Грозный 1942-й… Фашисты рвутся на Кавказ, к нефтяным районам, к черноморскому побережью. Упорные бои идут днем и ночью. Особенно ожесточенное сражение развернулось под Новороссийском. Советские воины стояли здесь насмерть.
То время мне вспоминается как один долгий, тяжелый бой. Наш 36-й минно-торпедный авиационный полк с воздуха наносил удары по врагу. Мы буквально не вылезали из самолетов, по нескольку раз в сутки вылетали на бомбежку, помогали нашим войскам отражать бешеный натиск противника.
17 августа получили боевую задачу уничтожить колонну вражеских танков и автомашин, совершавших марш к фронту. День выдался жаркий. В ожидании команды на взлет сижу в кабине бомбардировщика. Комбинезон промок, хоть выжимай. Хочется пить, но стараешься не думать об этом.
— Ракета! — крикнул штурман Дмитрий Никитин.
Набирая обороты, зафыркали перегретые моторы. Наше звено взлетело первым. Следом уходят в воздух еще два звена. За Туапсе увидели серую ленту дороги.
— Вот они, крестоносцы проклятые, — зло произнес Никитин.
Внизу по дороге пылила колонна. Перестраиваемся в боевой порядок. И в этот момент вижу на земле взрывы, фонтаны огня. Воздушный стрелок-радист Панов докладывает:
— Колонну атакуют наши истребители...
Я взглянул влево. Наши И-15 и И-16 пикировали на врага, поливая его из пушек и пулеметов, обстреливая эрэсами.
Потом мы узнали, что это были истребители морской авиационной группы Новороссийского оборонительного района.
Колонна встала: образовалась пробка. На дороге началась паника. Молодцы «ишачки», помогли нам! Теперь целиться будет удобнее.
— Сейчас устроим фрицам... — штурман Никитин входил в азарт боя.
Доворачиваю машину. Вывожу на цель. В небе появились разрывы снарядов — это немцы начали приходить в себя. Все плотнее становится заградительный огонь. Пучки трасс мельтешат в глазах, и кажется — еще мгновение и наступит темнота...
Бросаю взгляд на Никитина: лицо у него посуровело, жесткая складка залегла у рта. Металл звучит в его голосе:
— Сброс!
По самолету чувствую: бомбы пошли вниз.
— Вижу... большого красного петуха на дороге, — восторженно звучит голос воздушного стрелка-радиста Лубенца.
Приказываю ему сфотографировать результаты удара. Ведущий повел девятку вверх, поближе к облакам. Оттуда нам удобнее будет дать отпор фашистским самолетам, появления которых мы ждали с минуты на минуту. Ведь летели без прикрытия истребителей, и надо было быть постоянно начеку.
На аэродром вернулись без потерь. После проявления пленки узнали результаты бомбежки: уничтожены десятки автомашин и танков, врагу нанесен большой урон.
...Вскоре снова в воздух. Подлетаем к станице Неберджаевской. На дороге пусто. Пристально всматриваюсь в местность и вдруг вижу: северная окраина — дорога, колхозный сад — сплошь забита техникой и пехотой. Девятка выстраивается змейкой. Вокруг самолетов появились черные и белые шапки разрывов, пунктиры трасс. Никитин приник к переднему блистеру кабины, следит за ведущим — по отрыву бомб от его самолета мы начнем сбрасывать свои.
Справа от меня, несмотря на плотный заградительный огонь, летит В. Сорокопудов. Молодец, выдержка железная! Его машина идет, как по струне.
Ведущий открыл люки.
— На боевом! — командует штурман.
Бомбардировщики летят среди ураганного огня зениток. Нервы напряжены до предела. Но теперь ничто не заставит нас свернуть с боевого курса.
— Пошли, родимые! — ласково шепчет Дмитрий Никитин.
Бросаю беглый взгляд вниз. На дороге, накрыв колонну, рвутся наши сотки и пятидесятки. Фашистам сейчас кисло приходится. Смыкаем строй, и тут я слышу длинную дробь своих пулеметов, а потом торжествующий голос стрелка-радиста сержанта Панова:
— Падает! С дымком идет, супостат!
— Что там у вас происходит, Панов? Кто падает?
— Фриц падает, товарищ командир! Все, взорвался! — возбужденной скороговоркой отвечает Панов. — Нас атаковало звено «Мессершмиттов-110». Подкрались на малой высоте, гады. Я их заметил, когда один из них был уже рядом. Мы с Лубенцом дали несколько длинных очередей. «Мессер» задымил, стал падать. Остальные отвернули...
На земле Николай Панов оказался в центре внимания всей эскадрильи. Его окружили плотным кольцом, посыпались вопросы: как обнаружил? какие очереди давал? Панов, красный, смущенный, счастливый, застенчиво рассказывал...
В это время подъехал командир полка Андрей Яковлевич Ефремов. Он подошел к Панову, крепко пожал ему руку, поздравил с победой и, обратившись ко всем, сказал:
— Так держать! Панов открыл боевой счет, его нужно увеличивать в боях...
И снова вылеты, бомбежки, жаркие воздушные схватки в огненном небе Новороссийска. Мы теряли боевых друзей, но делали все для разгрома врага, для победы.
10 сентября была поставлена задача как можно быстрее уничтожить скопление войск в предместье Новороссийска — в Мефодиевском. В воздух по тревоге поднялись три самолета, пилотируемые летчиками майором В. Стародубом, капитаном C. Пашуном и старшим лейтенантом С. Осиповым.
Потом Осипов рассказывал:
«...При подходе к цели было видно, что весь Новороссийск горит. Зенитный огонь противник не открывал. Это настораживало: значит, жди истребителей. Так и случилось. Шесть «мессершмиттов» зашли сзади, их атаковали наши истребители. Закрутилась воздушная карусель. Но вскоре мы поняли, что атака шестерки была только демонстрацией, чтобы отвлечь наши истребители. Со стороны солнца появились еще четыре Ме-109. Они набросились на три наших самолета, летевших теперь без прикрытия. Атаки следовали одна за другой. Воздушные стрелки беспрерывно били из пулеметов. Но стервятники, разделившись попарно, яростно наседали сверху и снизу, видимо, хотели заставить нас сбросить бомбы куда попало. Наше звено настойчиво пробивалось к цели. Вдруг слышу голос штурмана:
— Командир, горим!
А цель вот она — рядом. На пылающем самолете продолжаем полет.
— Бомбы сбросил по цели! — доложил штурман. Теперь пытаюсь сбить пламя резким скольжением, но это не удается. Снизившись, мы потеряли связь со своим звеном и летели над Новороссийском.
Передаю экипажу:
— Как только пролетим Цемесскую бухту — прыгать! «Мессершмитты» продолжали обстреливать горящую машину. Пулеметы нашего самолета захлебывались огнем. Вот один из атакующих «мессеров» задымил и прекратил преследование... Три Ме-109 продолжали поливать свинцом.
Стрелок-радист Иван Андреев доложил:
— Тяжело ранен Воинов!
Я передал:
— Держись, Ваня! Скоро будем прыгать, помоги Воинову выбраться из самолета.
Вскоре слышу голос Андреева:
— Я тоже ранен.
Связь со стрелками прекратилась, перестали бить и наши пулеметы. Пламя добралось до кабины, обжигает ноги, руки, лицо. «Мессершмитты» теперь в упор обстреливают горящий самолет. Жгучая боль пронзила все тело: ранило в обе ноги. Левая плоскость от перегрева стала загибаться вверх. Дальнейшее управление самолетом стало практически невозможным. Я подал команду:
— Экипажу покинуть самолет!
Штурман Лисечко выпрыгнул первым. Через открытый люк поток воздуха хлынул в мою кабину, усилилось пламя и дым. Рванул на себя колпак, который, к счастью, не заклинило...
Чтобы не попасть под обломки самолета и уйти подальше от «мессеров», пролетел немного с затяжкой, потом дернул кольцо... Осмотрелся. Внизу только два купола парашютов, слева — шлейф черного дыма падающего самолета. Кто-то из членов экипажа так и не смог выпрыгнуть...
Опустились мы на воду. На берегу показались фашисты, открыли стрельбу из автоматов. Вокруг стали ложиться разрывы снарядов...»
Пять часов Осипов держался на воде. Остальные члены экипажа погибли. Его подобрали моряки-катерники, несмотря на сильный артиллерийский обстрел. Вывезли из-под носа врага.
После госпиталя Степан Михайлович Осипов вернулся в часть. Мы просидели до полуночи, почтили память боевых друзей.
Коммунисты С. М. Осипов и В. И. Лисечко, комсомольцы И. И. Андреев и А. С. Воинов сражались, как герои, до последнего. Имена членов экипажа стали для нас символом мужества, стойкости, преданности Родине.
Еще много раз вылетали мы на бомбежку вражеских войск в район Новороссийска, подвиг наших товарищей звал вперед. Порой забывали, что такое день и что такое ночь. Летали круглосуточно. Люди работали до изнеможения.
Фашисты разрушили Новороссийск почти до основания. Но город выстоял и победил. Отсюда врага погнали вспять. В эти тяжкие месяцы боев окрепла, окрылила всех нас уверенность в победе. Потому так памятно мне то грозное время.
Герой Советского Союза генерал-майор авиации B. МИНАКОВ (1977)