Еще в середине XIX века Маркс и Энгельс предсказывали скорое наступление пролетарской революции на Западе. Поводы для таких прогнозов имелись, казалось бы, веские: в странах Западной Европы развернулось мощное рабочее движение, то и дело разгорались революции, в которых пролетариат играл не последнюю роль (во Франции, Бельгии и в Германии в 1848 году, в Париже в 1871 году). Однако к удивлению теоретиков марксизма, чем глубже развивался капитализм в странах Запада, чем сильнее становилось само рабочее движение, которое давно уже превратилось из нелегального в имеющее парламентские партии, тем иллюзорнее становилась перспектива европейской пролетарской революции. Вопреки надеждам руководства Третьего Интернационала во главе с Лениным революция в России не стала запалом для революции в Европе. Пролетарские восстания победили на короткий срок лишь в экономически слаборазвитых странах и регионах Европы – на юге Германии, которая до 1918 года оставалась полуфеодальное монархией и в Венгрии, которая появилась на карте лишь после распада такой же, если не более патриархальной Австро-Венгерской империи. Западный капитализм пережил всплеск рабочего движения во второй половине XIX – начале ХХ в., подрывную работу Третьего Интернационала с центром в красной Москве, две мировые войны, всемирный экономический кризис 1930-х годов, политические волнения 1960-х г.г., левый терроризм 1970-х. Никакой революции на Западе не произошло.
Тот факт, что Маркс несколько ошибся, утверждая, что Запад стоит на пороге пролетарской революции, стал понятен даже самим марксистам уже в 1910-е годы ХХ века. Теоретики революционного меньшинства Второго Интернационала, прежде всего, Ленин и Грамши создали для объяснения этого факта целую теорию. Ленин заявлял, что капитализм вошел в новую стадию своего развития, которую Маркс предвидеть не мог. Это – стадия империализма, когда буржуазные государства Европы перешагивают свои национальные границы и создают империи, включающие в себя колониальные владения в Азии, Африке, Южной Америке. За счет ограбления колоний буржуазия Запада получает такие высокие прибыли, которых хватает не только на собственную роскошную жизнь, но и на подкуп верхушки рабочего и социал-демократического движения и даже на некоторое повышения благосостояния средней части класса рабочих. Тем самым гасится революционный запал западного пролетариата и задача начала мировой революции перекладывается на плечи пролетариата и беднейшего крестьянства России и стран Азии, которые подвергаются жесточайшему гнету и всегда готовы восстать и «разбудить» от обывательской спячки западных «братьев по классу». Ленинская теория выглядела очень убедительно, но содержала в себе один серьезный изъян. Маркс учил, что пролетариат обладает революционным потенциалом объективно, в силу своего места в процессе буржуазного производства. Само развитие этого производства закономерно приводит к тому, что противоречие между общественным характером производства и частным способом присвоения прибыли, между буржуазией и пролетариатом обостряется, что неминуемо ведет к революции. Субъективные факторы вроде продажности вождей вторичны и сами по себе не могут что-либо принципиально изменить. Если пролетариат, действительно, революционный класс, по природе своей, а не в силу изменчивых внешних политических обстоятельств, то он просто свергнет продавшихся вождей и выберет себе новых, неподкупных. Если же пролетариат позволяет, чтоб им руководили продажные вожди, значит, Маркс ошибался относительно революционной природы пролетариата.
То же самое касается и объяснения, предложенного Грамши. Он создал теорию, которая называется теория гегемонии. Согласно ей буржуазии при помощи перешедшей на сторону буржуа интеллигенции удалось создать особую идеологию, которая маскируется под материалы учебников, содержание новостей в газетах, церковные проповеди. Она исподволь проникает в сознание пролетариев и гасит в них революционную энергию. Поэтому главное сейчас на Западе – не стачки и демонстрации, а кропотливая «молекулярная» борьба левой интеллигенции по размонтированию гегемонии буржуазной идеологии, освобождению сознания пролетариата. Теория Грамши имела тот же изъян, что и теория Ленина, она объясняла объективный процесс субъективными факторами. Буржуазия достигает гегемонии, манипулируя сознанием пролетариата, но манипуляции возможна лишь в том случае, если в сознании манипулируемого есть противоречие, скрытое желание того, что ему предлагают. Пролетариат Запада был обманут буржуазной интеллигенцией, потому что, выражаясь словами поэта, «сам был обманываться рад», потому что чем дальше, тем больше не хотел идти на баррикады революции и на поля гражданской войны. То есть из объяснения Грамши логически вытекает, что вопреки Марксу западный пролетариат не был так уж революционен, в нем изначально жило желание заключить с капиталистами мир в обмен на высокий уровень материальной обеспеченности.
Итак, почему же западный пролетариат утерял свою былую революционность? Является ли пролетариат по сути своей революционным классом? В поисках ответов на эти вопросы, обратимся к тому анализу западного капитализма, который произвел сам Карл Маркс в «Капитале». Можно не соглашаться с мировоззренческими и философскими предпосылками Маркса, но выводы его экономического и социологического анализа носят общенаучный характер (мы считаем, что марксистский анализ неприменим к обществам традиционного типа, сословным и корпоративным, а вовсе не классовым и тем более к незападным традиционным обществам, но он вполне применим к обществу модернистскому, либерально-капиталистическому, которое возникло на Западе в Новое время).
Прежде всего, согласно, Марксу пролетариат на Западе рождается в результате разложения и сознательного разрушения государством традиционных сообществ трудящихся общинного типа. Для появления пролетария нужно, чтобы средневековый ремесленник или крестьянин, лишился своих средств производства и помощи со стороны «феодальных институтов». «Исторический процесс, который превращает производителей в наёмных рабочих, выступает, с одной стороны, как их освобождение от феодальных повинностей и цехового принуждения… Но, с другой стороны, освобождаемые лишь тогда становятся продавцами самих себя, когда у них отняты все их средства производства и все гарантии существования, обеспеченные старинными феодальными учреждениями» - пишет Маркс. Действительно, в традиционном средневековом обществе каждый трудящийся – член какой либо корпорации (цеха ремесленников, крестьянской общины, рода, сообщества соседей). Корпорация не только в определенных случаях стесняет его личную инициативу, но и оказывает ему в случае надобности помощь. Пока трудящийся имеет возможность выжить за счет институтов взаимопомощи общинных сообществ или использования своих средств производства, он не станет наниматься на мануфактуру на условиях буржуа. Только лишившись всего этого, он превратится в пролетария – человека, который ничего не имеет, кроме своей рабочей силы, которую он может продать на рынке труда капиталисту.
Итак, пролетарий, по своей природе является не кем иным как … частным собственником. Маркс называет пролетария «свободным продавцом рабочей силы, который несёт свой товар туда, где имеется на него спрос», а как же иначе охарактеризовать владельца товара как частного собственника. Пролетарий именно владеет своей рабочей силой как частное лицо, в отличие от крестьянина-общинника, рабочая сила которого принадлежит всей общине и община потому может ею распоряжаться. Этим пролетарий ничем не отличается от буржуа. Отличие между ними состоит лишь в том, что пролетарий - владелец своей рабочей силы, а буржуа – средств производства или капитала. Буржуа и пролетарий необходимы друг другу, потому что без соединения того, чем владеют тот и другой – средств производства (прежде всего, материалов и орудий промышленного труда) и рабочей силы невозможно функционирование самого промышленного производства. Каким же образом происходит это соединение? Через акт купли и продажи, то есть через торговлю. Рабочий продает буржуа свою рабочую силу и получает за это заработную плату. То есть не только буржуа, продающий продукцию своего предприятия и получающий за это прибыль, является торговцем. Торговцем является и пролетарий (безусловно, буржуа – более успешный торговец, чем пролетарий, но сути дела это не меняет).
Как видим, отношения между капиталистом и пролетарием сугубо рыночные (и Маркс это неоднократно подчеркивал, говоря, что буржуазия уничтожила романтический флер, наброшенный на отношения эксплуататора и эксплуатируемого, вроде рассуждений об «отеческой заботе хозяина» и оставила в них лишь чистоган). Вне рынка не может существовать не только буржуа, но и пролетарий, и, например, советский рабочий пролетарием не был, поскольку отсутствие рынка труда влекло за собой отсутствие неотъемлемых условий рыночной продажи рабочей силы – свободы выбора покупателя его рабочей силы, свободы назначения цены, свободы торговаться с покупателем, используя различные средства вплоть до экономического шантажа - забастовки.
Отсюда следует один очень важный вывод: пролетарию, как и буржуа, в сущности, а не в конкретно взятых исторических условиях, невыгодно разрушение капиталистической рыночной экономики. Она – такая же предпосылка существования пролетариата как класса, как и вода – для существования рыбы как вида. Нельзя сказать, чтоб Маркс этот вывод проглядел. Не раз и не два он повторял, что с крушением капитализма, пролетариат самоликвидируется как класс, превратится в сообщество свободных работников промышленных предприятий, перешедших в общественную собственность. Проглядел Маркс другое – своеобразный «инстинкт самосохранения» класса. Маркс много говорил и писал о том, что буржуазия не даст просто так уничтожить себя как класс, для этого нужна вооруженная борьба с нею и подчиненным ею государством. А вот пролетариат, по мысли Маркса, уничтожит сам себя (естественно, не в физическом смысле, а как класс) без особого сопротивления. Такое убеждение Маркса было связано с другим его убеждением – что с развитием капитализма пролетариат будет нищать. Таким образом, пролетариат ничего не проиграет от упразднения его как класса, ему, используя знаменитые слова из «Манифеста», будет «нечего терять, кроме своих цепей». Но реальность показала ошибочность такой посылки. Прежде всего, даже то полунищенское, тяжелейшее существование, которое обеспечивала западным пролетариям работа на фабриках и заводах капиталистов, безусловно, для большинства из них представлялось все же предпочтительнее эфемерной счастливой жизни свободного труженика при гипотетическом коммунизме. Ведь последняя должна наступить лишь после десятилетий гражданской междоусобицы, террора, голода, лишений, с которыми необходимо связаны революции. Кроме того, еще неизвестно будет ли она вообще, так как Маркс мог ошибиться в своих прогнозах относительно посткапиталистического общества, и в нем положение рабочих могло оказаться еще хуже… Здравый смысл подталкивал среднего пролетария, не увлеченного романтической идеей освобождения человечества, а движимого сугубо классовой логикой (то есть логикой торговца на рынке труда, озабоченного получением наибольшей прибыли за свой товар) к решению своих материальных проблем в рамках капиталистического общества и капиталистической экономики. И это оказалось возможным: ведь рынок на то и рынок, что продавец и покупатель могут торговаться и достигать взаимоприемлемой цены. Ленин был не вполне прав в том, что колониальные завоевания и связанные с ними прибыли позволили капиталистам «поделиться» с пролетариями. Капиталисты – не те люди, которые просто так готовы с кем-либо делиться. Западные пролетарии сами, путем непосредственной экономической (забастовки) и политической (деятельность рабочих партий) борьбы заставили их это сделать. Даже если бы у западных капиталистов и не было «колониального золота», рабочее движение все равно отвоевало бы у них более высокий уровень материального благосостояния (это показывает пример таких стран как Швеция, которые лишены колоний, но тем не менее отличаются широкими социальными программами и льготами, завоеванными социал-демократами).
Далее, Маркс связывал разрушение капитализма по мере его развития с тем, что пролетарии якобы по природе своей являются коллективистами. Он пишет в «Капитале», что сами условия труда на капиталистическом производстве, где деятельность работников узко специализирована, требуют их взаимодействия, «кооперации», вырабатывают коллективистские навыки работы и жизни: «Действие многих рабочих в одно и то же время, в одном и том же месте … для производства одного и того же вида товаров, под командой одного и того же капиталиста составляет исторически и логически исходный пункт капиталистического производства». Иначе говоря, развитие капитализма само превращает работников в своеобразных «социалистов в жизни» и таким образом внутри капиталистического общества вызревает общество иного типа – коллективистское, социалистическое. Рабочим остается только сбросить с себя ярмо капиталистической эксплуатации, обобществить предприятия и заняться вожделенным коллективным свободным трудом на базе экономического и политического самоуправления.
Однако пресловутый коллективизм пролетариев оказался фикцией: как показал опыт, не только пролетарии разных стран, но и пролетарии смежных отраслей промышленности одной страны, а иногда и одного предприятия не могли договориться между собой, если не было ощутимой выгоды. И это не случайность, а прямое следствие из самого марксова анализа капитализма: пролетарий ведь - торговец своей рабочей силой, значит, все остальные такие же торговцы на рынке труда – его конкуренты, с ними можно и нужно объединяться, лишь если налицо общий противник (буржуа, правительство) и временное совпадение интересов, но не более. Что же касается того, что условия труда на производстве вынуждают пролетариев кооперироваться, то вот именно что вынуждают: самим пролетариям по сути это не свойственно, ведь они, как и буржуа – индивидуалисты, продукт распада традиционного общинного общества (и, кстати, буржуа, индивидуалистическая суть которых была Марксу более ясна, также способны к кооперации, если их интересы совпадают, и история это также неоднократно показывала).
Итак, чем сильнее развит капитализм, тем в больше степени пролетарии осваиваются в пространстве рынка. Они научаются использовать выгоды своего положения продавцов рабочей силы, кооперируются с другими пролетариями, занимаются экономическим шантажом своих оппонентов – буржуа. Вследствие этого они добиваются более высокой цены за свой товар – рабочую силу, лучше становятся их условия жизни и труда и они осознают, что существование рыночных, капиталистических отношений для них благо, а не зло. Короче, чем больше развивается капитализм, тем меньше революционность пролетариата, его стремление разрушить имеющуюся экономическую и политическую систему. И дело не в том, что капиталисты «подкупают» пролетариев, заставляя их идти против своей «революционной сущности», а в том, что с развитием капитализма пролетарии в большей степени становятся пролетариями, обретают свою сущность. А по сущности своей пролетарий буржуазен, он – частный собственник и торговец, индивидуалист и прагматик. Пролетариат, конечно - антипод буржуазии, но антипод диалектический, то есть внутренне связанный со своей противоположностью.
Пролетариат Запада в 18-19 веках был революционен именно потому, что он не был еще вполне пролетариатом, это были бывшие цеховые ремесленники, бывшие крестьяне-общинники, переехавшие в города, они многое сохранили от мировоззрения человека традиционного общества с его пафосом коллективизма и общинной сословной взаимопомощи (это поняли анархисты, в частности, П.А. Кропоткин, который прямо связывал профсоюзы на Западе Нового времени с попыткой возродить цеховые порядки). Но пролетарской революции на Западе не произошло – именно потому, что западный капитализм развивался очень быстро, безвозвратно разрушая последние остатки традиционного общества. Рабочие Запада очень быстро превратились в респектабельных мещан-пролетариев. Кстати, обратим внимание: чем меньше был развит капитализм в той или иной стране Европы, тем сильнее и агрессивнее в ней рабочее движение, часто приобретающее откровенные анархистские формы, то есть формы борьбы за общину (хотя казалось бы, должно было быть наоборот: чем больше развит капитализм, тем сильнее рабочий класс, хотя бы потому что он в этом случае многочисленнее). Скажем, Испания и Италия – это периферия Запада и именно там еще в первой половине ХХ века были сильны анархисты (в Испании в 1930-е годы чуть было не произошла анархистская революция, напоминающая движение русских крестьян и матросов 1921 года за «Советы без коммунистов»).
Что же касается революций, прошедших под знаменем марксизма, хотя и совсем «не по Марксу», то они случились вовсе не в странах передового, развитого капитализма, а в аграрных странах с только лишь зарождающимся пролетариатом – России, Китае, Корее, Вьетнаме. Это еще раз подтверждает, что революции эти были, вопреки своим самоназваниям, не пролетарские, а крестьянские и они открыли путь для иной небуржуазной модели модернизации, которая сохраняет гораздо больше от духа и структур традиционного общества.
На Западе же революция не произошла и, думаем, не произойдет. Капитализм, видимо по-своему органичен для западной культуры и цивилизации, особенно, на позднем этапе ее развития, также как для нас – авторитарный, общинный социализм.
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Из архива: декабрь 2010г.
Автор: Рустем ВАХИТОВ
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.