Из книги Сергея Николаевича Дурылина
«В родном углу. Как жила и чем дышала старая Москва»
«...Вслед за сараем в «службах» шла кладовая, ключ от которой всегда хранился у матери... На полках по стенам стояли высокие банки с вареньем из чёрной и красной смородины, из вишни, крыжовника, клубники, малины, яблок (многих сортов), из рябины, из дыни, из клюквы с орехами, из черники с земляникой, из слив, из ренглотов и абрикосов. Банки были прикрыты пергаментом, а поверх были увязаны белой писчей бумагой, и рукою мамы на них было надписано: «Белый налив 1887 года» или «Клубника 1886 года». Год заходил за год, варенье превосходной маминой варки, по особым рецептам для каждой ягоды, не портилось, не прокисало и не засахаривалось. «Год на год не приходится: в прошлом году яблок был наливной, сочный, в этом году суховат, мелок, – говаривала мама, – вот я и велю подать прошлогоднего яблочного варенья, оно лучше нынешнего».
В кладовой же вместе с вареньями береглись моченья: маринованный виноград, сливы, вишни; отборные огурчики в перцовом рассоле; мочёная брусника, любимое отцово лакомство; мочёные антоновские яблоки. Тут же были узкие высокие банки с бисерными тёмно-янтарными рыжиками.
На деревянных гвоздях, вбитых в стену, висели пахучие гирлянды сушёных белых грибов. По стенам же висели пучки пахучих трав: укропа, мяты, эстрагона.
Под кладовой был сухой подвал для кореньев: моркови, петрушки, брюквы, редьки, свёклы, хрена.
Пойти в кладовую с мамой или няней было для нас большим удовольствием. «Большие» шли туда, чтобы проверить, не «сахарится» ли дынное варенье, не холодно ли синему винограду в маринаде, не озорничают ли мыши; мы составляли «большим» охочую компанию, чтоб отведать этой самой дыни, точно ли у неё есть намерение засахариться (сама мама говорит про неё: «Капризное варенье»), или запастись из подвала крепкой оранжевой морковью-каротелью или толстой, как Аринина пятка, репой.
Любопытно было посмотреть и на грузные копчёные окорока, подвешенные к потолку, они висели там, точно жирный кот, задумавший обмануть мышей в «Войне мышей и лягушек». Глядя на рыжий окорок, похожий на хитрого Мурлыку, притаившегося мёртвым, я шептал по-мышиному:
Был он бешен,
на краже помешан,
за то и повешен —
радуйся, наше подполье!
А мама с няней совещались о том, чтобы не на радость этому подполью были расставлены в кладовой мышеловки: наш мурлыка Васька был старый добродушный кот, он не хаживал в кладовую на охоту, предпочитая сытный обед в кухне, у плиты, из рук столь же добродушной белой кухарки Марьи Петровны.
На погреб мы проникали только во время рубки капусты: черная Арина благосклонно снабжала нас там кочерыжками. В остальное же время вход туда она нам решительно возбраняла – да и не нам одним, а и всем: там была её власть и сила над большими кадями кислой капусты, над бочками солёных огурцов, над чанами с солониной, над мешками с картофелем, над молочным скопом...»
Болшево. 19. IX. 1942
Как здорово написано, вкусно и заманчиво! Мне прям самой захотелось побывать посмотреть закрома. Хороши закрома купеческие! Но и ответственность какая. До весны долго, а ртов в доме много! Только членов семьи и родственников сколько:
"Во всю столовую тянулся длинный и узкий, как в монастырских трапезных, обеденный стол. За ним пили утренний чай, завтракали и обедали, никогда не садясь меньше чем пятнадцать-шестнадцать человек..."!
А ещё работники... Вот и запасались с избытком) Знаю и сейчас хозяюшек, чьи погреба вмещают невероятное количество всевозможных припасов!
"Я помню 70 тые годы, когда закупалась капуста кочанами, мешка два-три и солилась в большой бочке в гараже. В октябре несколько дней была самая низкая цена на капусту. Вся квартира утопала в резанной капусте. Квасили в ведрах дома, а потом папа увозил в гараж и все складывалось в 200 литровую бочку под гнет. Замечательное было времечко. Капуста вкуснющая. У меня сейчас такой не получается" - рассказывает моя мама...