Париж, Париж... Монмартр, Монпарнас... Сколько же чашек кофе и бокалов вина (со слезами наполовину) было выпито русскими эмигрантами в уютных парижских кафешках.... Среди тех, кто частенько засиживался за бокалом вина на Монпарнасе была и Лидия Червинская, русская поэтесса, оказавшаяся, как и тысячи наших соотечественников "не в изгнании, но в послании" за пределами своей любимой Родины, своей родной России...
Приют эмигрантов - свободный Париж!
О детстве Лиды Червинской известно очень немного. Крепкая семья, которую обеспечивал папа Давыд Червинский, оказалась, как и миллионы наших соотечественников, втянута в водоворот революции и Гражданской войны. В 1920 году Червинским, оказавшимся на Юге России, надо было сделать свой выбор - остаться, чтобы умереть, или уехать, чтобы выжить.
Они выбрали второе, отправившись вместе с войском барона Врангеля в Константинополь. Родители так и остались на том турецком плацдарме с византийскими корнями, а тринадцатилетняя (на момент переезда) Лидочка лишь пару лет прожила в городе Святой Софии.
Пятнадцативешняя Лида Червинская перебирается в город Любви. Привет, свободный Париж, французский город с русской душой, наполненный русской литературой и русскими эмигрантами.
Лидия начинает писать стихи, поначалу даже не задумываясь, что литература может быть и кормилицей, и поилицей.
Вдохновенная тоска взрослеющей девочки
Встреча с Георгием Адамовичем предопределила судьбу талантливой девушки.
Строгий критик и филигранный поэт Адамович становится для Дамы Червей настоящим Джокером - и учителем, оттачивающим ямбы с юной поэтессой, и защитником, прикрывающим ее порой от критики мощных Тузов, например от педантичного и сверхтребовательного Владислава Ходасевича.
Адамович явился даже в некотором роде импрессарио поэтессы, помогая ей с публикациями, приглашая на свои семинары и заседания "Парижской ноты", где солировали Борис Поплавский, Анатолий Штайгер, и где вскоре сама Лидия Червинская станет удивлять и восхищать друзей своими стихами, наполненными "вдохновенной тоской"
Не правда ли, такие облака
Возможны только на парижском небе...
Такая вдохновенная тоска
При тихой мысли о насущном хлебе.
Эмигрантское время - ноль часов, ноль минут
Наверное, я не с того начал, друзья мои. Нет, поэтессой Лидия Червинская была отменной, но прежде всего она была красивой молодой женщиной!
Практически все ее современники, оставившие воспоминания (покажите мне литератора-эмигранта, не написавшего мемуары!), говорят о Лидочке Червинской, как о высокой, стройной, большегубой (безо всякой пластики!) красавице, роковой женщине, любящей жизнь во всех ее проявлениях.
Конечно, она хотела любить сама и желала, чтобы любили ее. Ее роман с Борисом Поплавским развевался ярким флагом страсти над прозрачным Парижем. Червинская очень любила это определение Парижа - "прозрачный город". А прозрачный - это немного и призрачный, не так ли? И вот уже из призрачного Парижа на призрачный Остров мертвых перевозчик Харон через реку Стикс увозит ее друга-любовника Боречку Поплавского, умершего от передозировки наркотиков.
Шел 1935-й год. И пусть Пик Интимизма в горно-поэтической гряде яркого романа Дамы Червей и Пикового Короля "Парижской ноты" был к этому времени ими уже покорен. Да разве сердце позабудет...
Вот пара дневниковых записей Поплавского, датированных весной 1933 года:
Мы мучительно полно, унизительно сладко танцевали, объяснялись и сидели в „Космосе“ и „Оазисе“, не в своем уме и дико фальшивя, я потерялся и проиграл что-то, хотя она, кажется, меня поцеловала, помню какой-то поцелуй легкий и свежий на щеке»
.........................
«Опять Лида, руки ее и плечи, холодные, широкие
и горькие, как полынь-снег».
Понятно, что "снег-полынь" порой позволяла себе и Лидочка. Что уж тут жеманничать. Время было такое - кокаиНЕТОЧНОЕ, размытое, ассоциативное. Одним словом, эмигрантское время.
«В любви накопленная доброта»
Кто-то из умных людей сказал, что в неустроенные времена любовь и острее, и страсть горячее. За точность цитаты не ручаюсь, но смысл понятен. По теории компенсаций - если людям недостает материальных благ и устроенности быта, то воздается любовными чувствами, порой переходящими в обжигающую страсть.
Лида Червинская любила многих и многими была любима. Здесь и литераторы, и поэты, и меценаты, и писатели, и даже шпионы-разведчики. Практически все еврейского происхождения. Не думаю, что это было столь принципиально для Лидии Давыдовны. Просто так получалось. И потом, послушайте сюда, еврейские мужчины умеют-таки ухаживать за дамами.
В романтическом чек-листе Дамы Червей отметились и Арнольд Блох, не написавший сам ни единой строчки любитель высокой словесности, а также друг всего русского Монпарнаса, и Марк Леви (он же - Марк Агеев), автор нашумевшего "Романа с кокаином", и литератор-весельчак Лазарь Кербелин по прозвищу Лелик, ровесник Лидочки и даже, по совместительству, ее муж с 1930 по 1936 годы.
Сама же Лида Червинская жила любовью и наслаждалась "накопленной в этой любви добротой". При этом, Лидия радовалась любви (как она сама утверждала):
"все равно какой, счастливой или несчастной, плотской или платонической, нормальной или извращенной.
Кажется, лучше (если до конца честно говорить) — несчастной, платонической, извращенной. Потому что в протянутой руке, которой не дано прикоснуться — огромная, напряженная сила…»
Каждый из любовников Лиды был личностью незаурядной, но формат эссе на Дзене позволит сказать несколько слов лишь о трех Королях (включая Бориса Поплавского) и одном Валете, близких Даме Червей.
Король Червей - Лазарь Кербелин. Он же Лёлик
Лазаря Кельберина многие знали на довоенном Монпарнасе: казалось, он был везде, на заседаниях, сборищах, вечеринках... Он играл на рояле, сочинял стихи, писал статьи и непрерывно говорил, говорил, говорил.
К Кельберину многие относились с симпатией и звали его по-домашнему — Лёлик. Он и правда был симпатичный, дружил с мужчинами и нравился женщинам. Писатель и будущий дантист-мемуарист Василий Яновский так "поскрипывал зубами" о Лелике:
«Кельберин, мистически настроенный, многократно сочетался законным браком: одной из его ранних жен была Лидия Червинская».
Лёлик считал, что «ранние» и новые его жены должны помогать друг другу выжить, и создавал для них нечто вроде "профсоюза жен". Так, свою «раннюю» жену Лиду Лёлик поселил в провинции Бордо с семьей своей новой жены, тоже красавицы Натальи Оболенской. Оболенскую сменила жена №3, жену №3 - супруга №4... А Лёлик наслаждался жизнью и играл на рояле.
Стихам большого значения Кельберин не придавал, в отличие от "ранней" жены Лидии. Та даже посвятила "несвятому Лазарю" свой целый (!), первый (!!) сборник стихов (!!!).
Вот одно из стихотворений Червинской, вошедших в "Приближения" - так назывался этот сборник (1934 г.)
Мы возвращаемся в сонную тьму,
Господи, как мы устали…
Жизнь – это тысячу раз – почему?
В детстве, в обиде, в печали.
Ты уезжаешь, мой праздничный друг,
Как же не рушатся стены…
Жизнь это тысячи тихих услуг,
Ради тишайшей измены.
Над океаном – вернись, назови –
Музыка тенью лежала…
Жизнь – это тысячи слов о любви,
Тысячи жалоб…
В Жалобной Книге Любви Лидии Червинский есть и запись о Марке Леви-Агееве, персонаже тоже чрезвычайно интересном.
Король Бубен - Марк Леви-Агеев
Текст "Романа с кокаином" пришел по почте из Стамбула в Париж. Рукопись была подписана "Марк Агеев", но о самом авторе не было известно ровным счетом ничего. Сама Лидия Червинская много лет спустя поведала такую захватывающую историю.
В 1935 году она — ей тогда было двадцать восемь лет — получила от своих друзей по русскому Монпарнасу поручение разыскать автора «Романа с кокаином» в Стамбуле, откуда была прислана рукопись книги. Лидия каждое лето приезжала в Стамбул к своим родителям, которые, как мы помним, нашли там прибежище после Гражданской войны в России и смогли обосноваться вполне благополучно.
Когда Лидия Червинская отыскала указанный адрес в одном из кривых переулков старой еврейской части города, ее охватил ужас: она стояла перед домом для умалишенных. Марк Леви (Агеев был псевдоним) страдал галлюцинациями и руки его постоянно дрожали. Лидия вызволила его из этого заведения и благодаря влиянию своего отца устроила в русской книжной лавке.
По ее словам, он был высоким и стройным с каштаново-коричневыми волосами. Лидии он понравился с первого взгляда, и она стала его любовницей. Леви был русским евреем — и... советским агентом. Хотя любил к месту и не к месту повторять историю, что во время Гражданской войны он застрелил офицера Красной Армии. Такова была легенда, разработанная в ГПУ. Марк сначала был заброшен резидентом в Берлин, потом переехал в Стамбул (все разведки мира стремились там иметь своих людей).
"Роман с кокаином", изданный в середине тридцатых, произвел фурор. Удивительно, что больше Леви ничего не написал, кроме пары рассказов. Видимо, не было времени и желания. Тем более, вскоре спецслужбы Турции уличили его в шпионских делах, а власти выслали из Стамбула в СССР.
Марк уехал, Лидия осталась. И продолжала грустить о России. Вот ее стихотворение "Хочется блоковской, щедрой напевности...", датированное 1937-м, тем годом, когда вышел ее второй сборник "Рассветы":
Хочется блоковской, щедрой напевности
(Тоже рожденной тоской),
Да, и любви, и разлуки, и ревности,
Слез, от которых покой.
Хочется верности, денег, величия,
Попросту — жизни самой.
От бесприютности, от безразличия
Тянет в чужую Россию — домой…
Лучше? Не знаю. Но будет иначе –
Многим беднее, многим богаче,
И холоднее зимой.
А что же Леви? Он осел в Армении, женился на чудесной армянке, преподавал немецкий в университете, раз в год выезжал из Еревана в Москву. Зачем? Возможно, для агентского отчета в ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ (агенты ведь бывшими не бывают), а, быть может, навещал кого-то из друзей или близких ему людей.
Во всяком случае, до 1973 года, когда Марк Лазаревич покинул этот бренный мир, с Лидией Давыдовной их пути больше не пересекались.
Валет Треф. Крапленый. Карл Рехейн
Но шпионская тема в жизни поэтессы была далеко не закрыта. Любовь роковой женщины всегда сопряжена со смертью и испытаниями. Во время Второй мировой войны Лидия Червинская была участницей французского Сопротивления. Под именем «Катрин» она стала агентом организации «Еврейская армия», которая действовала в Париже и на юге Франции и занималась тайной переправкой евреев в Испанию.
«Катрин» работала в паре с агентом «Шарлем Порелем», они были любовниками. Только вот этот Валет был крапленым, о чем Дама Червей даже не догадывалась. Да-да Шарль был двойным агентом и работал на гестапо. Настоящее его имя было Карл Рехейн, но влюбленная и наивная Лидочка ничего подозрительного в своем Шарле не замечала, посвящая возлюбленного во все детали деятельности организации.
В итоге в мае-июле 1944 года по наводке Рехейна гестаповцы арестовали многих членов «Еврейской армии», среди которых были и русские эмигранты. Кто-то сумел бежать, но большинство было замучено в концлагерях.
В августе 1944 года власти Франции определяют Лидию в тюрьму, где она пробыла больше года. К счастью, в итоге суд ее оправдал, не найдя доказательств, что она знала, кем на самом деле был ее любовник. Хотя, сил и здоровья у любвеобильной Дамы Червей процесс отнял немало.
А жизнь без остановки пролетела...
Свой литературный дар Лидия проявляла не только в поэзии, но и в редакторской работе на радиостанции "Свобода", куда ее в пятидесятых годах устроили друзья-эмигранты. Накануне своего полувекового юбилея Лидия Дывыдовна сделала себе (и читателям, конечно) подарок, издав свой третий сборник "Двенадцать месяцев", который станет итоговым в ее поэтической карьере. Название отсылало не к сказке Маршака, а к строфе Осипа Мандельштама:
Двенадцать месяцев поют о смертном часе…
А жизнь по-новому, как осень, хороша.
Осень жизни у Дамы Червей, как можно догадаться, не была совсем уж безоблачной и не дождливой. Иначе бы не доживала свой век Лидия Давыдовна в доме престарелых в Монморанси, где она тихо отошла в лучший из миров в июле 1988 года, заранее приготовив себе эпитафию в стихах:
Пила, любила, плакала и пела…
Чей это образ — неужели мой?
Ведь мне хотелось только одного:
полезного, живого дела,
которое, как друг, сгорело бы со мной,
любимого…но не было его.
Синеют вены на руке сухой…
А жизнь без остановки пролетела,
как поезд мимо станции глухой.
Жизнь пролетела...
Яркая и красивая...
Но и это еще не все...
Месяцы тихо идут. Месяцы страх берегут. Месяцы помнят о нас... (Л.Червинская)
Грустно. Грустно оттого, что несколько лет назад промелькнула информация о признании бесхозным имущества богоугодного заведения, часовни и кладбища при Русском доме престарелых в Монморанси, что означало возможность сравнять с землей покосившиеся деревянные и бетонные кресты над могилами наших соотечественников.
Только читаемых надгробий и точно установленных фамилий захороненных в этом скорбном кладбищенском списке было около четырех сотен. Герои Первой мировой, офицеры Белого движения, казаки, ученые, музыканты, писатели и поэты. И все они - наши, достойные русские люди, оставшиеся лежать в чужой земле.
Остается верить, что Министерство иностранных дел, Минобороны, Минкультуры и прочие важные отечественные государственные структуры сумеют найти средства, возможности и желание сохранить память о русских людях.
Чтобы их продолжали любить, беречь и помнить.
Не только месяцы.
Но и мы.
Те, кто пока еще здесь.
