К 215-летию со дня рождения.
«Здесь мне скучно; Нащокин занят делами, а дом его
такая бестолочь и ералаш, что голова кругом идёт.
С утра до вечера у него разные народы; игроки,
отставные гусары, студенты, стряпчие, цыганы,
шпионы и особенно заимодавцы. Всем вольный вход;
всем до него нужда; всякий кричит, курит трубку,
обедает, поёт, пляшет; угла нет свободного – что
делать? Между тем денег у него нет, кредита нет…
<…> Вчера Нащокин задал нам цыганский вечер; я так
от этого отвык, что от крику гостей и пенья цыганок
до сих пор голова болит»
(Пушкин – жене, 16 декабря 1831 года.
из Москвы в Петербург)
Прожигатель жизни, неисправимый картёжник, спустивший не одно состояние, мот, швырявший деньгами направо и налево, безалаберный хозяин – так характеризовали Нащокина (08.12.1801 – 06.11.1954) современники, в том числе и те, кто относился к нему с явной симпатией. И те не менее этот человек был задушевным, сердечным другом Александра Сергеевича, таким же близким, как Дельвиг, Пущин, Плетнёв. Поэт, как явствует из его письма Наталье Николаевне, не одобрял неупорядоченное существование Павла Воиновича. Но он распознал и положительные черты характера друга, которые явно перевешивали.
Хорошо знавший и Пушкина, и Нащокина Н.И.Куликов, он же Крестовский, в своих воспоминаниях, опубликованных в августовском номере журнала «Русская старина» за 1881 год, утверждал:
«…Благодаря огромной начитанности он знал хорошо французскую и русскую литературу, а через французские переводы знакомился и с литературой других народов. При его знании жизни, при его вкусе и любви ко всем отраслям изящных искусств он обладал критическим чутьём и стоял в этом отношении выше своего времени, так что его литературные приговоры можно справедливо назвать критикой чистого разума. Нащокин был хорошим рассказчиком, и Пушкин советовал другу писать свои записки и сам записывал «Записки Нащокина» им диктованные в Москве в 1830 году.
Когда Россия зачитывалась сочинениями Марлинского, Нащокин хохотал над фантастическим вычурным изложением и словоигранием автора, предсказывая поклонникам его, что скоро они и сами посмеются над своим увлечением».
Вкус. Любовь к изящному. Они от природы, от вдумчивого чтения, от постоянного общения Нащокина с артистами, художниками, композиторами. И не потому ли Павлу Воиновичу доводилось быть первым слушателем многих пушкинских произведений. И критиком. По свидетельству того же поэта и драматурга Крестовского, Нащёкину не нравился главный герой «Кавказского пленника», которого он назвал «нелепым барином, не стоящим жертвы драматической Черкешенки», Алеко – фантастическим персонажем, то есть далёким от реальной жизни.
Многое значили для Пушкина и Нащокинские похвалы, советы и подсказки. Это он поведал Александру Сергеевичу историю, что легла в основу «Домика в Коломне», рассказал о судьбе белорусского дворянина Островского, разорённого соседом и ставшего разбойником. А для Пушкина – прототипом Дубровского. В свою очередь поэт буквально заставил Воиныча заняться «мемориями», сиречь воспоминаниями, и даже написал их начало, воспользовавшись рассказами друга.
Приглашён был Нащокин 17 февраля 1831 года на «мальчишник» где были Е.А.Баратынский, П.А.Вяземский, Д.В.Давыдов, Н.М.Языков и другие.
О вкусах пушкинского любимца можно судить и по так называемому «нащокинскому домику» - игрушке, за которую Павел Воинович выложил в общей сложности 40 тысяч рублей, сумму достаточную для приобретения деревни с двумя сотнями крепостных. В этой уменьшенной копии жилища богатого барина всё было миниатюрно – и мебель, и рояль, и картины, и посуда, и вилки-ложки на обеденном столе. Всё это Нащокин заказывал лучшим мастерам мебельного, музыкального, живописного, фарфорового дела из Петербурга, Лондона, Парижа, Вены. Пушкину, если судить по его письмам жене из Москвы в Петербург от 8 декабря 1831 года и конца сентября следующего, игрушка нравилась. (Эта игрушка – суть прообраз домика куклы Барби. Б.Е.).
«Дом его (помнишь?) отделывается; что за подсвечники, что за сервиз! Он заказал фортепьяно, на котором играть можно будут пауку, и судно, на котором испразнится разве лишь шпанская муха».
«У него в домике был пир: подали на стол мышонка в сметане под хреном в виде поросёнка. Жаль, что не было гостей. По своей духовной домик этот отказывает он тебе».
Завещать-то завещал, да в один из многих своих финансовых кризисов был вынужден заложить в ломбард. А выкупить не смог. До нашего времени дошла лишь часть этой дорогой игрушки, которой восхищались современники Пушкина и восхищаются сегодня посетители Музея Пушкина в Петербурге.
Но всё это – из области барских забав. Гораздо важнее отметить в характере Павла Воиновича такую черту, как щепетильную честность. «… Кто зная тебя, не поверит тебе на слово своего имения, - писал поэт Нащокину, - тот сам не стоит никакой доверенности». Он же Воинычу верил. И доверял улаживать свои дела с кредиторами, советовался по вопросам уплаты процентов, хотя у Нащёкина и собственных хлопот подобного рода хватало. Они постоянно помогали друг другу деньгами. Александр Сергеевич, заложив часть отцовского имения, выделенного ему перед женитьбой, более четверти полученной суммы решил одолжить «Нащокину, для выручки его из плохих обстоятельств». А позже Павел Воинович погашал долг поэта Огонь-Догановскому.
В своей жизни Нащокин совершал поступки, может быть, не совсем его украшавшие, но при рассмотрении их под определённым углом зрения, открывающие незаметные на первый взгляд грани характера Павла Воиновича. Сначала у него был роман с простолюдинкой, имени которой мы не знаем. После её неожиданной смерти он «потерял голову» от цыганки Ольги Андреевны Солдатовой, с которой жил совершенно открыто и прижил двоих детей. Сыну Александру от Нащокина и Солдатовой Пушкин был крёстным отцом. Нащокин женился, в конце концов, на девушке мещанского звания. Это значит, что, во-первых, он был лишён сословных предрассудков, а во-вторых, меньше всего считался с тем, что думает о нём московский бомонд, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна».
Вера Александровна Нащокина – внебрачная дочь екатерининского вельможи Александра Петровича Нащокина (дальнего родственника Павла Воиновича) и крепостной крестьянки, обрусевшей татарки или турчанки – Дарьи Нестеровны Нагаевой, получившей вольную и перешедшей в мещанское сословие.
Как когда-то поэт советовался с Павлом Воиновичем, жениться ли ему на Таше Гончаровой, так и Нащёкин захотел узнать мнение Пушкина о своей избраннице. Сама Вера Александровна о «смотринах» рассказывала так: «… В первое своё посещение, Пушкин довольно долго просидел у нас и почти всё время говорил со мной одной. Когда он уходил, мой жених, с улыбкой кивая на меня, спросил его: - Ну что, позволяешь на ней жениться? - Не позволяю, а приказываю! - ответил Пушкин». Она была очень привлекательна. Тонкие черты лица, смуглую кожу, тёмные глазищи и такие же волосы унаследовала, видимо, от матери.
У Нащокиных родилась дочка Екатерина Павловна.
В последний раз друзья общались в мае 1836 года. Расставаясь, думали, что впереди ещё немало встреч, задушевных бесед, откровений. Но судьба не оставила им никаких «ещё». И как же страдал, тосковал, метался по своей квартире Павел Воинович, узнав о гибели Пушкина: кабы знать, кабы ведать. Без горького сопереживания невозможно читать нащокинское письмо Сергею Соболевскому, их общему другу:
«Смерть Пушкина – для меня – уморила всех – я всех забыл – и тебя – и мои дела и всё – я должен был опомниться, имея жену и детей, - без них я бы вполне предался с наслаждением печали – и к моему плохому здоровью, вероятно, отправился туда же, куда и всем путь – непременный. Ты не знаешь, что я потерял с его смертью и судить не можешь – о моей потере. По смерти его и сам растерялся – упал духом, расслаб телом. Я всё время болен».
После смерти Пушкина Нащокину достались серебряные часы Пушкина и бумажник, но их он утратил, о чём сожалел. Так что же осталось от их дружбы?
Есть сведения, что Павел Воинович зимой 1853 года решил свидеться с убитым поэтом при помощи спиритической планшетки. Чтобы избежать возможных обвинений в жульничестве, в роли медиума использовали молоденькую девочку, не знавшую Александра Сергеевича и не умевшую писать стихи. При первой же попытке планшетка пришла в движение. Гости с удивлением прочли короткое стихотворение:
Входя в небесные селенья,
Печалилась душа моя,
Что средь земного треволненья
Вас оставлял надолго я…
По-прежнему вы сердцу милы;
Но не земное я люблю
Но у престола высшей силы
За вас, друзья мои молю…
Вскоре спиритам стало не хвать чисто духовного общения. Во время очередного сеанса они спросили: - Не можете ли вы нам явиться, мелькнуть хоть тенью? В ответ он и прочли, «Могу. Соберитесь завтра, в четверг, и я приду! Нащокин и другие участники кружка оповестили знакомых. В назначенное время квартиру заполнили знакомые и полузнакомые лица, с волнением ожидая визита Пушкина. Ничего, однако, не случилось. Когда гости разъехались, Павел Воинович пошёл в церковь.
«Улица была пуста, - вспоминал он. – Только двигался мне навстречу по тротуару какой-то мужичок в нагольном полушубке, по-видимому – пьяненький, и сильно толкнул меня в плечо. Я остановился и посмотрел на него. Он также остановился и посмотрел. Что-то очень знакомое было в чертах его лица. Потом мы пошли каждый в свою сторону.
Во время вечернего сеанса спиритизма спросили дух Пушкина, почему он не явился на встречу? Планшетка в ответ вывела «Вы были очень напуганы, но я толкнул Нащёкина на тротуаре, когда он шёл к заутрене, и посмотрел ему прямо в глаза; вольно же ему было меня не узнать!»
Павел Воинович был потрясён; он никому не рассказывал о встрече с мужичком. Решив, что дело зашло слишком далеко, он сжёг все протоколы сеансов и пригласил попа ещё раз освятить квартиру.
И напоследок – выписки из писем Нащокина и Пушкина:
Нащокин – Пушкину: «Прощай, воскресение нравственного бытия моего…», «Прощай ещё раз, утешитель мой, радость моя».
Пушкин – жене: «Нащокин здесь одна моя отрада».
Остались одни слова. Но зато какие!
Подготовил Борис Евдокимов
Использована литература:
1. Вадим Соколов. «Рядом с Пушкиным» т.2. Издательство:
«Тверская 13». Москва 1998г.
2. Пушкинская энциклопедия. Изд. АСТ М.1999г.
3. «Тайны ХХ века» за 11 марта 2016г. 36-37 стр.