А это чтоб ты сразу понимал — улыбка больно у тебя кривая: у нас в деревне всякий, стар и мал, по вечерам дверей не открывает. Бывало, соберёмся жечь свечу, чаевничать, вкусить вечерней пищи. И кто-то непременно скажет: чу, в окно скребётся мертвый переписчик. Сидим, молчим, воды набрали в рот. Не дай господь проскочит оговорка. Мертвец свое: вы за какой народ? Колитесь: вы за эльфов? Вы за орков? Какие земли видите во сне? Несёте ли вселенскую угрозу? На днях вы утверждали: быть весне? Без устали молились Дед Морозу?
Кто лучше — император или царь? Покатый горный склон или пологий? Потом уходит, жаль, не до конца. Анкеты оставляет на пороге.
А это чтоб ты сразу не удрал. Забегали глаза вон от испуга. У нас в деревне каждый генерал изобретает квадратуру круга. Бывало, сядем чинно и рядком — Сан Саныч, дед Онуфрий и Петровна — и начинаем рисовать мелком защитные границы. Надо ровно. Тут надо аккуратно, дорогой. Рассеянность закончится расплатой, поскольку ночью с костяной ногой приходит саблезубый соглядатай. Он, удивишься, тоже неживой. Во лбу мерцает бдительное око. Лежим мы недочитанной главой. Скрываем Евтушенко. Прячем Блока. Мертвец свое: ага, у них щенок, лохматый, подозрительно тревожный. О, книжный шкаф! Читать запрещено. Газеты можно. Кодекс тоже можно. Одновременно пять, а лучше семь. Ещё уймите буйного Трезора.
Потом уходит, жаль, не насовсем, бурчит под нос — нельзя же без надзора.
А это чтобы сразу на слабо́. Мы думаем (пока не запретили): к нам лишь бы не явился мертвый бог. Обидно будет. Так-то мы на стиле, молчать умеем, прятаться могём. Дно с оптимизмом называем "донцем". Ну, у луны кровавый окоем, ну, чёрное над нами зреет солнце, но в остальном — спокойствие и тишь. Ежи в лесу колючи, взятки гладки. Вообще нормально. Ты куда глядишь, чего ты пишешь в тоненькой тетрадке?
#svirel_poetry