3 — Не убивайся, дочь, не достоин он твоей любви. Встретится тебе ещё хороший парень, влюбишься, и всё, что с Витькой было, задвинется в памяти, как моменты из детства: помнить будешь, а эмоции пройдут.
Мать поставила перед Таней чашку ромашкового чая и села напротив. Совсем дочь исхудала, на себя не похожа. Женщина подпёрла кулаком подбородок и сочувственно рассматривала потухшее личико Татьяны. Умный высокий лоб, глазища большие, зелёные, глубокие и персиковая кожа... Ну до чего красавица! Она была готова порвать любого за свою девочку. Как ей хотелось для дочери счастья! И внешне хороша, и внутренне, и умна! Как могла судьба так её обидеть? Но по собственному опыту мать Татьяны, конечно, знала, что не во внешности счастье и даже не в уме, тут что-то другое, более удачливое и случайное.
Татьяна оставалась ко всему безразличной. Заканчивала на автомате училище, помогала матери по дому, а внутри - выкошенное поле, пустота. Мать с отцом, конечно, всё видели, пытались вывести на разговор, ведь когда выговоришься, всегда легче, словно разделяешь с кем-то свою беду. Но Таня лишь отвечала:
— Да, мам. Конечно.
Никто больше не видел её слёз, только подушка в ночи, только бледное лицо луны... Время не спешило залечивать раны. Тане понадобилось полтора года, чтобы прийти в себя. Знала, что у Виктора родился сын, знала, что приезжал он иногда к матери с женой, но сама на глаза ему не показывалась, пряталась, пока они были в гостях.
После училища Татьяну распределили в соседний райцентр. Повезло, что недалеко от дома! Она заняла должность медсестры в краевой поликлинике, стала жить в общежитии. Так как девушка она была видная, к тому же ещё более расцвела, много кто на неё засматривался, и парни, и мужчины, в том числе и "женатики". Но после двойного удара от Виктора и Аркашки Таня относилась ко всему мужскому полу с недоверием. А потом вдруг взяла и в 23 года вышла замуж.
— Ну ты даёшь! Всё одна да одна, а тут вдруг раз и замужем! - удивлялись подруги и даже завидовали: муж Татьяны Пётр был не кто-нибудь, а преподаватель местного техникума, ну а то, что на 10 лет старше, даже в плюс - нагулялся уже.
Татьяна улыбалась. Родители, поначалу шокированные таким известием (без свадьбы, расписались втихую!), радовались за дочь. Отошла их Танюшка, смогла раскрыть сердце для другого. А Татьяна вертела на руках обручальное кольцо и думала, что всё хорошо, всё хорошо... Пусть не любит она Петю так сильно, как раньше умела, пусть и ложится с ним без огонька в постель, но Петя замечательный, такой надёжный, заботливый, милый. Тепло и хорошо с ним, как с лучшим другом, как с душевной книгой зимой у печки - вьюга завывает за дверью, а у неё появился свой маленький и уютный островок под названием "Счастье".
Поначалу жили они с Петром в просторной квартире его родителей, но быстро получили от государства и свою однушку. Тихо-мирно проходили месяцы, складывались в годы... Дрёма... Это как дрёма - когда ты ещё не спишь, но уже и не бодрствуешь. В ней вроде бы и сладко, и чего-то не хватает, не расслабляешься. Это как пить воду, когда хочется горячего чаю с сахаром, а ещё лучше с мёдом. Это как стоять в жару у зеркального и прекрасного Енисея и не иметь возможности в него окунуться, ибо скалы, обрывы, выступы... Но, по-своему, Татьяна была счастлива. Виктора забыть не могла, понимала, что всё ещё любит, но усердно заставляла себя о нём не думать. Хотелось ребёнка, однако забеременеть она не могла, хотя врач утверждал, что со здоровьем у неё всё в порядке и неоднократно предлагал обследоваться её мужу, но Таня всё откладывала этот разговор, не хотела его обидеть.
Прошло 8 лет и вдруг тихую жизнь Татьяны накрыл такой мрак, словно резко перегорела лампочка - Пётр скоропостижно умеҏ от раkа головного мозга. Он жаловался последние месяцы на головные боли, иногда они доходили до рвоты. Поначалу супруги не придавали этому должного значения, Пётр глотал цитҏамон, с муками ходил на работу, а потом его состояние резко ухудшилось и они обратились в больницу. Лечение не помогло.
Находиться в их общей квартире Татьяне было невыносимо. Она сдала её и переехала к матери, которая тоже теперь жила одна (отца год назад не стало). С работы уволилась и пока решала, как дальше жить, помогала матери с коровой и по хозяйству. О личной жизни Таня запретила себе даже думать, слишком живым был в её душе Пётр, слишком близким и родным, хоть и не любимым ею со страстью.
Виктор с семьёй стал жить в освободившемся доме матери. Двое ребят уже у них! Со стороны кажутся счастливой семьёй, Витька на Северах зарабатывает, наведывается домой каждые 3-4 месяца, а жена его... Эх, одна Татьяна теперь знает, с кем в его отсутствие утешается жена, но это их дело, Таня никому не расскажет.
Ещё летом она полюбила по ночам ходить в сад. Сверчки трещат, от неблизкой реки доносятся лягушачьи перекрики, перешёптываются вишнёвые листья, некоторые ветки на них посохли, да и весь сад порос высокой травой - раньше отец за всем этим ухаживал, косил да подрезал, а теперь всё, как попало. Укутавшись в платок, Татьяна стояла под чёрным небом, холод тянулся по земле от славного Енисея, она стояла, прикрывая глаза, и словно сливалась с матушкой-природой, со всеми трелями её, и каждый раз приходили на ум строки Пастернака:
"Но кто мы и откуда, когда от всех тех лет
Остались пересуды, а нас на свете... нет."
Пересуды... Только они и останутся от всей этой суеты, когда все, кого она знает, уснут вечным сном. Так стоит ли куда-то спешить? Всё поглотит земля.
Хихиканье в Витькином саду. Потом досадливое "Ой!", "Сюда, сюда иди за мной, Андрюш". В баньке Виктора включился свет, залил порог, Татьяна узнала его весёлую жену. К ней с бутылочкой под мышкой шмыгнул упомянутый Андрей и дверь захлопнулась. Голубки уединились. Андрей! Шофёр с колхоза, вечный двоечник из младших классов, именно таким Татьяна его и запомнила.
А Виктор возвращался домой, к жене своей да ребятам, вечно с подарками для всех, и жёнушка его такая примерная хохотушка, ходила с ним под ручку как ни в чём не бывало! Когда вернулась Татьяна и они с Виктором впервые встретились, он и бровью не повёл, словно и не было ничего между ними: ни предательства, ни лжи... Ничего не вспыхивало в Викторе, в то в время, как Татьяна с виной обнаруживала, что сердце её никогда так не замирало и не выпрыгивало от мужа, как от Виктора, не билось испуганной птицей о грудную клетку.
— Молочком угостишь, Тань? - по-дружески заглядывал к ней через забор Виктор.
— Угостить не угощу, а продать пожалуйста, - отрезала Татьяна.
— Чего злая такая, жизнь-то продолжается, а мы с тобой друзья, верно?
Татьяна смотрела на него, пытаясь уловить то ли тайный подтекст, то ли хоть что-то, напоминающее о их прежней любви, хоть какой-то намёк на сожаление или сочувствие, но Виктор словно напрочь обо всём забыл и не подозревал, что причинил ей много боли.
— Ага. Соседи мы, Вить. И не более. Если молоко брать будешь, банку неси, у меня лишних нету.
Виктор нёс банку и деньги. На том их беседы заканчивались. Он уезжал, потом опять возвращался, и каждый раз Татьяна, словно обухом огретая, замирала от его голоса, каждый раз щемило ей сердце от всего пережитого, но не дожатого, накатывала грусть и тоска, и не знала она куда идти дальше, зачем идти, если сердце и разрывается, и пусто́ .
— Танюш, тут Дуняшка написала. Зовёт тебя в гости на пару месяцев, а то и вовсе у неё остаться, если понравится. Пока же предлагает развеяться, на мир посмотреть. Может, поедешь, дочь? Что ты здесь, как бабка, засела.
Мать отложила письмо и воззрилась сквозь толстые очки на упавшую в кресло Татьяну. Дуняшка жила на Байкале и Татьяна ни разу не была у неё в гостях, далеко.
— А ты как будешь одна по хозяйству?
— Ой, да справлюсь я! Чай, ещё не старуха! Езжай!
— А вот и поеду! Терять мне нечего! - выпрямилась в кресле Татьяна. Может быть там, вдали от дома, вдали от всего того, что столько лет не давало ей дышать полной грудью, а тянуло и тянуло в прошлое, она сможет начать жизнь с чистого листа.
