Грузовой помощник капитана теплохода "Рыбновск" Михаил Анатольевич, 24‑х лет отроду, задумчиво разглядывал в бинокль темнеющий с левого борта берег, стоя на крыле капитанского мостика. Редкая по этим местам погода располагала к раздумьям. Судно, на которое он был назначен месяц назад, было его первым в жизни, где он занимал столь ответственную и самостоятельную должность. Час назад "Рыбновск" застопорил машины и отдал оба якоря на внешнем рейде поселка Наяхан в северной части Охотского моря вблизи Гижигинской губы и поселка Гижига. В его трюмах находились сотни тонн различного груза, предназначенного для снабжении поселков, расположенных на побережьи Охотского моря и Камчатки. Груз был адресован нескольким получателям, и как правило, грузился во Владивостоке мелкими партиями. Здесь были мешки с мукой, трубы, рубероид и пергамин, дамские шубки (по 17 тысяч руб. в деньгах того времени), ликеро-водочные изделия, пиломатермалы и еще множество наименований. Все это было уложено по трюмам, отделено (отсепарировано), каждая партия друг от друга, различными материалами, типа досок, брусьев, брезентов и т.п. Все было оформлено соответствующими документами и давило грузом ответственности на Мишу. За неделю перехода через Японское и Охотское моря он отоспался, отдохнул от суматохи грузовых работ и находился в благодушном настроении.
Перед глазами открывалась величественная картина первозданной природы: лазурно-голубое море вдали и кристально чистая вода рядом. Если отойти на шлюпке в сторону берега, то даже на десятиметровой глубине можно различить морские звезды, лежащие на донных камнях, водоросли и сами камни, а на поверхности – целые полчища медуз. Вдали, сколько хватает глаз, горные хребты и возвышающиеся над ними сопки с вершинами покрытыми снегом. Над морем носятся чайки в вечном поиске пищи.
Кругом глушь и безмолвие. Пейзаж, достойный кисти Рокуэла Кента. "Здесь словно на другой планете", – подумал Миша и вдруг увидел в метрах 15 от борта судна головы двух тюленей. Они с любопытством разглядывали судно и, казалось, даже улыбались усатыми мордами. "Кыш вы, высунулись", – завопил он. Но тюлени, не беспокоясь, продолжали с любопытством оглядывать черный борт "Рыбновска". Миша решил их попугать и схватил малокалиберную винтовку, стоявшую в углу штурманской рубки и не целясь выстрелил в сторону ближайшего тюленя. Пуля булькнула фонтанчиком метрах в двух от его головы. Оба тюленя мгновенно нырнули в глубину.
Миша не хотел убивать, просто хотел попугать слишком любопытных животных. Еще раз взглянул в бинокль в сторону берега и увидел в укрытой от ветров бухте небольшой поселок из одноэтажных домишек.
Вспомнил, что, готовясь к рейсу, вычитал где-то такие сведения:
главное занятие местных жителей – рыбный промысел. Охота в основном на морского зверя. Иногда охотники уходят в горы в поисках песцов и медведей. Кое-кто работает на обслуге небольшого морского хозяйства.
Жители в порт-пункте в основном – русские, завербованные в послевоенные годы на временное жительство, а также бывшие зеки, отбывшие свой срок и оставшиеся жить и работать в столь отдаленных местах. Их привлекала возможность заработка, т.к. платилась полярная надбавка, да и зарплата была выше , чем на "материке". У Миши это первый самостоятельный рейс. Он, только что закончивший "Макаровку"[1], был сразу же назначен на ответственную должность второго помощника капитана. В отделе кадров Дальневосточного пароходства долго не могли найти кандидатуру на эту должность, на этот рейс. Старые, опытные моряки не хотели идти в рейс по снабжению отдаленных поселков на диком побережье Охотского моря. Хлопот много, груз мелкопартионный, адресован многим получателям – сдавать замучаешься. Погрузка-выгрузка на открытых рейдах, силами команды.
Плавание длительное, не менее трех месяцев, волны и ветер, "доска, тоска, треска", – как когда-то говорили на севере. Суденышко – венгерский "Тиссенок"[2] – семьсот тонн водоизмещения. Никакого престижа. То ли дело – закордонные рейсы? Страны – богатые, цивилизованные. Порты – механизированные, деньги – советские, плюс валюта. Не плавания, а сказка.
Ну, а тут подвернулся молодой, с высшим мореходным образованием и согласие идти в рейс на "Рыбновске" дал – сразу и назначили. Подстать ему и команда подобралась. Матросы Кирияк, Осадчий и Крапивинцев только что закончили Килийскую мореходку в Молдавии. Остальные члены команды, кроме стармеха и старпома, также молоды и зелены. Капитан, Дмитрий Федорович Почивалов, 28 лет от роду, выпускник средней мореходки, житель Владивостока, с Черной речки. Он плавал еще во время войны юнгой на пассажирском "Трансбалте". Судно в Японском море получило торпеду от нейтральных в то время японцев и затонуло. Спасались кто как мог. Дмитрий Федорович несколько часов плавал в соленых водах, потом был спасен нашим траулером. Но с тех пор что-то ненормальное порой проскальзывало в манере его разговора и поведении. Однако медицина этого не замечала. Он носил большую капитанскую фуражку с "крабом" и черный двубортный костюм с четырьмя капитанскими нашивками. Высокий рост и рано образовавшееся брюшко и упитанность делали внушительной его фигуру. Команда за глаза называла его "Митькой". Вот и в этом рейсе не обошлось без инцидента. Только успели выйти из Владивостока и пройти брандвахту – летит американский самолет, размерами больше "Рыбновска". Под брюхом плоский радиолокатор. Летит над самыми мачтами: один круг, другой. Все происходит на Мишиной вахте. "Облет, – говорит Миша в переговорную трубу. – Капитана на мостик". Поднявшись на капитанский мостик, Дмитрий Федорович встал у открытого окна под поднятой остекленной фрамугой с металлической окантовкой по периметру. Фрамуга висела одной стороной на горизонтальной поворотной оси, а другой была поднята и закреплена крючком на цепочке к потолку. Он поднял бинокль к глазам и начал разглядывать самолет, приближающийся к судну.
"Ну наглецы", – только и успел сказать капитан. В это время, подчиняясь инерционным силам от покачивания судна на волне, фрамуга сорвалась с крючка и опустилась серединой на голову капитана. Ситуация была трагикомичной. Железная окантовка оказалась на плечах Дмитрия Федоровича, осколки стекла посыпались на его фуражку, плечи и на пол. Капитан окаменел и выронил бинокль из рук, а американец, сделав круг улетел. Находившийся рядом Михаил покатился со смеху, глядя на эту картину. Он не мог удержаться и смеялся до слез. Рядом улыбались рулевой и матрос Жуков. Придя в себя, капитан скинул фрамугу и осколки стекла с фуражки и с плеч, отряхнулся и заорал на корчившегося от смеха Михаила: "Это ты подстроил фрамугу? Марш с мостика. Я тебя снимаю с вахты, старпома на мостик!" С капитаном спорить не положено. Хмыкнув себе под нос, Миша спустился с мостика в свою каюту, по пути встретив старпома. Тот спешил на мостик по вызову капитана. С тех пор между Дмитрием Федоровичем и его вторым помощником как черная кошка пробежала. Все это вспоминал Михаил, разглядывая в бинокль поселок. Тем временем боцман выгнал палубную команду готовить трюмы и стрелы к выгрузке. К полудню к борту подошли два катера-буксировщика типа "ЖУК", ведя на буксирных тросах два тупорылых стотонных плашкоута. Плашкоуты подвели к бортам "Рыбновска" и пришвартовали под свешенными за борт грузовыми стрелами. По указанию Миши первыми начали выгружать на плашкоут ликеро-водочные изделия. Это был самый что ни есть деликатный груз. В деревянных ящиках, опоясанных стальными контрольными лентами, стояли вплотную друг к другу бутылки. В одних ящиках – с водкой, в других с коньяком, в третьих с винами. На счет и сдачу такого груза Миша выставил самых опытных матросов-тальманов[3]. Упаси бог, если просчитаются и будет недостача, либо обнаружится бой стеклотары в ящиках. Придется платить пароходству, ну и частично второму и матросам-тальманам, премии не видать. Несмотря на все предосторожности избежать неприятностей не удалось. Когда была уже загружена половина палубы плашкоута, пошла зыбь. Плашкоут начал ходить вверх-вниз относительно борта судна. Один строп с ящиками попал в этот момент между бортом судна и плашкоутом. Ящики посыпались в воду и поплыли по глади моря. Часть ящиков была поломана, их спасти не удалось.
"Спишем на погоду," – сказал капитан второму помощнику, выслушав его доклад. Миша утаил, что управлял в тот момент лебедкой сам, сменив на время матроса-лебедчика. То ли навыка не хватило, то ли случайность подвела – полстропа ящиков уплыло, либо были повреждены. Вернувшись после доклада капитану на мостик, он начал заполнять вахтенный журнал.
В это время дверь в штурманскую рубку открылась и перед Мишей предстали его лучшие матросы-тальманы – Леша Гриценко и Толя Жуков, только что вылезшие из трюма. Они загадочно ухмылялись и доложили, что передали сдачу груза своим сменщикам и наперебой начали спрашивать, какая глубина под килем. Михаил, ничего не подозревая включил эхолот. Мерцающий светлячок на шкале прибора показал глубину 37 метров. Матросы переглянулись и попросили разрешения спустить на воду рабочую шлюпку – боцман приказал подкрасить борта черной краской. А в это время заканчивалась погрузка первого плашкоута. На ящиках с ликеро-водочными изделиями, уложенными на палубе плашкоута в четыре ряда, уже восседал береговой охранник, держа в руках боевой заряженный карабин. Он охранял ценный груз, который уже не числился за перевозчиком, т.к. был принят и погружен на плашкоут.
Второй помощник видел, как матросы спустили шлюпку и поплыли вдоль борта судна, размазывая краску валиками по борту. Остановив шлюпку вблизи плашкоута, войдя в "мертвую зону" обзора охранника, они вытащили из-под сиденья в шлюпке бросательный конец-выброску, привязав к ее холостому концу деревянный чурбан, и подошли вплотную к борту плашкоута, так, чтобы их было не видно охраннику, сидящему вверху на куче ящиков. Затем, вытащив ящик с коньяком с плашкоута, они привязали его к выброске, не забыв закрепить на ящике ржавый колосник в качестве груза и выкинули ящик в море, рядом с плашкоутом. Ящик пошел ко дну, потянув за собой веревку, на другом конце которой как поплавок был привязан чурбан. Чурбан всплыл, показывая место "захоронения" ящика. Шлюпка с матросами тихонько отошла к борту "Рыбновска" и окраска борта продолжалась. Все это видел Миша, но в нашем мире все взаимосвязано. Матросы зависят от второго помощника материально и административно, но и он зависит от матросов. Если они примут недоброкачественный груз, или "просчитаются" и сдадут больше, чем записано в тальманской расписке – будет недостача. Отвечать придется второму. Так что лучше сделать вид, что ничего не видел... Тем временем , выгрузка закончилась и нужно было ехать на берег и подписывать документы, а также оформить таймшит[4] в гидрометслужбе.
Подозвав к борту судна мегафоном катер-буксировщик типа "ЖУК", Миша спустился на него, держа в руках чемоданчик с документами. С плашкоута подали стальной трос и "жук" потащил плашкоут к берегу. Охранник с карабином уселся на деревянном настиле на палубе буксировщика. Не доходя примерно двух миль до берега, все находившиеся на "жуке" вдруг увидели вынырнувшего из морской бездны кашалота. Его тупая морда поднялась из воды на миг и быстро скрылась. Все замерли в ожидании, что будет дальше. А дальше увидели горбатую спину кашалота уже по другую сторону катера. Спина переваливалась спереди назад и пошла по спирали, приближаясь к катеру, тянущему на буксире плашкоут. Спина явно заинтересовалась "жуком" и проявляла тенденцию пойти на сближение. Когда Миша увидел спину кашалота в 15 метрах от себя, сердце дрогнуло. Если кашалот толкнет катер будет "каюк" всем. Старшим над катером и плашкоутом в данной ситуации, был он.
Снова показалась спина, приближающаяся к катеру метрах в двадцати справа по борту. Не раздумывая, Михаил вырвал карабин из рук охранника, прицелился и выстрелил в спину кашалота. Все видели, как из спины что-то брызнуло. "Смотри жир брызнул," – сказал охранник и взял в свои руки карабин. Спина быстро ушла под воду, взметнув столб брызг. Больше кашалот не показывался. Впереди уже обозначился вход в бухту. Перед входом все разглядели массу тюленей, высунувших головы из воды и наблюдавших за катером, нарушившим их покой. "Как головастиков в луже после дождя", – подумал Миша. Катер вел плашкоут по тюленьему стаду. Перед носом "жука" тюлени нехотя ныряли, освобождая путь катеру. От встречи с кашалотом еще никто не мог придти в себя. Тюленей никто не беспокоил. Тем временем катер уже заводил плашкоут в устье реки, где его и пришвартовали к деревянным мосткам, выполняющим роль причала. Сойдя на берег и уладив все дела, второй помощник на том же "жуке" вернулся на "Рыбновск". Каково же было удивление Миши и капитана буксира, стоящего за штурвалом "жука", когда, проходя с левого борта судна, они увидели надпись "Рыбновск" на носу судна закрашенную белой краской. Чуть выше красовалась надпись "Митька". Правда на корме старая надпись "Рыбновск" сохранилась. Поднявшись по штормтрапу на судно, Миша доложил капитану, что все документы оформлены. "Но вот беда – кто-то закрасил название судна и написал Ваше имя – Митька – на носу". Дмитрий Федорович покраснел и зловеще произнес: "Кто разрешил спускать шлюпку окрасить борт матросам Жукову и Гриценко? Это все ты, второй, виноват. Посмотри, вся команда пьяная ходит!" Только тут Миша сообразил, что после ухода груженого плашкоута матросы Жуков и Гриценко подняли утопленный ящик с коньяком, вытащив его за привязанную к нему веревку на шлюпку. Потом, "набравшись" и угостив всю команду, вместо покраски борта краской замазали надпись "Рыбновск", а выше написали черной краской "Митька"”
"Старпома ко мне!" – заорал Дмитрий Федорович. Пришел старпом. "Возьми боцмана и этих двух, ну, как их, тех, кто борт красили. И завтра к 8.00 чтобы следа от моего имени не осталось на судовом носу! Восстановить надпись "Рыбновск" и доложить мне, а тебе второй, я делаю выговор. Твое счастье, что ты судовые документы оформил". В 12 часов дня Миша заступил на свою ходовую вахту. "Рыбновск", уже вновь подкрашенный, шел полным ходом во Владивосток. На руле, ухмыляясь, стоял матрос Гриценко, а на крыле капитанского мостика впередсмотрящий матрос Жуков говорил Мише: "А как меня накажут? Я и так наказан: жилья у меня на берегу нет, я всего лишь матрос, загнан на Дальний Восток, на край земли, дальше Магадана. Куда еще меня можно деть? Сюда зеков ссылали". Миша прокладывал курс на карте, держа в руках штурманскую линейку, молча слушал Жукова и думал: "А ведь хорош собой этот Жуков: и красив, и высок, и сообразителен, и у дам имеет успех. А вот, поди ж ты, и правда заслали на край земли. Так здесь и сгинет." С этими мыслями вышел на крыло мостика. "Рыбновск" шел полным ходом домой.
У Миши во Владивостоке уже появились знакомые дамы. С одной – Люсей Гоголевой, миниатюрной брюнеткой – он познакомился во Владивостокском Доме культуры моряков на танцах. С другой – рентгенологшей Инной – на медосмотре в Басейновой Клинике водников, когда она просвечивала ему грудь. Моряки улыбались, каждый думал о своем, а "Рыбновск" отсчитывал милю за милей, приближаясь к Владивостоку.
Владивосток 1960г. СПб – 2001г.
[1] "Макаровка" Ленинградское Высшее инженерное морское училище им. адмирала Макарова.
[2] "Тиссенок" - ласкательное от "Тисса" - название первого из серии судов, построенных в Венгрии для СССР.
[3] Тальман - счетчик груза.
[4] Таймшит - акт учета стояночного времени.
Рассказы моряка. В тумане
Рассказы моряка. Кильском каналом
Рассказы моряка. Шквал