент в моей жизни – с рядовой должности в НИИ я перескакивала в другую весовую категорию – становилась руководителем представительства крупной международной организации.
Но мою жизнь в тот период легкой никто бы не назвал. В министерстве мне не простили настойчивости и чинили препятствия на каждом шагу. Мне откровенно говорили, что только и ждут, как я провалю работу. Вопрос заключался только в том, когда это произойдет. А ведь мне предстояло заняться огромным проектом – IUCN планировал заключение в Москве конвенции по торговле редкими и исчезающими видами, в которой предполагалось участие бывших советских республик. Там пышным цветом расцвело браконьерство в силу отсутствия какой-либо правовой базы, регулирующей охрану редких видов флоры и фауны. Особенно это касалось республик Средней Азии. Организовать такое мероприятие без помощи министерства было нереально. Я чувствовала свою абсолютную беспомощность.
Для организации повседневной работы у меня не было ни бюджета, ни финансов. Когда я зашла в комнату, которую мне отвели в министерстве, то не поверила своим глазам. Она была совершенно пуста. Там не было даже стула, не говоря уже о столе с телефоном. Мои шаги среди голых стен отзывались эхом. Я опустилась на пол и заплакала. Казалось, выхода не было.
Но выход всегда есть, в чем я убедилась буквально через несколько дней после телефонного разговора со своим голландским другом Йостом ван дер Веном, работавшем советником по сельскому хозяйству в посольстве Нидерландов. Он не раз выручал меня и даже пытался подкармливать, водя по ресторанам в те не очень сытные годы. Он почему-то считал, что я недоедаю. В разговоре с ним я упомянула о своих проблемах, казавшихся неразрешимыми.
– Как я буду работать, если у меня нет ни телефона, ни компьютера, ни даже элементарного стола? – с отчаянием ужасалась я.
– Успокойся, выход есть, –Йост был непробиваемо спокоен и уверен.
– Какой? – мои слезы моментально высохли.
Он засмеялся и сказал:
– Считай, что тебе помогает Провидение в лице голландского посольства.
Оказалось, что в это время планировался переезд посольства в другое место, и в силу этого освобождалось много старой офисной мебели, которую посольство не хотело забирать с собой. Может быть, по голландским меркам эта мебель и считалась старой, но по советским меркам это была абсолютная роскошь. В мгновение ока я обзавелась абсолютно всем необходимым, и моя комната в министерстве совершенно преобразилась. По мановению волшебной голландской палочки там оказался стол с компьютером, шкафы с офисными файлами, диван и кресла для отдыха и даже кофеварка со знаменитым голландским кофе.
Это было счастье, которое омрачалось лишь мыслью о том, что министерские чиновники будут ненавидеть меня с еще большей силой, увидев все это великолепие. Но и из этого положения Йост нашел выход.
– Тебя спасет голландская картошка и селедка, – совершенно серьезно сказал он.
И вот в министерство стали регулярно поступать мешки с прекрасной голландской картошкой, а осенью, в период ловли, ящики с еще более прекрасной селедкой. В то время тотального дефицита эти немудреные продукты растопили лед в сердцах министерских чиновников. Я перестала быть персоной нон-грата, а наоборот, приобрела вес в их глазах – ведь через мое посредничество они получили доступ к импортному дефициту. В мою комнату стали наведываться чиновники разного ранга на чашу кофе, и постепенно жизнь стала налаживаться.
Заключение конвенции готовилось почти полгода с большими трудностями, но эти месяцы я считаю бесценными – я получила огромный опыт, научилась налаживать контакты и договариваться на самых разных уровнях.
Угадайте, какая связь между конференцией по вопросам положения женщин в странах третьего мира и конвенцией по торговле редкими и исчезающими видами? Никакой связи не существовало, просто мне удалось включить свой проект в рамки «женской» конференции, что сразу снимало с меня массу проблем, включая аренду помещения, синхронный перевод и даже фуршет для участников, куда я внедрила и своих природоохранителей. Они забавно смотрелись среди массы колоритных женщин стран третьего мира.
Министерство тоже подключилось к работе и стало оказывать конкретную помощь. В работе различных семинаров приняло участие более 40 человек, включая все бывшие советские республики. Для них эта конференция имела особенно важное значение – там обсуждались конкретные шаги по наведению порядка в этой очень проблемной для их регионов сфере.
90-е годы называют лихими, что во многом, наверное, правда. Однако для меня, как и для многих других, они оказались рубежом между прошлой жизнью и новыми реалиями, возникшими после развала Советского Союза. Привыкшие не высовываться, мы получили невиданный до тех пор шанс проявить себя. И я, как и многие тысячи моих соотечественников, им воспользовалась.
1992 год