– О, господи. – Он рывком сел. Снова этот мучительный, опустошающий сон – иллюзия долгожданного обладания, стон облегчения и счастья, благодарный шепот. И возвращение в суровую реальность – один в серых предрассветных сумерках на смятой постели.
Лугин тихо выругался и, отшвырнув простыню, пошел ванную. Крутанул душ на полную катушку. До отказа поворачивая рычаг то вправо, то влево, терпел, стиснув зубы, перепады температуры от обжигающей до ледяной и обратно – бессчетное количество раз – стараясь смыть с себя возбуждение и навязчивые воспоминания.
Во сне он обнимал ее, и это было так же реально, как побелевшие костяшки его пальцев, сжимавших рычаг крана. Два года прошло с того лета. Он ушел прочь – от нее, от себя, от косых взглядов и пересудов – перечеркнул, отрубил и начал заново. Одним махом уволился. Без предисловий и объяснений положил заявление на стол и хлопнул дверью под осуждающим взглядом начальника. Начал новую жизнь. Собрал и выкинул из дома кучу мусора, собрался делать ремонт, но неожиданно для самого себя поменял квартиру и перебрался в другой район города. Новое жилище было поменьше, но светлее и приветливее, чем его прежняя мрачноватая двушка.
На ловца и зверь... всплыли старые связи. Угодив случайно на встречу выпускников после неожиданного звонка давно забытого сокурсника, на следующее утро Сергей Лугин проснулся сотрудником кафедры, которая когда-то выпустила его с факультета физкультуры и спорта в самостоятельную взрослую жизнь. Сначала был на подхвате – ассистентом, хозяйственником, снабженцем, лаборантом и еще бог-знает-кем в одном лице. Однако природная смекалка, энтузиазм и обаяние позволили ему быстро влиться в коллектив. Через несколько месяцев его уже поставили вторым тренером факультетской баскетбольной команды. Жизнь полетела раз в пять быстрее прежнего – тренировки, чемпионаты большие и малые, командировки, автобусы, поезда, гостиницы... А ему нравилась – да, нравилась! – эта суета, круговерть, карусель, череда побед, поражений, ничьих… В довершение удивительного преображения его жизни завкафедрой, который с незапамятных времен питал к Сергею почти отеческую приязнь, на первых кафедральных посиделках нового учебного года – третьего в институтской «карьере» Лугина – заявил, что хватит молодому перспективному сотруднику быть «на подхвате», нужно расти и приносить пользу на ниве развития отечественной культуры тела, а посему настала пора Сергею Лугину проявить себя в науке и преподавательской деятельности. Завкафедрой лично вызвался стать научным руководителем молодого перспективного сотрудника, и уже на следующее утро был утвержден план работы над серией статей по реабилитационной физкультуре, а фамилия Лугина С.Ю. стала мелькать в гигантской таблице факультетского расписания гораздо чаще, распространившись с раздела факультативов на раздел семинаров и практических занятий.
И крутиться приходилось еще быстрее, ведь от тренерской работы он не отказался – да и не дали бы ему этого сделать ни коллеги, ни подопечные. На легенду факультета он еще не тянул, но популярность, как хороший товарищ и «классный препод», приобрел широкую и прочную.
Время лечит? Кажется, да. Его раны понемногу затянулись, утихла ноющая боль в груди, и невыносимые сны перестали мучить. Не сразу, но перестали. Юлька больше не мерещилась на улицах в незнакомых светловолосых девушках. И голос ее перестал слышаться в гомоне чужих голосов. Его жизнь постепенно наполнилась новыми красками, звуками и ощущениями. Он заново научился смеяться анекдотам коллег и радоваться успехам своих подопечных, спокойно и снисходительно воспринимал попытки студенток строить ему глазки. Появилась личная жизнь, так же неизбежно, как молодая травка весной пробивается на пустынных каменистых равнинах, едва сходит снег. Беззаботные отношения без обещаний и обязательств, с женщинами его возраста и нового круга знакомств – молодые преподавательницы, тренерши, аспирантки. Он был достаточно красив и недостаточно богат, чтобы привлечь именно то количество и качество женского внимания, которое согревает будни и праздники, но не угрожает свободе и ареалу обитания. В среднем романчик длился до трех месяцев, развивался на нейтральной территории, даря обоюдные здоровые положительные эмоции, а потом незаметно и неизбежно угасал, сходя на нет к ободной же радости и облегчению, оставляя бархатное послевкусие благодарности за ненавязчивость.
Да, что ни говори, а с женщинами ему в последнее время определенно везло. Даже помощь по хозяйству появилась – соседка Катерина Семеновна, которой он стал оставлять ключи от квартиры на время своих отлучек, чтобы она заботилась о капризном фикусе – подарке коллег по кафедре на его первый день рождения в их составе. Фикус по малейшему поводу закатывал истерики со сбрасыванием листьев и требовал усиленного ухода. После некоторых раздумий решено было к его воспитанию привлечь бабу Катю. Катерина Семеновна, женщина одинокая и домовитая, постепенно распространила свой энтузиазм на всю квартиру Лугина. Чтобы не оставаться в долгу и не чувствовать себя эксплуататором, он начал оставлять на видном месте деньги и записки с сердечной благодарностью. Соседка поначалу смущалась, но постепенно привыкла, и за весьма умеренную плату в его квартире царили порядок и уют.
Под натиском новых впечатлений воспоминания о прошлой жизни стерлись сами собой. И Юля… этот ящик был забит толстыми гвоздями воли и решимости жить новой жизнью и закинут на самую дальнюю и темную полку чердака памяти.
Так какого же черта?!.. Какого черта в этой новой благополучной жизни Юля Ветрова вдруг стала ему мерещиться в коридорах института? На этой неделе он по меньшей мере дважды ловил себя на том, что слышит ее голос. Может у него того… «кукуха поехала», как говорили его студенты? Декабрь, конец семестра, зачетная неделя второго и третьего курсов, две статьи готовы к публикации, в прошлые выходные мотались в область на товарищеский матч… но ведь бывало и хуже, и никаких глюков не наблюдалось. А сегодня этот сон. Накрыло так, будто не было этих двух лет и старые раны болят и кровоточат пуще прежнего.
Не отпустило, стало быть.
продолжение следует...