- Тётя Алёна… Это Вы?
- Какая я тебе тётя, мальчик! Ты что, с Урала? Глаза протри, я моложе тебя! Погоди-погоди, Родион… Это ты что ли? Так кажется тебя зовут? Мы же когда-то жили по соседству.
- Д-д-д-да, узнали значит, - заикаясь промямлил я.
- Да, я так-то ещё в здравой памяти, а ты что это тут делаешь? Ах да, ты так тут, наверное, и живёшь до сих пор… Да, точно, это же наш старый дом, вон он. А это что это у тебя, машина такая? Фу, какой отстой, в жизни бы в такую не села, хотя конечно-конечно, вы же не из богатого десятка. Ха-ха-ха! Богатого десятка! Как я хорошо придумала, правда? Ну что, рассказывай, как живёшь? Понимаю, что плохо, это я так, ради приличия спросила, раз уж встретились. Тебе, кстати, в какую сторону?
- Да я вон, на набережную Мойки хотел прогуляться…
- Да… Какое неприятное совпадение, мне тоже туда, мы там сейчас пент-хаус купили рядом с Гостиным двором.
Она приступила очки с презрением окинула меня взглядом с ног до головы, встреча была ей явно неприятна, но что-то заставляло суррогата сохранять видимость приличия.
- Ну ладно… Так и быть, в память о моей бурной молодости. Вон бери пакеты, видишь у шлагбаума? Проводишь меня, донесёшь, а то они тяжёлые, килограмм двадцать. Я уж думала такси вызвать, но раз уж ты подвернулся… Ты кстати и не изменился совсем… Такой же… Замухрышка. Да ты не обижайся, каждому своё. Рождённый ползать летать не может. Так, вперёд, мой верный оруженосец.
Я взял пакеты, они действительно оказались непреподъёмными, и мне пришлось тащить их, надрывая сухожилия на руках и обливаясь потом. Мы долго шли до элитного особняка на берегу Невы. Алёна гордо шествовала впереди налегке, выкидывая стройные ноги и возвышаясь над моей согбенной под весом сумок фигурой, еле поспевающей за ней. Периодически она показывала средний палец свистящим в её сторону проезжим самцам в дорогих машинах. Девица не удостоила меня за всё время пути ни единым словом, видимо оценивая моё присутствие не более уровня носильщика или рикши. Наконец мы остановились перед вычурным двухэтажным особняком со скульптурными группами, вензелями и дорогой лепниной, располагающимся прямо на набережной, который по моим оценкам должен был носить статус не менее чем памятника культуры, истории и архитектуры.
- Ну вот, мы и пришли. Спасибо за компанию, не скажу, что приятную, но сумки ты всё-таки донёс. Кстати, ты очень хороший собеседник – ни слова не проронил, такие мне нравятся. Ну, не буду задерживать, надеюсь больше не увидимся!
Она было уже собралась нажать кнопку домофона, открыть дверь и войти. Я судорожно думал, сглатывая слюну. Что делать? Мысли тревожно носились в черепной коробке… Нужен какой-то план… И тут идея пришла сама собой.
- Ай! Ай-яй-яй! – завопил я, - Тётя Алёна!
И рухнул как подкошенный, хватаясь за ноги и катаясь по асфальту.
- Что это с тобой? Припадок что ли? Ну мне это неинтересно, вон вызови скорую или в реке искупайся, травы поешь с газона в конце концов, адьё, май фрэнд, я спешу.
- А-а-а-а, помираю, помогите!
- Да что это с тобой! Помираешь, припадочный? Ну помирай себе на здоровье, мне-то какое дело?
Она окинула меня, лежащего на асфальте с перекошенным лицом презрительным взглядом и нажала кнопку. Дверь беззвучно отворилась, после чего Алёна скрылась за ней.
- Вот ведь бездушная тварь, - подумал я, казалось всё кончено и мой план не сработал.
Но… В миллиметре от закрывания, дверь всё-таки застыла перед проёмом, и из-за неё раздался голос.
- Ладно, убогий, полежи тут, сейчас я пришлю… камердинера, он вроде что-то знает… по медицинской части. Ну, не поминай лихом. Не вздумай ко мне заходить больше.
Так… Клюнула значит… Ну ладно-ладно. Мы ещё посмотрим кто из нас убогий. Я продолжил разыгрывать спектакль с катанием по земле и криками. Через какое-то время ажурная массивная дубовая дверь в парадную, венчавшая вход в здание, с мраморными ступенями и двумя колоннами, с грохотом отворилась от удара ногой изнутри. Из здания нехотя медленно вышел гориллобразный субъект размером с несгораемый шкаф, родом явно из 90-х. Субъект был внушительных размеров, квадратной формы, с бритой головой, в чёрной кожанке до пояса и таких же чёрных джинсах. Его повадки и внешний вид выдавали в нём бывшего боксёра из какой-то местной группировки. Браток жевал жвачку и со скучающим видом посмотрел на меня мутным взглядом с высоты парапета. Он потянулся на приятном солнце и смачно сплюнул, щелкая суставами на пальцах.
- Ну, что разлёгся? Ты кто такой, Вася? Ты что тут Ваньку валяешь?
Вася, валяющий Ваньку, это по всей видимости был я. Н-да, много я о себе слышал эпитетов, но такой в первый раз. Надо было срочно выдумать что-то более-менее правдоподобное.
- Да вот не знаю… Ноги подкосило, идти не могу… Боль адская. Тётя Алёна же сказала, что придёт какой-то камердинер, или доктор…
- Так я и есть – Камердинер. Погоняло у меня такое. Ты чем не доволен?
- А почему Вы… камердинер?
- Да потому что, когда в камере сидел, в Бутырке, отметелил там одного индюка и попал в карцер перед самым ужином, вот и вышло, что я – Камер-динер, вкурил? Это имечко за мной братва закрепила. Да тебе-то какое дело? А насчёт доктора, это я могу, это тебе ко мне. Залечу кого хочешь по фене. Я кого хошь на ноги поставлю. А кого не хошь - не поставлю.
Бритоголовый Камердинер заржал над собственной шуткой. Мне же пока было не до смеха.
- Дяденька Камердинер, помогите, встать не могу, ой не могу, как прихватило!
- Слышь, убогий, буду я об тебя руки марать. Ну ладно-ладно, уж хозяйка что-то там тебя пожалела, на, держи краба. Ну, давай-давай, вставай, подымайся, рабочий народ. О, так, ещё немного. Ну вот. Эх дать бы тебе пиндаля, да с левой под дых. Всё бы сразу прошло, как рукой бы сняло, а тут нянчись с тобой…
Я повис на его безразмерных плечах и волоча ноги сделал вид, что пытаюсь идти, затем резко подвернул ногу и завопил, изображая боль.
- Да. Экий ты хлюпкий, что-то тебя совсем расказявило, - почесал сломанный нос боксёр, - ладно, хватайся, заходи, да смотри не наследи здесь в прихожей. Сейчас я тебе анальгину организую и пойдёшь домой на своих двоих, как миленький.
Браток затащил меня внутрь особняка и бросил на небольшой стоящий у входа диванчик. Затем он развернулся и пошёл искать таблетки. Я огляделся. Дом изнутри был внушительных размеров, весь увешен странными картинами, уставлен антикварной мебелью. Всё вокруг сияло золотом и дороговизной. Сразу за входным залом с массивной золотой люстрой с подвесками их хрусталя, нереальных размеров, какие я видел только в филармонии, я увидел огромную мраморную лестницу, упирающуюся в противоположную стену и затем уходящую в две стороны наверх, на второй этаж. Я поднял глаза наверх и остолбенел. Прямо над центральной частью этой лестницы, под большими витражами, висела громадная картина с изображением всего Волковского семейства. Только не таких, какими я их помнил с детства, жителей панельной трёшки из квартиры напротив – дядю Витю в застиранных трениках, тётю Аллу в заношенном халате, с вываливающимся бюстом и химией на голове и двух сестрёнок в школьной форме с косичками.
На панно семья была изображена в виде благородных дворян, не менее чем графьёв или потомственных князей. В центре, в царском наряде и короне, на троне восседала непосредственно сама Алёна, а с двух сторон от неё в костюмах знати 18 века стояли мамаша с отцом, а за троном примостилась сестрёнка в костюме принцессы. И всё бы ничего, можно бы это полотно было принять за вычурно-нарциссическую стилизацию «новых русских». Да только не всё было с ней так просто. Я взглянул на лица нарисованного семейства и обомлел. На ней Алёне было все лет сто, не меньше, она была мерзкой седой старухой, только издали напоминающей ту молодую красавицу, которую я видел буквально пятнадцать минут назад. Редкие волосы развивались над морщинистым лицом, а дряблые складки покрывали шею и руки, в глазах старой ведьмы зияли две чёрных дыры. Меня передёрнуло. У мамаши с папашей вид был не лучше. Мало того, что они выглядели как два исчадия ада, так ещё у них из уголков рта сочилась кровь, а белки глаз были абсолютно красные, как у вампиров. Милая же сестрёнка и вовсе походила на покойницу с мертвенно-серой кожей и безжизненными белыми глазами. Загадочная картина как будто вобрала в себя всю старость, всё зло, семейки Волковых и показывало их истинно лицо. Тут меня как будто холодной водой обдало. Мысль пронзила кинжалом мозг – это же он и есть, самый что ни на есть артефакт! Вот подфартило!
Ждать было нечего, во мне разгорался нездоровый азарт мести. С проворностью кошки я молниеносно кинулся к картине, по пути хватая всё, что подворачивалось под руку. Мне повезло, в прыжке со стены мне удалось сорвать подсвечник с зажжёнными свечами, подвела вурдалаков-суррогатов тяга к старине. Позади остался подоспевший обомлевший Камердинер, от неожиданности увиденного открывший рот и выронившей лист анальгина.
- Ты что это… Эй… Ты куда, плесень, да я тебя!
Но было уже поздно. Понимая, что счёт идёт на секунды, я собрал всю силу в кулак и швырнул подсвечник с горящими свечами прямо в артефакт. И надо сказать весьма метко. По картине расплылся огонь, и она вспыхнул как солома, как сухой порох. Пламя с картинны мгновенно перекинулось на длинные шторы, спадающие к ней с потолка, а дальше и на весь дом. Лица монстров на картине текли как плавящийся воск. И в этот момент я услышал душераздирающий крик. Крик, как будто демона затягивает в адскую бездну, потом ещё один, ещё. Звуки эти превратились в адские хор, в такую зверскую какофонию, что я не выдержал и закрыл уши. Камердинер, не обращая на меня внимания, пытался тушить пожар, а я воспользовавшись ситуацией и всеобщей сумятицей стал тихонько пятится, потом резко побежал назад к двери. Огонь уже кусал меня за пятки, одежда начинала дымиться, когда я схватил спасительную ручку, рванул её на себя и вывалился из проклятого дома.