Мое первое воспоминание — как мы с отцом ходили в поход. Мне было, наверное, лет пять, и небо тогда казалось выше, а деревья толще. Отец держал меня за руку, и я думал, что больше его ладони нет ничего на свете.
Сам поход я запомнил плохо. Отец говорил потом, что я канючил всю дорогу и просил меня понести. Рассказывал, что я не отпускал его руку даже в тот момент, когда мы начали разбивать палатку. Не знаю… Я помню только, что страшно хотелось есть.
Потом помню, как лежали у костра. Искры взлетали в воздух, танцуя под звездным небом. Тогда я подумал, что звезды рождаются от таких костров. Помню, как отец прижал меня к себе и сказал:
— Чувствуешь его, сынок? Момент свободы. Ради такого стоило попотеть, согласен?
Я был счастлив уже от того, что отец рядом. Сколько себя помню, мне казалось, он всегда работал, всегда был где-то, но не со мной. Только поступив в академию, я осознал, чем он жертвовал.
* * *
— Как дела, Фредди? Папаша снова кинул тебя на День отца?
Двое старших нависли надо мной, самодовольно усмехаясь. Коля и Толя. Кажется, русские. Тогда мало кто заботился о такой вещи, как национальная принадлежность. Выйдя за границы Облака Оорта, мы стали просто земляне.
В свои двенадцать я питался по куар-коду чуть ли не единственный во всей школе. В тот день отец опять не пришел на праздник после уроков. Третий год подряд. Вечерами я не видел отца, потому что он возвращался за полночь.
— Фредди сиротка, — поддел меня Коля, надувая губы. — Сидит тут совсем один.
— Эй, хочешь шоколад? — Толя протянул батончик. — Говорят, помогает проживать горе.
— Прожевать, — прыснул Коля, и парочка захохотала. Словно бабкины гуси из русской песни.
Уроды. Они травили меня с первого класса. Я даже не пытался ответить, не протянул руку, хотя умирал с голода. Планшет с куар-кодом эти двое разбили еще с утра, а близился вечер.
Думаю, в тот день я впервые вспомнил наш поход с отцом. Момент свободы, а? Свободы от травли, голода, насмешек, поганого хохота. Стал бы он терпеть такое? Думаю, стыд перед отцом заставил меня подняться.
Когда он наконец явился забрать меня от директора, руки все еще болели. Левый глаз заплыл, а тампон в носу пропитался кровью. Бабкины гуси с того дня перестали меня доставать.
* * *
— Фредерик Либер?
— Я!
— Константин Усов?
— Я!
— Хавьер Гонсалес?
— Я!
Рядовое утро в академии. Подъем, перекличка, завтрак, учеба. Отпуск два раза в год, бесплатное питание, проживание в комфортном общежитии по трое на комнату. Отдельная ванная, общая столовая внизу.
Дежурный в дверях подернулся рябью, голограмма исчезла.
В тот день мои ладони потели, как неисправная морозилка. Настолько, что мне пришлось попросить Хавьера взять мою ключ-карту — она выскальзывала из пальцев.
— Боишься провалить экзамен, брат? — спросил он за завтраком. Столовая шумела голосами, лязгала вилками, пахла беконом и, казалось, потом с моих ладоней.
— Ты один у нас никогда не нервничаешь, — процедил я в ответ.
— А это поможет? — улыбнулся Хавьер.
Костя завтракал молча. Он всегда молчал. Даже, когда провалил экзамен и вернулся к родителям.
Мне возвращаться было некуда. Отец позвонил неделю назад. Сообщить, что продал дом за долги. Даже работая сверхурочно все эти годы, он едва собрал мне на первый год обучения. Второй стоил нам дома.
Экзамен по пилотированию был единственным шансом продолжить обучение по льготной программе. Академия отбирала лучших студентов, чтобы тестировать корабли для полета на край Вселенной.
Казалось, Хавьер жил в своем моменте свободы. Меня же трясло, как при старте первых "Союзов". Экзамен начинался через полчаса. Полчаса, чтобы взять себя в руки. Полчаса, чтобы стать свободным от страха.
* * *
— Капитан? Капитан!
Я оторвался от разглядывания рисунка на урне. Поставил сосуд на панель приборов в стороне от разноцветных кнопок и мигающих ламп. Посмотрел в широкий иллюминатор, где висели далекие звезды.
Первое, что удивило меня, когда я вышел в космос, это безмятежность. Когда смотришь на звезды с Земли, они дрожат словно от холода. Здесь, где холод возведен в абсолют, звезды спокойны, как лед.
И все же они гораздо меньше отцовской ладони.
Помню, ты сказал однажды, что мама отдала мне себя без остатка. Она умерла почти сразу после родов, и даже современная медицина не могла ей помочь. Потому что нельзя помочь тому, чего не осталось.
Так же и ты, папа. Закончился, исполнив свой долг. После продажи дома ты стал совсем плох, а мне удавалось навещать тебя все реже. Мне так жаль… Ты не представляешь, насколько я ненавидел себя в тот день, когда тебя не стало!
И чего мне стоило выбить тот внеплановый отпуск, чтобы с тобой попрощаться. Хотя нет... Ты знаешь, как никто другой.
— Капитан? Вы готовы?
— Да, компьютер, я готов.
Переключаю управление на бортовой компьютер. Надеваю скафандр и беру тебя в руки. Мелькает мысль, что все, что от тебя осталось, это горстка пепла, но я гоню ее прочь.
Мы проходим в шлюз. Из динамиков звучит:
— Открытие шлюза через три секунды… две… одну.
Меня срывает с места, будто сзади схватили волки из твоих сказок. Выносит в открытый космос, словно я пушинка без тела и массы. Инерция уносит меня все дальше от звездолета, все ближе к краю Вселенной, все ближе к свободе.
Наконец, я торможу встроенным в скафандр маневровым двигателем. Зависаю в пустоте, где ничего нет. Только я и ты. Мой отец. Все, что от тебя осталось.
— Смотри, пап, — усмехаюсь сквозь слезы. — Ради такого стоило постараться, а?
Я отпускаю урну. Твоя свобода становится вечной.
Автор: Алексей Нагацкий
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ