В 1985 году на III фестивале, который проходил в Рок-клубе, я впервые увидел их на сцене и ничего не понял. Правда, девчонки все писали кипятком. Одна мне восторженно говорила:
– Ты знаешь, Кинчев, он такой… представляешь, вышел в обтягивающем трико, ручищами взмахнул — ко мнеееее — а знаешь что? У него там, в трико… когда он пел припев… у него… Я понял, что у него там, в трико. Вышел посмотреть. Ну да, артистично движется, музло прямое, конкретное, безо всяких там еврейских штучек. Драйв невиданный, но мелодики я тогда не расслышал. Тропилло писал все концерты Тембрами на 38, я ему помогал, и в скорости согнал себе этот концерт, но только цимеса вновь не распознал: голос тихо, что-то грохочет по бокам, клавиш не слышно — шняга, одним словом. В зале на пульте тоже стоял магнитофон — двухкассетная дека AIWA с пологим управлятором. На неё с пульта записывал Сергей Фирсов, в то время как мы с Тропилло организовали собственную раздачу всех микрофонов в отдельный пульт, фиксируя альтернативную звуковую картину фестиваля. Уже потом, спустя какое-то время вся коллекция оригиналов на 38 с того фестиваля оказалась у меня дома, потому что имелся соответствующий магнитофон. Фирсов приехал с горой чистых кассет. Истинный коллекционер, ему нужны были эти записи, которые должны были отличаться от кассетных чистотой звучания и правильностью сведения. Пультовая запись из маленького зала всегда страдает недостатком баса и чрезмерным уровнем вокала. Если басового комбика не было, и бас включили в линию, на записи сквозит один бас. Если комбик есть, то он лупит в зал, и в пультовом сигнале его практически нет. Таким образом, все свои пультовые записи Фирсов забраковал, в надежде получить лучшее. Микс Тропилло выделялся качеством звучания, но не настроением. Там был бас, барабаны, были гитары, голос нормально, но только чего-то в этих записях не осталось… жизни, наверное… и компрессора. Мне вообще ничего не нравилось из того, что мы записали на том фестивале, даже Аквариум, не говоря уж о Кино.
Пригорюнился и Фирсов. Сказал, что многое у него звучит хоть и грязно, но гораздо плотнее. На счастье у Сергея с собой были несколько кассет, и он поставил мне Алису. День и ночь, по сравнению с тем, что я слышал. Хоть тексты можно было разобрать. Перегруженная зальная запись внедрила новые ощущения, и я впервые задумался о том, что в музыке должна быть не только мелодия, гармония и аранжировка. Пультовая запись несла драйв, система шумоподавления Dolby дала глубокую компресиию. Рок-музыка, от которой я впервые получил эстетическое удовольствие, действовала на меня изнутри.
Я подобрал Костины песни и с удивлением открыл, что петь их еще приятнее, чем слушать. Этот аспект очень важен, потому что именно так песни уходят в народ. Сидя на диване и мурлыкая песни Алисы себе под нос, я решил, что обязательно сделаю запись, в которой гармония будет превалировать над аранжировкой. Люди просто не слышат мелодического потенциала Кинчева, притаившегося за высокой стеной яркой личности и сумасшедшего драйва. Массы расслышат мелодику, когда появится симфонический трибьют. И, судя по всему, он не за горами.
Кинчев бывал у меня на Охте преимущественно по ночам. Заходил тихо, опасаясь разбудить родителей. Мы заваривали много чая и старались пореже выходить из комнаты, чтоб не напороться на сонных и злых хозяев жизни. Сердиться им было отчего: сидим тихо, до самой глубокой ночи, и вдруг весь дом насквозь прорезает вокал Константина! Правильное исполнение он всегда ставил во главе и никогда не шёл на компромисс ни с посторонними людьми, ни с техникой, перегружая мощным грудным потоком конденсаторные микрофоны. Когда зашёл разбуженный отец и рявкнул, что завтра ему на работу, я поспешил расстаться со своими родителями, потому что моя жизнь и увлечения стали им в тягость. Отличную квартиру в отличном районе мы разменяли на две ужасных в ебенях только ради того, чтобы записывать группы, и заниматься творчеством можно было бы в любое время суток.
Мы крепко подружились. Костя принимал участие в ремонте квартиры, оставался ночевать. Я его по-настоящему боготворил уже. Когда всё заработало на новом месте, мы увлеклись поиском нового звучания. У Павла Кондратенко, клавишника Алисы, была Электроника — довольно распространённый в то время советский клавишный прибор. Я съездил к Курёхину и взял его DX100 на запись, а у Африки выпросил Джоанину драммашину RX15 из фильма «Асса».
Мы всё подключили, запрограммировали барабаны, и записали с басом и клавишным пэдом. Кинчев был подлинно восхищён звучанием музыки, но с записью голоса возникли проблемы. Нежная подложка «просила» мягкого вокала, а Костя был неудержим. Получалось очень симпатично, но это была уже не «Алиса»… что-то другое, и не вполне органичное.
Безусловно, вся красота тех экспериментов строилась на грамотных басовых партиях Петра Самойлова. Ненавязчивый шелест RX15, красивые разреверберённые пэды с Электроники. Ямашка Курёхина солировала тонкими редкими звуковыми субстанциями. Они словно капельки облепляли густую структуру плотного баса. Однако во время записи вокала неизменно возникала ругань. Я не хотел жертвовать качеством во имя драйва, а Костя не желал снижать планку. Был бы у нас современный вокальный компрессор в студии — вся жизнь могла сложиться иначе.
Казалось, Косте было уютно на Гагарина. После записи в Доме Юного Техника, где нельзя ни курить, ни чаю попить, особенно хорошо творится в домашней обстановке. А самое крутое было рухнуть в беспамятстве в чистую постель после записи, а не трястись в автобусах да трамваях, ища себе вписку на ночь. Правда с этим у Константина проблем никогда не возникало, любой из тусовки почёл бы за честь принять Кинчева на постой.
Будучи инсайдером, я был невольно вовлечён в ссору Алисы с Кинчевым. Святослав Задерий был лидером группы Алиса и звали его Алиса. Пел и играл на бас-гитаре. Основным хитом группы служила песня с припевом «ууу мужчина-машина» и я её помню, потому что вырос на Kraftwerk, это был их символ. Как бы там ни было, Слава пошёл на двоевластие, пригласив Кинчева в качестве вокалиста. Они записали у Панкера «Нервную ночь», провели мастерскую фотосессию, и выглядело это всё очень органично, если не революционно. Однако вокалиста в лице Кинчева Святослав так и не обрёл. Костя пришёл со своим материалом — ярким как солнце и цельным как монолит. Возник и сразу отпал вопрос о старых хитах Алисы Задерия. В программу его песни никак не вписывались, да и Кинчев не больно желал их исполнять. У него был собственный материал, сильнее на много порядков. Славу это нервировало, и в конечном итоге он отпустил ситуацию. Стал пропускать сессии, и в конце-концов, на записи альбома «Энергия» Пётр Самойлов переписал его партии. Ранее Пётр участвовал в группе Задерия, играл на гитаре. Но что-то не заладилось у них: Самойлов оказался много грамотнее Святослава, радовал техникой игры и чистотой звукоизвлечения, правил аранжировки. Славу он стабильно недолюбливал, вероятно, за чрезмерное увлечение чем-то нехорошим. Сессия звукозаписи расставила всё по местам. Задерий отвёл себе функцию шоумена. В перерывах между записью участники группы заходили ко мне, обсуждали прошедшие смены, пели песни. Мы даже пробовали что-то писать, но в тот период я еще не был достаточно оснащён. Пётр сочинял отличные вещи и мне до сих пор обидно, что они потерялись в потоке. Их все можно было бы выделить в самостоятельный проект, и он мог бы стать весьма успешным. Задерий нервничал всё больше и нервировал остальных участников. В Алисе царил кромешный конфликт: «если тебя что-то не устраивает, — говорили ребята бывшему лидеру, — ты можешь собрать себе новый состав под старым названием». Больше всего Задерия беспокоила потеря бренда. Слово Алиса служило не только названием группы, его самого называли Слава Алиса. У них был собственный аппарат, собственный звукорежиссёр Юра Шлапаков, репетиционная точка. Название Слава ни в какую не хотел отдавать. Надо сказать, в то время раздел названия группы уже произошёл — Святослав Задерий покинул коллектив, сохранив бренд за собой. Кинчев много думал о названии, но безрезультатно. Одним из рассматриваемых названий было Радость. Слово содержит сразу несколько символов: тут имя бога солнца Ра, и OST, и Ад. Кинчев любил играться с сакральными символами и часто шутил, что он ни черта не сын божий, а его брат. Он даже родился в ночь на католическое рождество. Любил повторять, что с Богом у него непростые отношения. Я моложе Константина лет на семь, и был до смерти очарован его смелостью в суждениях.
Результатом полугодового напряженного труда стал сет из шести-семи песен, который мы не стали распространять. Вскорости приехал автобус-студия MCI и Тропилло организовал специальный фестиваль в Шушарах, чтобы записать все группы в многоканальном режиме, а потом свести, всё подчистив и подправив. Тогда было записано много альбомов, был и подлинный шедевр, на мой взгляд — «Эпоха для нас» Рикошета. Кинчев наконец очутился в настоящей студии, «без дураков». Когда Костя рассказывал о Викторе Глазкове, звукорежиссёре MCI, у него горели глаза. С компрессией, по крайней мере, там было всё в порядке. Шестой Лесничий был записан, но я был опечален. Понятно, что Кинчев на запись больше ко мне никогда уже не придёт… мне правда было не по себе. Я знал, я чувствовал, что способен шире раскрыть потенциал Алисы, но судьба так и не предоставила мне шанс это осуществить.
Материал я знал отлично — все соло, которые нужно вывести в нужный момент на полную; все косяки, которые вовремя нужно прибить — я помнил музыку до мелочей. В БКЗ ЛДМ прислали из Москвы концертный аппарат — киловаттный Динакорд. Мне удалось удачно выстроить Алисе звук на каком-то очень важном мероприятии, и мы вместе отправились на гастроли в столицу Литвы, город Вильнюс. Поразительный приём нам организовали прибалты! Поселили всех в одной двухкомнатной секции пустующего студенческого общежития. Унитаз был плотно забит, горячей воды не было, холодная текла тонкой струйкой. Безуспешно пытались позвать сантехников. Наконец, спустя сутки пришёл очкастый сухонький дядечка, посмотрел на забитый толчок, отключил подачу холодной воды от греха, и не торопясь удалился прочь. Больше мы его не видели, а администраторша на посту перестала снимать трубку. Для меня это вылилось в сущий ад: испражняться там мне не привиделось бы и в страшном сне, и я старался делать это в кафе, в столовке, на концертной площадке — везде, кроме засраного с верхом толчка. Общественные туалеты в Вильнюсе также не блистали стерильностью: говно там не убирали неделями, обильно присыпая чёрные кучки хлоркой. Это сейчас практически все общественные туалеты превратились в кафе, и теперь туда теоретически можно зайти помыть руки. А тогда… Последний день в Вильнюсе вспоминается особенно чётко. Мы получили гонорар, завалили в культовый бар «Гамбринус» заказали много-много пива и свиных ножек с фасолью. Петя Самойлов посмотрел на свою ножку, ковырнул вилкой ахиллесово сухожилие и сказал, что есть он это ни за что не станет. Я обрадовался и забрал у него вожделенную плоть. Вслед за ним свою ножку сгрузил мне Шаталин, побрезговал свинкой и Нефёдов. Я разделил между ними ненавистную фасоль. В нашей семье таинство приготовления студня неизменно проходило под моим пристальным наблюдением: я обсасывал все косточки, пожирал все не разварившиеся хрящики. Всю жизнь мечтал, чтобы ножка сварилась не на холодец, а прям мне на ужин, целиком, в горячем виде. Это сейчас продают копыта диких лесных кабанов вместо свиных ножек, а тогда сей продукт умещался на ладони. В общем, как потом Петя шутил, я один обожрал целую свинью снизу — сбылась мечта идиота. Мне же в скорости оказалось не до шуток… четыре свиных ножки, разбавленные большим количеством холодного пива, вызвали расстройство желудка, и я должен был произвести дефекацию немедленно, прямо сейчас, но… где? Перспектива ожидания поезда совсем не радовала, пришлось искать работающий общепит. По курьёзному стечению обстоятельств, я слишком долго занимался поиском своего счастья. Облегчённым прибыл на вокзал буквально за три минуты до отправления поезда. Ругались ребята, на чем свет стоит, потому что именно у меня, как назло, оказались все плацкарты. Такой нервный шок мне не простили, и потому я больше никогда не ездил с Алисой на гастроли. В группу вернулся Юра Шлапаков вместе со своим аппаратом и репетиционной точкой. Последняя надобность во мне резко отпала.
История 206 ч.2, изветное как «Дело Кинчева» только укрепила их популярность. На концерте в Юбилейном представитель власти пнул беременную жену Кости Аню так, что она упала в толпу, за что милиционер получил от Константина в барабан. Громкая была история. И тогда Константин сказал со сцены, что типа «сейчас прозвучит песня, посвящённая всем козлам, ментам и прочим гадам». Газета «Смена» опубликовала явно заказной материал «Алиса с косой чёлкой», вменила музыкантам пропаганду фашизма. Они привыкли, что артист должен стелиться на сцене. Фальшиво улыбаться и покидать сцену под формальные аплодисменты. Костя нёс миссию возбудителя, он касался в своих текстах такого, о чем просто нельзя говорить вполголоса. В каждой песне Кинчева сквозил упрёк, что не могло не раздражать главный источник фальши в стране. Глуховатому журналисту в песне «Эй ты там, на том берегу» послышалось «хайль Гитлер». Этот эпизод удачно послужил поводом взять реванш у властей, и Алик Тимошенко инициировал судебное производство. В качестве доказательства невиновности была предъявлена запись концерта, в которой голос звучал очень громко, и на той плёнке не расслышать «Эй, ты там» перепутать с «Хайль Гитлер» было невозможно. Суд показали по телевизору, Алиса его выиграла, и газета Смена опубликовала опровержение. Но враги рок-н-ролла не сдавались. Костю повязали на квартире директора группы Алика Тимошенко, осудили на семь суток за то, что громко пели песни глубокой ночью. Завлит ЛМДСТ Нина Барановская впряглась в хождения по инстанциям и вызволила Костю из беды. Однако сколько бы Кинчева не «принимали», выходил он всегда просветлённым. Заключённые встречали его тепло: сажали на почётное место, угощали «настоящим» чаем, всяческим куревом. А мы все тряслись, зная характер Константина и методы общения милиции с оппонентами. «Могут и почки отбить, дело такое», — переживал Пётр Самойлов. Народ уже был нешуточно возмущён регулярным произволом милиции в отношении своих героев, зародилось новое молодёжное движение. Сущие дети шествовали на концерты организованно, под чёрными флагами с кроваво-красным логотипом. Их называли «Армия Алиса», но я никогда особо не верил в преданность масс. Шли годы. Армия пополнялась новыми вояками, и с каждым годом ряды молодели на глазах. Тринадцатилетние подростки в чёрных одеждах вываливали из СКК и пускались резать обшивки вагонных сидений метро, пачкать фломастерами побелённые поверхности стен эскалаторов. Алису пытались запретить по всей стране, но вовремя грянул путч, после которого все претензии комсомольской власти в момент обратились в постыдные пережитки прошлого. Наши пути разошлись в 1989 году, и сложно теперь искать причины. Я был безумно счастлив дружить с Алисой. Они олицетворяли истинную человечность, в отличие от надутых пафосом участников группы Кино. Осталась история. Осталась любовь. Память вгрызается в толщу времени и не желает её отпускать. Двадцать лет я не прикасался к творчеству Алисы, ограничиваясь чтением свежих текстов. Но знаю одно: взошедшие на песнях Кинчева побеги никогда не превратятся в сорняк. Отсюда постоянный приток свежей крови: люди росли, умнели, переодевались в пиджаки-галстуки и уходили в новую жизнь. Рождались новые и, подрастая, они примеряли на себя кроваво-красный логотип, похожий на электрический разряд. Кинчев воспитал уже три поколения, и я спокоен за этих людей. Фашизму он точно их не научит, и постаревшие комсомольцы мои из ЛДМ теперь могут спать спокойно.