Мишя смешной. Он смешно говорит, смешно ходит и смешно смеётся. Мишя – потому, что он армянин и именно так произносит своё имя. Хотя в России они с Мани (так зовут его жену) живут уже тридцать лет, акцент его настолько тяжёл, что когда он произносит длинную тираду, а ещё хуже, повествует что-то более объёмное, у меня болят и уши, и мозги.
Мишя таксист. Поэтому немудрено, что мы познакомились в его старенькой девятке. Если бы я могла сказать честнее, то употребила бы словечко «раздолбанной», но не буду. Это некрасиво.
Я ехала от мамы с ведёрком помидорной рассады. Приезжала, чтобы высадить её на грядку, а излишек везла подруге. Настырный таксист явно кавказской национальности всю дорогу клянчил у меня эту рассаду так настойчиво, что я разозлилась. Не люблю вступать в разговоры с человеком, который меня к тому не располагает. Да ещё с первого раза не понимает, что ему говорят «нет». Потом поняла, что он не шутит, а хочет сделать жене приятное. Похозяйничать. Взамен предлагал бесплатную поездку. Менять помидоры на деньги я, конечно, не стала. И половину рассады отдала, и за дорогу заплатила. Отказывался он недолго, очевидно, чтобы я и вправду не согласилась оставить деньги себе.
С тех пор прошло несколько лет. Мамочки больше нет. В её усадьбе теперь живёт дед. Родственные связи не важны. Просто хороший дед. Много лет он жил с мамой, и теперь достался мне в наследство. Родственников у него ни души. Это о нём я когда-то писала:
***
Не видна заря ещё, не слышна,
Но уже рассветная тишина
Спешилась с небесного высока́
И лежат на озими облака.
Тяжко дышат, время их сочтено,
Пухлые, и тёмные, как руно,
Мягкие, как свежие пирожки,
Как у деда варежки, велики.
Рваные, как старый его зипун,
(Он и сам завалится, только дунь).
Старику не можется, он не спит,
Зябко, сыро. Ёжится, и в боку болит.
Холодок по шее и по спине,
Осень. Деду муторнее вдвойне.
И на чёрта столько роди́т орех?
Падает и падает, как на грех.
Всё один, ни сделать и ни сказать,
Сын-то был, да помер сто лет назад.
Давеча отмучилась и жена,
Хоть пожить была бы ещё должна.
Всех, как есть, костлявая забрала,
Карточки на стенах – и все дела.
Запыхтел сигаркой. Седой, как лунь.
Запахнул прокуренный свой зипун,
Слава богу, шито на времена,
И ещё поносится, старина…
Сначала эти «дедовы дни» давались мне тяжело. Потом привыкла, и даже стало приятно бывать в доме своего детства хозяйкой, хотя это занимает уйму времени и сил.
Машину не вожу. В семье достаточно водителей и транспортных средств, но везёт не всегда. Итак, снова такси. Приехал товарищ в девятке. С широкой улыбкой и ужасающим акцентом он напомнил мне о когдатошних помидорах. Посмеялись.
Мишя хороший таксист. Ему всегда нужно заработать копеечку. Он из тех, кто поедет в любое место, в любое время, в любую погоду, по любой дороге. Он донесёт сумки, загрузит мешок. Когда моему деду бывает уж слишком тоскливо без движения, новый друг отвезёт его на рынок, поможет купить что-нибудь нужное и подешевле, протолкнёт без записи в парикмахерскую. У Миши везде свои. Двоюродные племянники, внуки троюродных сестёр, братья, просто знакомые, просто земляки… Прямо беспрерывная "армянская свадьба". Шучу!
- Мишя, у тебя хоть кто-нибудь в Армении остался?
Он смеётся.
- Остался, Наташа-джан!
И перечисляет ещё немыслимое количество участников огромного родства. Потом добавляет:
- Двоюродный брат сказал, сейчас в Ереване русских больше. После мобилизации. Все кафе, рестораны… Везде одни русские.
- Ой, да ладно, - отвечаю я, - зато у нас одни армяне… Без всякой мобилизации.
Оба смеёмся. Миша настоящий русский патриот. Мне всегда смешно, когда переселенцев с Украины он называет «понаехавшими».
Я говорю:
- Мишя! Они больше русские, чем ты! Поимей совесть!
Два раза его предупреждали о профессиональном несоответствии. Это когда он впечатлял украинцев, которые в его автомобиле сочли возможным плохо отзываться о Путине. Но горячая кровь побеждает голос разума снова и снова. Сегодня он на крике и на отвратительном русском изумлялся:
- Наташа-джан! Ты мне, как сестра! Можно, я назову это всё своими словами?
И рассказывает, как вёз трёх украинских женщин в пенсионный фонд за деньгами. Они поливали Россию такими… такими… Снова поругался. Женщины удивляются тому, что он, сам явно не русский, стыдит таких же.
- Я больше русский, чем сам русский! – запинаясь от сложности смысловой нагрузки, выдаёт Миша. Я аплодирую.
Ему часто не хватает слов. Иногда подсказываю. Часто критикую категоричность и призываю помнить, что люди разные. В свою очередь, рассказываю о своих друзьях из Луганска. Света – украинка, муж Сергей – русский. Но русские - оба. Настоящие русские. Миша понимает и соглашается, но ненадолго. Как бы там ни было, он одинаково ревностно следит за событиями на Украине и на границе Армения-Азербайджан. Грузия в его странной иерархии национальностей занимает чуть ли не последнее место. Я очень удивилась, узнав, почему.
- Потому, что за свою историю они семь раз поменяли веру! – объясняет Мишя.
Признаться, тут я полный профан. Впервые слышу. Но зато я парирую общеизвестной притчей о том, как сто тысяч грузин приняли мученическую смерть от персов, когда отказались идти по иконам.
- Это было слишком давно! – отвечает он невозмутимо, и я начинаю подозревать, что тут попахивает какой-то личной обидой.
Когда он считает, что я неправа и пытается в чём-нибудь переубедить, я жёстко и абсолютно серьёзно говорю:
- Мишя, клиент всегда прав!
И мы снова хохочем.
Мы везём деда с очередного обследования. Тот за всю жизнь ни разу не болел и теперь в свои восемьдесят два недоумевает, отчего осип голос и болит голова. Вечно предлагает куда-нибудь его свозить. (Думаю, хочет попутешествовать. На обратном пути походить по магазинам и рынку, выбрать арбузы, любимое лакомство).
- Любой каприз за ваши деньги! – и вот мы уже везём его из соседнего города, с процедуры МРТ, на сей раз головы. Дед болтает с Мишей. Я слушаю и умилённо вспоминаю, как он тревожно спросил меня на выходе из больницы:
- Что там написали?
- Написали, что тебе за восемьдесят, и потому голова побаливать будет, но жить ещё долго!
Глаза деда, бывшие когда-то голубыми, радостно светятся. Он предлагает купить тортик и попить чайку. Миша смеётся, ему надо работать. Тогда мы ещё не знаем, что следующее же обследование дедовых шахтёрских лёгких подпишет ему скорый приговор.
А пока я пью кофе, который необыкновенно вкусно варит Мишина любимая Мани, слушаю их с дедом болтовню и смотрю на бескрайние поля подсолнечника. Надеваю косынку, чтобы открыть окно и дышать, дышать, дышать родиной! Лето заканчивается, а дорога уходит дальше… И очень-очень хочется жить. Как не жить, когда хотя бы сейчас, хотя бы сию минуту всё так хорошо и так невероятно красиво? И строчки сами поются:
Бархат кофе на языке,
Август, серая длань дороги…
Время, яростное пике,
Да куда ты спешишь, ей-богу!