Роман о писателе, интерактивный роман и новеллы на польском языке.
Джулиан Барнс. «Попугай Флобера». Роман. Издательство «Эксмо», 2012
Наберите в поисковике «Бетховен» — и первым делом получите информацию, где можно выгодно купить корм для домашних животных. Если написать «Флобер» — первой строкой все же пока выдают биографию великого писателя Гюстава Флобера. В романе «Попугай Флобера» (1984) Джулиан Барнс приводит «титулы» великого писателя, которые можно встретить в литературоведческих источниках: «Отшельник из Круассе. Первый романист современности. Отец реализма. Палач романтизма. Понтонный мост между Бальзаком и Джойсом. Предшественник Пруста. Медведь в берлоге. Буржуазный буржуафоб». Велик Флобер. Трудно представить современного писателя, о котором (даже со временем) наберется столько мемуаров и исторических материалов. В настоящее время явно не писатели — властители дум. Но какие-то эпизоды их жизни и сейчас могут заинтересовать. Вот за роман «Мадам Бовари», впоследствии оказавший большее влияние на мировую литературу, автор был обвинен в оскорблении морали и привлечен к суду. В романе «Попугай Флобера» приведены как известные эпизоды жизни гения, так и факты, обнаруженные Барнсом. Блестящий и ироничный Барнс анализирует биографию с разных сторон. Ведь все зависит от выбора точки наблюдения и личности наблюдающего. Можно выстроить мемуары возлюбленной («Версия Луизы Коле»). Реконструировать воспоминания близкого друга. Вот — «Железнодорожный путеводитель по Флоберу». История доктора, от имени которого происходят поиски истинного чучела попугая. В книге есть глава «Бестиарий Флобера», о животных в романах и животных в его жизни. Небольшие эпизоды, но они помогают понять другое, важное. «…Этого попугая Флобер позаимствовал в Музее Руана и держал на своем письменном столе во время написания “Простой души”, где его зовут Лулу и он принадлежит Фелисите, главной героине произведения». Перед смертью невежественная старуха молится чучелу попугая, в ее голове путаница: ведь только попугаи и Святой Дух в виде голубя могут говорить. «Можно сказать, что попугай, обладающий даром членораздельной речи практически без всяких умственных способностей, — это Чистое Слово». И вообще, если задуматься, «разве писатель не подобен ученому попугаю»?
«Кроме того, богоподобный статус романиста в XIX веке был всего лишь техническим приемом и неполнота знания современного писателя тоже не более чем уловка. Когда современный повествователь сомневается, демонстрирует неуверенность и непонимание, играет в игры и совершает ошибки, кажется ли при этом читателю, что реальность передана более правдоподобно? Когда писатель снабжает роман двумя концовками (почему двумя? почему не сотней?), верит ли читатель, что ему предоставлен выбор и произведение отражает неоднозначность возможного исхода, “как в жизни”? Такой выбор всегда только кажущийся, поскольку читателю придется прочитать обе концовки. В жизни мы принимаем решения — или решения принимают нас, — движемся тем, а не иным путем; если бы мы приняли другое решение (как я однажды сказал своей жене, хотя она вряд ли тогда была в состоянии оценить мою мудрость), мы бы оказались совсем в другом месте. Роман с двумя окончаниями не воспроизводит эту реальность: он просто проводит нас по двум расходящимся дорогам. Это такая форма кубизма, что ли. И это по-своему прекрасно, только не надо обманываться насчет естественности и правдоподобия.
В конце концов, если бы писатель действительно был озабочен тем, чтобы изобразить множественность жизненных исходов, ему следовало бы сделать вот что. В конце книги нужно было бы прикрепить набор разноцветных конвертов. На каждом должна быть четкая надпись: традиционный счастливый конец, традиционный несчастливый конец, традиционный половинчатый конец, deus ex machina; модернистский произвольный конец; загадочный конец; сюрреалистический конец; заканчивается концом света; заканчивается на самом интересном месте. Читателю позволяется открыть только один конверт, а остальные он должен уничтожить. Вот это я называю “предоставить выбор”; но, может быть, вам покажется, что я мыслю слишком буквально».
Дмитрий Данилов. «Горизонтальное положение». Роман. Издательство «Эксмо», 2010
Роман Данилова «Горизонтальное положение» — изящная форма дневника. Построенная на одном приеме — отстраненном, слегка ироничном наблюдении за событиями. Подчеркнуто лаконичное перечисление фактов, анализировать которые предоставляется читателю. Довольно интерактивный роман. Чтобы прочесть его в соответствии с замыслом, читатель должен быть на одной волне с автором/персонажем, тогда слышны убранные в подтекст издевка и ирония и текст перестает быть «сухим». Описываемые (или, точнее, перечисляемые) события укладываются в рамки одного года, действие начинается в новогодние праздники и заканчивается ими же год спустя. Причем самое важное в жизни героя остается за кадром. Он человек пишущий. Мы узнаем об этом из его поездки в Бруклин на литературный фестиваль. Но по ходу романа он ничего не создает. Выпивает, пишет дебильные тексты о нефтяных компаниях, играет в футбольный симулятор, ходит на литературные вечера. Такое беличье колесо. Текст абсолютно линейный, в нем нет никакого хитросплетения сюжетных линий, монотонные события разворачиваются день за днем. Данилов сам подчеркивает эту линейность: «Как это писателям удается писать вот такие романы — огромные, сложные, с переплетающимися сюжетными линиями. С яркими героями. С глубокими идеями. Уму непостижимо». Вот тут-то и требуется «нужная волна». Потому что непонятно, искренен автор/персонаж или подтрунивает. «Вот такие» и «уму непостижимо» вроде намекают на подтрунивание. Хотя кто его знает. Но доля правды в этой фразе есть: роман «Горизонтальное положение», действительно, не огромный, не то чтобы сложный, не изобилует переплетающимися сюжетными линиями. И герой неяркий. «Вся литература переполнена активно действующими персонажами с активно действующей позицией. Из соображений равновесия и мировой гармонии надо предоставить место на страницах литературы и вот таким полузамороженным лунатическим полуотморозкам». Согласен с автором. А вот глубокая идея в романе есть. Человек — существо вертикальное, прежде всего в духовном смысле. Устремленное вверх. Горизонтальное положение — это не только сон, но и обездуховленность. Гибель устремлений. Усталость от жизни. И содержание романа — борьба с этим положением, насколько удачная — судить читателю.
«В селе Великие Сорочинцы тихо, но чем ближе к музею, тем становится громче. Шум, стук, скрип, скрежет. Вокруг синенького одноэтажного домика с красной металлочерепичной крышей суетятся мужчины строительных специальностей. Они приколачивают, таскают, пилят, красят. Музей закрыт, говорит мужчина, разрезающий железную трубу при помощи так называемой болгарки. Музей закрыт, откроется 1 апреля.
Значит, поездка оказалась напрасной.
Есть еще краеведческий музей. Надо зайти хотя бы туда, может быть, там обнаружится что-нибудь.
В краеведческом музее обнаружилась Елена Ивановна.
Музей Гоголя сейчас ремонтируют, сказала Елена Ивановна. Но это ничего, сказала Елена Ивановна. Не расстраивайтесь, сказала Елена Ивановна. Часть экспозиции музея Гоголя размещена у нас, в краеведческом музее, сказала Елена Ивановна.
Осмотр части экспозиции музея Гоголя. Рисунок художника Рябова, на рисунке — Гоголь. Фотография рисунка Гоголя, на фотографии рисунка — старый господский дом в селе Васильевке. Фотография начала ХХ века, на фотографии — украинская хата, рядом с хатой стоят лица украинской национальности в украинских национальных костюмах. Фотография рисунка неизвестного художника, на фотографии рисунка — Гоголь в период обучения в гимназии. Иллюстрации к произведениям Гоголя. Ноздрев, Коробочка, Хлестаков, Чичиков. Целая стена посвящена почему-то Тарасу Григорьевичу Шевченко. Папаха и усы. Як умру, то поховайте. Опять Гоголь. Бюст Гоголя работы скульптора Белоуса. У бюста какое-то блаженненькое выражение лица. Стилизованная карта Миргорода с огромной лужей посередине. Табличка, на которой написано: «Мертвые души» — удивительная книга». Подпись: А. И. Герцен.
Елена Ивановна сделала телефонный звонок и сказала, что в музее Гоголя сейчас находится его, музея Гоголя, директор Валентина Даниловна, можно туда пойти и поговорить с Валентиной Даниловной.
Снова музей Гоголя. Разговор с Валентиной Даниловной. Валентина Даниловна говорит, что поговорить она не может, потому что у нее умер родственник и ей надо на похороны. Зато есть редкая возможность поговорить с главой администрации Миргородского района Леонидом Николаевичем. Леонид Николаевич, побеседуйте с корреспондентом из Москвы.
На реконструкцию музея Гоголя украинское государство выделило 2,6 миллионов гривен, сказал Леонид Николаевич. Гоголя очень любят в Миргородском районе, Полтавской области и на Украине в целом, сказал Леонид Николаевич. Где-то здесь зарыта пуповина Гоголя, сказал Леонид Николаевич и показал пальцем вниз.
Большое спасибо, вам спасибо, спасибо, спасибо, приезжайте еще, спасибо, спасибо».
Бруно Шульц. «Коричные лавки; Санатория под Клепсидрой». Сборник. Серия «Иллюминатор». Издательство «Б.С.Г.- Пресс», 2000
Бруно Шульц родился и жил в Дрогобыче, там же убит в гетто в 1942 году. Новеллы написаны на польском. Они сложные, устроены нелинейно, метафизичны и метафоричны; перевод на другой язык такое может передать не всегда, но, по отзывам специалистов, прекрасный прозаик и переводчик Асар Эппель с этим справился.
Как человек читает? Кто-то гонит сюжет по шпалам ключевых слов, лишь бы побыстрее, лишь бы закончить книгу и внести название в победный список прочитанного за год. Здесь же не так: это живые картины, движущиеся не только поступательно, но и вглубь, и ввысь; за таким сюжетом следить непросто, затратно, время дороговато по нынешним временам. (Но лучше, конечно, не сердить такими отступлениями от аннотации случайно сюда зашедшего).
Два сборника новелл — «Коричные лавки» (1934) и «Санатория под Клепсидрой» (1937) — составляют единое повествование; о семье, умирающем отце и взрослеющем сыне, родственниках и соседях, о жизни в небольшом городе в Австро-Венгерской империи перед очередным крушением мира. О умирающей и возрождающейся природе. Ведь многие архетипические сюжеты цикличны. Фантасмагория, магический реализм, называй как хочешь. Пенсионеры, идущие в начальный класс школы, инвалиды тела и души; умершие, продолжающие существовать в отрицательном времени (иногда время движется и назад). Обычные люди со своими бытовыми заботами и любовью (и их большинство). Даже ночной храп как отдельный персонаж, его природа и бытование; извилистое пространство сна, интуитивно точно выписанные ландшафты бессознательного.
Произведение глубокое, краткого анонса для него недостаточно. Проза Шульца довольно подробно исследована, что-то разгадано, о чем-то общего мнения не сложилось, как и о любом большом и самодостаточном, внутрь которого не всякому дано заглянуть. Перед нами шедевр мировой литературы, о таком много не распространяются… Что-то из рукописей Бруно Шульца утеряно, конфисковано, что-то могло быть написано, но не написано. И это действительно большая потеря.
«Что оно такое — весенние сумерки?
Достигли мы сути или дальше дороги нет? Мы у скончания наших слов, которые кажутся здесь примстившимися, бредовыми и темными. Но лишь за их рубежом начинается то, что в весне необъятно и невыразимо. Мистерия сумерек! Только за нашими словами, куда сила нашей магии уже не достигает, шумит темная эта, неохватная стихия. Слово распадается тут на элементы и самораспускается, возвращается в этимологию, снова уходит в глубину, в темный свой корень. Как это в глубину? Мы понимаем такое буквально. Вот смеркается, слова наши пропадают в непонятных ассоциациях: Ахерон, Оркус, Преисподняя… Чувствуете, как от всего этого темнеет, как сыплет кротовиной, как повеяло ямой, погребом, могилой? Что оно такое — весенние сумерки? Снова мы ставим свой вопрос, беспокойный этот рефрен наших упований, на который нет ответа.
Когда корни деревьев желают говорить, когда под дерном с избытком накоплено прошлого — давних повестей, стародавних гишторий, когда перенаберется под корнями сбивчивого шепота, бессвязного бормотания и того темного, без дыхания, что было до всякого слова, — тогда древесная кора чернеет и коряво распадается толстыми чешуинами, плотными пластами, темными порами открывая сердцевину, словно медвежью шкуру. Погрузи лицо в пушистый этот мех сумерек, и станет на какое-то время вовсе темно, глухо и бездыханно, как под крышкой. Тогда надо приставить пиявками глаза к наичернейшему мраку, совершить над ними легкое насилие, протиснуть сквозь непроницаемое, протолкнуть насквозь через глухую почву — и окажемся у меты, по ту сторону вещей. Мы в глубинах, в Преисподней. И видим…
Здесь вовсе не темно, как можно предположить. Напротив — недра сплошь пульсируют светом. Так и должно быть — внутренний свет корней, путаная фосфоресценция, слабые жилки свечения, которыми промраморена темнота, блуждающее светоносное мерцание субстанций. В точности как, когда спим, отъединенные от мира, безнадежно заплутавшие в глубокой интроверсии, на обратном пути к себе — мы тоже видим, отчетливо видим под закрытыми веками, ибо мысли тогда щепой воспламеняются внутри нас и, вспыхивая от узелка к узелку, призрачно бегут по длинным запальным фитилям. Так происходит в нас регрессия по всему направлению, отступление вглубь, обратная дорога к корням. Так ветвимся мы в этой глуби анамнезом, дергаясь от охвативших нас подземных судорог, грезим подкожно по всей сновидящей поверхности. Ибо только в высях, в свете — пора и это сказать — мы трепетный членораздельный букетик мелодий, сияющие жавороночьи верха — в глубинах мы снова распадаемся в черное бурчанье, в гул, в бессчетное множество нескончаемых историй».
Подготовили Михаил Квадратов и Егор Фетисов
#чточитать #рецензиянакнигу #современнаяпроза #формаслов