Судьба -10
Валентинка.
Как только Мария покинула баню, девочка сразу проснулась. Дети, они всегда чувствуют, когда их оставляют и просыпаются, в надежде криком вернуть свою мать. А если долго никого нет и у ребёнка уже нет сил звать свою маму, он понимает, что его бросили и тогда у него возникает порок сердца. Младенец заливался плачем.
В это время, соседка Евдокия, подоив утром корову, провожала её с телёнком на выпас, на гору. Когда стала подходить к соседской бане, то услышала, плач младенца.
— Батюшки мои, это откуда здесь дитё малое плачет? —вслух подумала Евдокия и забежала во двор. Она отчётливо слышала, что плач доносится из бани и поспешила туда. Подбегая к бане, она увидела у самых дверей косу, стоящую лезвием вверх, оно было в крови.
— О, Господи, кого-то литовкой зарезали. В бане-то убитый кто-то. А-а-а.. Надо милицу звать.
Детский плач был отчаянным, но Евдокия быстро развернулась и побежала домой.
— Игнат, Игнат — позвала она мужа, едва открыв дверь дома.
— Ну, чё тебе, горит чё ль де, кричишь, как скаженна.
— Будешь тут бешеной, в бане у Михалыча дитё ревёт и ещё, кто-то литовкой порубаный там, наверно, в бане лежит.
— Кто порубаный? Како дитё? — накидывая на себя пиджак, удивлённо спросил он жену.
— Да почём я знаю? Чё бачу то говорю. В бане дитё ревёт, литовка вся в крови у дверей стоит. Игнат, милицу надо звать — настаивала Евдокия.
— В бане-то была? — выходя на улицу спросил он.
— Боязно стало. За тобой побёгла. В милицу надо. Запрягай кабылу, да поезжай за милицей.
— Ну, пошли, глянем, чё там — опередив жену, он вышел из калитки и быстро пошёл вдоль своего, а потом и Николаева забора. Оттолкнув калитку в огород, он подошёл к бане.
— Никто тут не ревёт, тихо всё — он осмотрел косу и открыл дверь.
Евдокия стояла возле забора и, услышав, как муж воскликнул
— Мать Чесная, эт чё деется? Подкидыш!
Он подошёл к ребёнку, тот дремал, ручки и ножки у него, нервно вздрагивали. Завернув ребёнка в то, на чём он лежал, Игнат сгрёб всё и выбежал из бани.
— Дуська, беги домой, готовь тёплую воду, да пелёнки каки — бросил он на ходу жене.
— А? Ага — кивнула она и побежала следом. Дома Евдокия разорвала пополам, старенькую простынь, направила ведро тёплой воды, и поставила на табурет таз.
— Всё готово, доставай ребёнка.
Игнат положил на лавку скомканный комок фуфайки, развернул его и достал ребёнка. Девочка молчала, только по-прежнему вздрагивала.
— Ух ты, как заляпалась. Кишёчки почистились. Работают. Давай, переверни ребёночка на ладошку, животиком вниз — приказала жена Игнату. Игнат перевернул девочку животиком на ладонь и поднёс над тазом.
Евдокия стала поливать на ребёночка тёплую воду и смывать всё, что прилипло к её телу.
Когда новорождённая была помыта, её уложили на простынку. Евдокия достала бутылку самогона, обработала пуповину, затем запеленала и положила ребёнка на тёплую печь. Девочка всё время молчала, только кряхтела, если какое-то положение было неудобным.
— Сейчас бы надо дать водички попить, а у меня соски нет — с сожалением сказала Евдокия.
— Ну, а ты с маленькой ложки попои или через марлю — посоветовал муж.
— Через марлю я ей молока дам.
Взяв в руки ложечку и стакан с родниковой водой, она стала по капельки давать воду ребёнку. Девочка, когда поняла, что ей дают пить, очень активно стала слизывать водичку с ложечки
— Ты глянь, ожила. Пьёт, пьёт-то как, а! — радостно засмеялась Евдокия.
— Ты пои, не оговаривай, пусть направляется. А то я уж думал, что она замирает. Ну, раз пьёт, так обыгается.
— Игнат, а чё мы дале-то с ней делать будем? К врачам бежать или в милицу?
— К врачам. А там они сами милицию созовут, да оформят, куда следует.
— Попила и уснула. Намаялась. Кто знат, сколь ревела она в той бане, можа и всю ночь.
— Подкидыш. Надо же — не переставал удивляться Игнат.
— А я думаю, что не подкидыш никакой. Наташка, портниха говорила, что Манька ихня к своёй сестре приходила, так шибко поправилась. Она так и сказала, что "не беременна ли"? А выходит так и есть, беременна была.
— Выходит это внучка Михалыча. Тогда понятно, почему девчушка в их бане родилась. А вот Мария–то куда делась? А?
— Тогда можа на пасеку к Михалычу, а не в больницу? — предложила жена.
— В больницу всё одно надо б. Вон пуп сырой, зараженье может быть.
— Не будет зараженья, я самогонкой смочила.
—Ну и пусть Михалыч решает, куда внучку, в больницу или ещё куда, поеду к нему — решил Игнат.
В это время на тёплой печке закряхтела малышка.
— Просыпается, а я молока ей не закипятила. Я быстро, кружок с плиты сыму и на чистом огне враз скипит — она плеснула на дно кастрюльки стакан молока, сняла с плиты круглый чугунный вкладыш, пламя вместе с дымом пыхнуло из отверстия, Евдокия накрыла его кастрюлей. .
.Молоко закипело быстро. Она остудила его в ключевой воде, перелила в четушку и привязала марлю. Наклонив бутылку набок, она смочила марлевую петлю и приложила её к губам ребёнка, девочка быстро присосалась к марле. Наклоняя бутылочку, смачивая марлю молоком, Евдокия накормила ребёнка, и девочка опять уснула.
— Давай Игнат, поезжай к Михалычу на пасеку, пусть ребёнка забирает. Мы отмыли, отогрели, накормили, теперь пусть сами возятся.
Игнат, подъезжая к пасеке, увидел, как Николай нагружает телегу каким-то добром.
— Михалыч, день добрый. Куда снарядился, домой?
— Домой. Огород убирать надо. Картошку копать. Дождались, когда распогодилось, да и домой засобирались. Снег-то первый сошёл, землю промочил. Сейчас за погожие дни подсохло, можно копать — укладывая последние мешки на телегу, говорил Николай.
— Николай Михалыч, тут вот какое дело, язви его мать-то. Выходит, что дед ты. Ага. Мы с Дуськой в вашей бане младенца нашли, девочку. Выходит, что Манька ваша родила, да ушла куда-то. А мы ребёночка-то помыли, умотали в пелёнки, накормили молоком. Спит дитё на печи. Вот приехал сказать, чтобы домой поторопились. Внучка ждёт.
— Вот как значит. А ведь ни словом, ни делом не обмолвилась о ребёнке-то. Ах ты, Мария, Мария. Ну что поделать, растить будем. Мы детям всегда рады. Ты Игнат с телегой приехал, ну раз такое дело, так баб моих возьми, чтобы мне за ними сюда не возвращаться больше. Я им сейчас скажу, чтобы собирались.
— Николай Михалыч, тут ещё одна закавыка. Литовка под баней, в крови вся. Кабы, этой литовкой не порешили кого, да в твоём огороде не закопали. Вот тако дело.
— Литовка?
— Ну да.
— В крови значит?
— Ну да
— Тогда наш, ребёнок-то. Вот ведь якорти её. А я поначалу–то засомневался, наше ли дитё. Теперь ясно, что моя это внучка — обрадовался Николай.
—Так как это ты понял по литовке-то?
— Ну скажи, Игнат, чужой человек для чё будет из сарая её тащить под крышу бани? А-а-а. А Мария знает, где что у нас лежит и принесла её, чтобы место отрезать, не иначе. А то для чё ещё-то? Вот литовка и в крови.
— Иж ты, мужик, а сообразил. А моя баба не сообразила. Троих родила, а не сообразила. Убили, кричит, убили.
— Кому надо убить, литовку под крышу не поставит. Он её, впопыхах отшвырнёт куда придётся и бежать. Ладно, Игнат, жди, сейчас своих баб пришлю — радостный Николай побежал в домик пасечника.
А в это время Полина, проводив сестру, прибрала своё рабочее место. Разложила ткани по ячейкам и побежала домой. С мужем они работают в разные смены, чтобы кто-то оставался дома с дочерью.
Она взяла сумку, сложила туда детское бельё, детское байковое набивное одеяльце. приготовила соску с бутылочкой и побежала к соседке за молоком.
Прокипятив молоко, она разбавила его кипятком и налила в бутылочку. Бутылочку с молоком засунула в сумку и замотала в бельё, чтобы не остывало..
—Лёша, я к родителям съезжу, срочно надо. Через час приеду. Скажи Абраму Натанычу, что я вместо обеденного перерыва к родителям поехала.
Предупредив мужа, Поля побежала на автобусную остановку. То и дело её охватывал страх за грудного ребёнка. Она волновалась и ожидая автобус ходила по остановке, то в одну то в другую сторону. Полине казалось, что автобуса долго нет, что он задерживается. Она нервничала. Как только он подошёл, она первая заскочила в открытые двери.
— Мария сказала, что час остался до того, как проснётся ребёнок, а прошло уже почти два. Господи, только бы ничего плохого не случилось. А вдруг кто-то услышал, плач ребёнка, и вызвал милицию? А что если ребёнка уже забрали? А что, если за баней следят? Ну и что. А я ничего не знаю. Я пришла в баню к родителям. Ну, скажем бельё их перестирать, а то они скоро вернутся, а чистого белья нет.
Или они должны скоро явиться и им надо баню истопить! — лихорадочно думала Полина, сидя в автобусе. Как только она доехала до нужной остановки, то первая выскочила в двери и побежала по улице к дому родителей.
Она бежала и постоянно повторяла, как молитву" Только бы ничего плохого не случилось". "Только бы не случилось" — Вбежав в калитку, она перебежала огород и остановилось у дверей бани. Прислушалась, тихо.
— Ой, Господи, жива ли? — она распахнула дверь в баню, ребёнка на полке не было.
— О, Боже мой,что я Марийке скажу, где её девочка? Кто-то опередил меня. Что делать? Как узнать, где ребёнок? У кого же спросить?— она стояла в дверях растерянная и не знала , что ей дальше делать. Опомнившись, Полина побежала назад, на остановку.
Она села в автобус и подумала.
— А может и не надо ни у кого спрашивать? Буду спрашивать, на Марию беду накличу. А так ну нашли и нашли. Никого в доме нет. Значит, хоть кто может со стороны горы зайти в калитку и в бане родить. Дом крайний, в доме хозяев нет. А я разве виновата, что опоздала, разве есть моя вина?
Однако, как бы, не убеждала себя Полина в невиновности, тяжёлый груз лёг на её сердце.
В это же время Мария, увидев свободное место возле пожилой женщины, села рядом. К ней сразу подошла кондуктор. Мария сказала, что едет до конца и заплатила деньгами, что дали ей на обед. Денег хватило, и кондуктор сунула в её руку билет.
Старушка повернулась к Марии лицом и стала пристально разглядывать её. От такого откровенного интереса, девушка потупила глаза. Ей казалось, весь мир знает, что она беглянка, бросившая своего ребёнка.
— А ты, чья будешь? Что-то я тебя у нас в деревне не видела? Или в гости к кому едешь?
— Ничья я и ни к кому не еду. У вас можно в селе угол снять?
— Можно, а почему нельзя то, это смотря, сколь платить станешь.
— А устроиться на работу у вас можно?
— Можно. У меня внук в селе хозяин. В поссовете работает. Всем работу находит. Пойдёшь со мной, я и сведу тебя к нему. Он у меня человек хороший, всем помогает, мухи не обидит, какой смирёный.
Мария слушала старушку и смотрела в окно автобуса. Дорога шла по вершинкам гор, между хмурых елей и уже совсем жёлтых берёз, да огромных камней на обочинах. Небо, от нависших облаков, казалось тяжёлым и холодным. На душе тоже было тяжело и холодно.
Доехав до конечной остановки, они со старушкой вышли из автобуса. С ними вместе вышли ещё несколько человек и опустевший автобус поехал разворачиваться. На остановке больше никого не осталось. Мария огляделась. На горах, что сгруппировались у их ног, стоял хвойный лес, тёмный и хмурый. Кое-где виднелись жёлтые берёзки, малиновые осинки и ещё совсем зелёные кустарники.
— А вон и наше село—старушка указала на еле заметное село в низине, между гор.
— .Вот по этой дороге мы и спустимся к селу. Это недалеко, километра два всего. — и старушка бодро зашагала вперёд.
На улице было пасмурно и прохладно. Встречный ветер обдувал лицо. Платок, подаренный Марии доброй женщиной в автобусе в Осинниках, был очень тёплым, мерзли только колени, слишком тоненькие были чулочки. Поэтому, она старалась идти так же живо и бодро, как старушка, не обращая внимания на боли в спине и внизу живота.
Мария обратила внимание на то, что по дороге они идут одни со старушкой. Те люди, что вышли вместе с ними на конечной остановке, пошли в разные стороны. Кто-то пошёл дальше по дороге, кто-то спустился в противоположную сторону.
— А сёл-то, совсем больше, никаких не видно, этим людям ещё дальше идти в такой холод, чем нам — подумала Мария. Ей показалось, что в городе значительно теплее, чем здесь, на вершине этой горной гряды
.
В кронах деревьев запутался ветер и трясёт и качает макушки, то в одну, то в другую сторону.
Где-то над головой стоял гул разных голосов ветра. То он свистит, как хулиган, то шипит, как змея, а то рычит как зверь, нагоняя страх.
Шли молча, старушка бежала впереди, Мария старалась успевать за ней. Дорога спускалась вниз и была грязная, недавно прошёл дождь и резиновые сапожки то и дело скользили по рыжей глине.
Спина у Мария взмокла от напряжения, а ноги совсем замёрзли.
Вошли в село. Оно тоже было тусклым и угрюмым. Все дома были серыми, даже чёрными и одинаковыми.
— Ну вот мы и пришли, вот здесь я и живу — сказала старушка и вошла в ограду.Она достала из тайника ключ и они вошли в дом.
Дом у старушки, это чёрный барак. Живёт в нем она одна.
—Давай, давай , проходи. Сейчас только печку растопим и жизнь наладится. На душе повеселеет — она затопила печь, поставила чайник на плиту и обратилась к гостье
—Ну, ты чё не раздеваешься, давай, раздевайся. Как зовут-то тебя?
— Мария
— Ну, вот Мария, чайник уж зашумел, скоро закипит. А ты вон у рукомойника пока руки сполосни.
Мария умылась, села за стол.
— А меня зовут, баба Аня.
— Баба Аня, а как по отчеству — она вспомнила свою первую хозяйку, которую тоже звали Анной.
— Анна Сергевна я. Вот утрешняя картошка, свежая, с огорода прямо сварена. Вот парёнки морковны, заместо сахара. Чай с морковочкой вприкуску, и сытно, и вкусно. Коровы у меня нет, молоко сноха заносит по утрам. — она налила стакан кипятку, разбавила его молоком и подала Марии. Только сейчас Мария поняла, как проголодалась.
— К картошечке сейчас солонинки достану. Грибочки, огурчики, сейчас. Мяса ещё нет, внук как кабана колет, так мне мясо приносит. Дочь тоже, как скотину режет, тоже мне приносит. А мне-то много ли надо? Мясо уж и зубы не берут, шатаются. У меня пирог есть, рыбный. Соседка нарыбачила, принесла, а я и испекла пирог.
Она открыла люк в подпол, опустила в лаз руку и вытянула одну кастрюлю, потом вторую. Из одной достала солёные грибы, из другой огурцы и выложила в миску.
— А вот картошку, да моркошку, тока с земли и надо есть. Пока всё свежее. Полезно очень. Крупы они зимой надоедят. Завтра тыкву напарим, она сладкая. Пирогов с яйцами, да солёной колбой налепим, да запечём. Я в тесто-то немного жира добавляю, с ложечку, а они такие вкусные выпекаются.
Она взяла, завёрнутый в полотенце пирог, выложила его на противень и поставила на плиту, чтобы подогрелся. Когда всё было готово, баба Аня поставила на стол своё не хитрое угощение
— Ну, давай благословясь — проговорила хозяйка, садясь за стол.
После того, как Мария поела, стало прибывать молоко и накинув на себя платок, она постаралась сесть так, чтобы баба Аня не заметила. Но от глаз старушки, не мало пожившей на этом свете, ничего не скроешь.
— Ты Мария, мне вот что скажи, вижу дитё у тебя где-то, а чё ты с места–то сорвалась? От мужика бежишь или от родителей, лет-то сколь тебе?
— Двадцать один — ответила Мария, растерявшись. Старушка своим вопросом застала её врасплох.
— Тогда от мужика. Чё, нагуляла от него на стороне дитя, или как?
— Нет, не гуляла — и, не выдержав, Мария заплакала.
— А-а-а, ну ясно. Другую нашёл. Тебя от дитя оторвал и выгнал. Знаю я такие истории. У моей сестры такая же беда была у дочери. Еле ребёнка вызволили. Дам-м-м. Ну, ничего, мой внук Иван, тебе поможет. А документы при себе? А да, откуда поди. Ну, успокойся, успокойся. Мы вот счас баню натопим и ты там обогреешься, перемоешься и спать. Тебе надо выспаться, вижу как ты устала, ночь-то не спавши, видать.
Проворная старушка быстро затопила баню, наносила воды и, вскоре всё было готово.
Мылась Мария в чужой бане, не останавливая своих слёз. Болела душа за дочь, она не знала, что с её ребёнком.
— Смогла ли Полина забрать девочку? А что если эти люди в штатском, её опередили?
Первым делом Мария постирала нижнее бельё и пересушила его над горячим камнем. Потом помылась, разогрелась и усталость навалилась одним разом. Она вернулась вялая и распаренная, зашла, еле шевеля ногами. Баба Аня, поджидая будущую квартирантку, приготовила ей постель.
— Укладывайся вот сюда, это теперь твоё место. В этой комнате тепло, хорошо. Отдыхай.
Как только голова Марии коснулась подушки, она крепко уснула. Слишком много сильных переживаний свалилось на её голову, что иссякли все силы.
Проснулась она по привычке очень рано, в половине пятого, события вчерашнего дня, пришедшие на память, привели Марию в ужас.
— Что делать, что с ребёнком, как жить дальше? — думала Мария и ни на один её вопрос не было ответа. От бессилия, она простонала и, уткнувшись в подушку, залилась слезами. Заломило грудь, прибыло молоко — кушать хочет девочка моя маленькая — подумала она.
— Сколько ребёночку-то? — услышала Мария вопрос баби Ани.
—Сегодня два дня от роду — ответила она через слёзы.
— Что-то ты мне девка, не договариваешь. Что же на самом деле случилось? Ты всю ночь металась и что-то бормотала. От кого-то убегала. Про дочку в бане говорила. Так где твой ребёнок, что с ним?
— Не знаю. Надеюсь у моих родителей, но я не знаю — она вновь заплакала.
— Тебе нужно вернуться и всё выяснить, возьмёшь документы и приедешь сюда с ребёнком. Вчера, когда ты уснула, я была у Вани, он предложил поработать тебе поваром в детском садике. Без документов тебе отсюда не выехать. Наше село для правонарушителей вольного поселения.
— А почему меня сюда пустили?
— Сюда всех пускают. Едут жёны. Мужья. Даже матери едут к детям на поселение. Поэтому приехать сюда можно, а выехать только через разрешение. Я добуду тебе справку, ты сможешь выехать, но это завтра. Сегодня будем хлопотать о справке. Пока спи. А я попозже сбегаю в контору к внуку.
Он здесь очень большая шишка. Без него ничего не решается. Спи. Я печь протоплю. Сварю супа капустного, картошки в мундирах, пообедаем — она удалилась, оставив Марию одну. От разнообразных мыслей голова раскалывалась на части, рисовались самые ужасные картины. Ей нестерпимо захотелось вернуться в Осинники.
— Как же я так могла поступить? Зачем? О, Господи! Надо ехать! Надо забрать дочь! Поживём здесь год, другой, потом можно вернуться. Всё забудется, и я опять пойду работать на шахту.
Девятого сентября Мария получила от своей хозяйки справку и утром десятого выехала в город.
Через три часа она шла по Калтанской улице домой.
— Если Полина взяла мою дочь, то все уже дома. Время в огороде убирать . Всегда к этому времени дома уже выкапывали картошку — думала она, твёрдо шагая по дороге. Подходя к дому, она увидела во дворе крышку от гроба и деревянный крест с повязанным полотенцем.
Какие-то люди выходили из дома, другие заходили. Часть людей толпилась у ворот и о чём-то судачили. Обрывки непонятных слов доносились до неё. Сердце у Марии дрогнуло, она вошла вместе с другими людьми в дом.
Посередине комнаты стоял гроб с телом Аграфены.
— Баба Феня,что же ты меня не дождалась — сказала Мария и заплакала.
— Зато правнучку дождалась — положив руку на плечо дочери, сказал Николай. За ручку её держала и тихо отошла. Когда малютка зауросила, матушка в сознание пришла, спросила, кто ревёт, чей ребёнок?
— Я сказал, что твоя дочь. Она попросила поднести к ней девочку, я поднёс. Тогда она ручку малютки попросила ей в руку дать. Я пелёнку освободил, ручку вытащил и положил в её руку. Она взяла и поздоровалась, а потом попрощалась и всё. Отошла. Будто ждала младенца.
Мы ведь с пасеки приехали, она даже не жаловалась. Перемогалась она уже с зимы, отлежится и опять за своё, стряпать, варить, парить.
Мария плакала. Вся боль пережитого, выливалась в её слезах. Она рыдала над гробом, а Николай не успокаивал. Он понимал, что дочери это очень нужно сейчас, выплакаться. Слёзы помогают очистить душу.
— Выплачется и станет ей легче — подумал он, а вслух сказал.
— Ты вовремя, сейчас выносить будем. Дочь твоя у соседей. Там и Полинка с Валей, иди туда. На кладбище тебе делать нечего. Там Лёша, да его два друга, да соседские мужики помогут. А ты здесь, бабам помоги. А туда тебе незачем, иди к ребёнку.
— Не могу — Мария опять заплакала. Николай обнял дочь.
— Ну, хватит, хватит, пошли, я провожу. Пошли — они пошли к соседям.
В доме было жарко.
— Здравствуйте — еле произнесла Мария.
— Здравствуй. Проходи, раздевайся, а то здесь кухарим с утра, поэтому жарко. — пригласила Евдокия.
— Мария, как хорошо, что ты успела на похороны. Ну как ты? Где была-то?— спросила Поля.
— Кто-нибудь приходил? Спрашивал? — поинтересовалась Мария.
— Нет. Никто не приходил и ничего не спрашивали. Пока всё тихо. Надо вот ребёночка записать. Сегодня похороны, завтра сходи в ЗАГС, только справку возьми в больнице, что родила.
К Марии подбежала Валюня и обняла её за ноги. Она погладила девочку по головке и спросила
— Где моя?
— Да, в другой комнате, в зыбке спит. Отец сюда зыбку принёс и она и спит в ней. Недавно покормили.
— Я за дочерью. Заберу и уйду.
— За кем ты? За дочерью? Кукушка. Бросила ребёнка в бане и сбежала. А теперь вот явилась — язвительно произнесла Пелагея последнее слово — Нет у тебя никого, иди, откуда пришла. Ребёнка не получишь — твёрдо заявила мать.
— Мне нужно было уехать, что бы ребёнка в детдом не забрали. Ну как бы я с ней ушла? Как? У меня бы её отобрали и всё. — она прошла в следующую комнату и села на стул, возле зыбки.
— Ну, и куда ты её возьмёшь? На чё жить собралась? — спросила Пелагея.
— Пойду в садик поваром. Мне только документы надо взять. Домой схожу, возьму документы и приду за дочерью.
— Повар. Ну да. Ты работать, а дитёнка одного оставишь? Отец и дом твой закрыл. Ты ж его бросила не замкнула даже. Заходи, кто хочет и бери, что хочешь. Документы твои взял. Сходил на шахту, с работы уволили по окончании отпуска. Отпускные ты получила, а трудовую он забрал, дома в комоде, забирай.
Кто-то открыл дверь и крикнул
— Вынос — и все заспешили во двор Николая, чтобы проститься с Аграфеной.
Мария осталась с дочерью и племянницей в чужом доме.
Когда небольшая процессия покинула двор Николая, Полина с Евдокией и двумя соседками пошли в дом чтобы побелить стены в комнате, где было тело Аграфены и вымыть полы.
Соседки белили, а Полина за ними мыла пол. Справились быстро. Расставили столы, принесли кастрюли с супом с лапшой и толчёной картошкой. Выставили на стол солонину, винегрет, мёд. Разложили ложки, поставили стопку мисок и тарелок. У стола поставили лавку для вещей усопшей. Полинка аккуратно разложила вещи Аграфены. Вначале юбки, сверху кофты и на кофты уложила платки, варежки, носки.
Люди заходили в дом, мыли руки и садились за стол поминать почившую.Народу было не много.
— Чтобы помнить мою свекровь, возьмите что-нибудь из её вещей. Они все окроплены святой водой с молитвой. Человек она была очень добрый, хороший. Воспитала и вырастила троих племянников, всем помогала, чем могла, поминайте добрым словом.
Когда все разошлись, за стол сели родственники.
— Как хорошо, Мария, что ты приехала, как хорошо. Завтра сходишь в нашу больницу, возьмёшь справку и, дочку запишем. Как назвала то? — спросила Полина.
— Валентинкой. Так и запишу в метриках. Заберу её с собой.
— Куда с собой? Определись сперва. Заберёт она. А кто даст? Дитё мало больно, чтобы скитаться с тобой. Вот запишешь её и иди куда хочешь. Над ребёнком измываться, я тебе не дам — Пелагея встала из-за стола, достала из комода свёрток и бросила его Марии на колени.
— Вот забирай. Пока жизнь свою по путе не устроишь, дочь не отдам. Сёдня ночуешь, завтра с утра запишешь ребёнка на себя, имя дашь и иди на все четыре стороны. — она вновь села за стол и принялась пить чай.
В это время ребёнок завозился, засопел и приготовился кричать. Мария опередила Пелагею и подскочила к зыбке. Грудь вновь заломило. Она взяла дочь приложила к груди. Девочка с удовольствием глотала, бежавшее из груди, материнское молоко. Слёзы лились по щекам Марии, и смешивались с грудным молоком.
Утром все и Николай, и Пелагея, и Мария с дочерью отправились к гинекологу, потом в ЗАГС регистрировать ребёнка. День рождения девочке поставили то, в какой день её зарегистрировали, одиннадцатое сентября, имя дали, Валентина.
— Вот теперь ты вольная птица. Давай, прощайся с дочерью и скатертью дорога — сказала Пелагея, забирая у неё Валентинку. Николай молчал, в отношения матери и дочери, не вмешивался. Мария вернула дочь своей матери и пошла на автобусную остановку.
— Погоди дочь, вот возьми деньги, пока ещё заработаешь, жить на что-то надо. Ты бы не торопилась в то село, заскочила бы домой, ключ на старом месте. Взяла бы одежду, если сама боишься, давай вместе. Я там, через день бываю, печку протапливаю. Всё тебя ждал.
Мария кивнула и села на телегу, они доехали до Шушталепа.
— Пошли дочка, если что, в обиду не дам. Этих обведём вокруг пальца, если подъедут. Ты вот что. Ты собери вещи, которы тебе годны, свяжи в узел. Сама переоденься и уходи простая на остановку. Поезжай в Осинники и жди меня. Я узел твой привезу к автобусу. Как он ходит?
— Вечером, да рано утром. На вечерний теперь.
Вечером-то во сколько?
— Не помню, к нам он по-темну приходит, а вот отсюда ещё засветло отправляется. Хорошо, пап, пошли в дом, я соберу вещи.
Она зашла в дом, где ещё совсем недавно была счастлива. Самая счастливая на свете. В глаза бросились подарки Петра и сердце защемило так, словно его сдавили железными тисками, дышать стало нечем. Она упала на колени, схватившись за сердце.
— Ты чего дочка, а? Тебе плохо? Садись на стул. Я воды принесу. Я быстро. — он выскочил во двор, достал воды из колодца и зачерпнув ковшом, вбежал в дом.
Мария выпила ледяной воды, пришла в себя, немного отдохнув, стала собирать свои вещи. Набрала два узелка. Потом оделась в своё чёрное пальто, фетровый белый берет. На шею повязала белый шёлковый шарф. Обулась в чёрные ботики на каблуках, взяла сумочку-ридикюль и пошла на автобусную остановку.
На остановке в Осинниках она дождалась отца, нужный автобус уже ушёл.
— Ну, садись на телегу, поедем домой. Уедешь утренним автобусом, я провожу. Мы теперь с матерью пенсионеры, у нас времени много.
Утром Мария простилась с дочерью и, они с отцом поехали на автостанцию.
— Ты дочка за девчушку-то не волнуйся, мать твоя троих чужих вынянчила, а родную внучку не оставит. Как всё у тебя устроится, так и заберёшь. А пока повремени. Повремени. Пусть всё уляжется. — Мария кивала. Но говорить что-то отцу не могла, боялась расплакаться. Подошёл автобус, Мария купила билет, отец занёс её узлы в автобус и вышел. Автобус тронулся. Мария поехала в село, в котором осуждённые живут на вольном поселении.
Через три часа, с двумя узлами наперевес через плечо, она подошла к двери дома Анны Сергеевны. На дверях висел замок. Она достала ключ из паза в брёвнах и услышала за спиной
— Эт чё за краля в бабкину фатеру ломится? — Мария вздрогнула. Ей не понравилось такое грубое и непривычное выражение.
Она вошла в дом. Положила у дверей свои узлы и, отправилась в сельский совет.
Идя по улице, она впервые обратила внимание на поселение. По обе стороны улицы стояли самые настоящие бараки, приличных домов было очень мало. Все дома были тёмные, от времени почерневшие, приземистые, над землёй маленькие окна. Даже оконные рамы не выкрашены и ни у кого нет наличников. Вокруг поселения густая тайга. Медвежий угол. Люди смотрят из подлобья, угрюмо. От каждого такого взгляда, мороз по коже пробирает.
Медленно, но твёрдо она поднималась на крыльцо поселкового совета. В красивом длинном чёрном пальто, с белым, развивающимся шарфом, она вошла в здание.
— Я к вам от Анны Сергеевны, мне нужен её внук, Иван. — обратилась Мария к женщине средних лет. Она была одета в костюм, чёрного цвета и белую кофту. Её волосы туго затянуты на макушке, были заплетены в косу и уложены в шишку. На глазах женщины простенькие очки. Она была секретарь поселкового совета.
— Минуточку. — женщина подняла трубку телефона и поинтересовалась:
— Иван Григорьевич, к вам тут пришли от Анны Сергеевны, вы сможете принять? — она угукнула и положив трубку, повернулась к Марии,— проходите, кабинет прямо.
Мария уверенно открыла дверь указанного кабинета.
Иван Григорьевич, рассматривал какие-то документы, он поднял глаза на Марию и не мигая уставился на неё.
— Здравствуйте. Я от Анны Сергеевны — твёрдо, но тихо произнесла она. Иван Григорьевич , словно не слышал её слов, он не отрываясь смотрел на Марию.
Да, она была совсем не такая, какие жили вокруг него. Она была другая, из другого мира. Стоит гордо. На плече один конец белого воздушного шарфа. Из-под белого берета прямой взгляд чёрных глаз. Чёрные волосы обрамляют слегка смуглое красивое лицо и падают на плечи. Это так не привычно для него.
В селе женщины суетливы, бегают в фуфайках, да тяжёлых сапогах, глаза прячут, смотрят либо в пол, либо в землю, либо в сторону. А вслед часто бросают колкости, обрывки неприличных фраз. Всё это он осознал сразу, как эта молодая женщина перешагнула порог его кабинета.
Мария упрямо повторила
— Здравствуйте. Я к вам от баби Ани — всё так же тихо, но уверенно произнесла она.
— Проходите — не сводя с девушки глаз, пригласил он.
— Вот мои документы — она протянула ему паспорт и трудовую книжку. — скажите, вы берёте меня поваром в детский садик?
— Да. У нас в садике нет повара. Нянечки готовят по очереди. Было бы хорошо, если бы вы согласились пойти поваром в детский сад. Присаживайтесь — он показал на стул . Мария села.
— Если вы согласны, давайте заполним договор вольнонаёмного работника.
— Согласна.
— Тогда присаживайтесь за стол и заполняйте — он положил перед ней готовый бланк. Мария быстро разобралась и, заполнив его своим красивым и разборчивым почерком, протянула договор Ивану Григорьевичу. Он пробежал глазами по строчкам и спросил
— А почему вы не указали срок, на который нанимаетесь на работу?
— Я не знаю, какой указать, а вдруг вам не понравится, как я работаю? Давайте я месяц отработаю. Там решим.
Девушка была так убедительна в своём решении, что он сказал
— Вы правы. Возьмите вот этот бланк, пройдёте мед.комиссию. Всё это можно сделать в один день здесь у нас. Завтра с самого утра, на голодный желудок, в амбулаторию с этим документом и паспортом. Когда пройдёте всех врачей, придёте .ко мне.
— Хорошо — она встала и вышла из кабинета. Он посмотрел вслед.
— Даже со стула она встала как-то необычно. Ровно села, ровно встала, ровно пошла — бывают же такие.
— Ну вот и всё. Завтра пройду медосмотр и выйду на работу. Валентинка у родителей, ей ничего не угрожает. Пётр, Пётр, теперь мы никогда не увидимся. Ты так и не узнаешь, кто у тебя родился. Вот такая наша судьба — вздохнула Мария и смирилась. Гордо и уверенно она шла в новую жизнь.
начало первой части Скудара 1
начало русская дочь 1
© Copyright: Валентина Петровна Юрьева, 2022
Свидетельство о публикации №222102700274
Продолжение Приятного прочтения!!!
