Пока мы разговаривали, мимо несколько раз туда-сюда проплыла блондинка с первого ряда. Она ходила, потягивалась, разминала шею, руки, плечи… навестила веселую компанию в хвосте салона. Оттуда слышались смех и подозрительное позвякивание. С каждым разом ее дефиле становилось все более раскованным и, очевидно, имело целью привлечь внимание моего соседа. Жертвами уже пали молодой отец, который облился соком, пытаясь одновременно напоить отпрыска и уследить за плавными движениями частей ее тела, обтянутых джинсами, и старичок, у которого она, разминаясь, выбила из рук очки. Старичок и его жена, кряхтя и ворча друг на друга, теперь искали их под сиденьем.
Апофеозом стало картинное падение прекрасной блондинки моему морально устойчивому соседу на колени. Все это, естественно, сопровождалось, испуганным «ааах», томным «глаза в глаза» и насквозь фальшивым «извини, я не хотела». Потом она приложила прядь своих роскошных длинных волос к его шевелюре.
— Ой, у нас с тобой волосы одинакового оттенка. Я Даниэла.
На этом я отвернулась к окну.
— Адам. — Сдавленно откликнулся мой сосед. — Слезь, пожалуйста, здесь ужасно тесно для троих.
Блондинка вскочила. Папка с рисунками соскользнула с колен Адама и, шурша содержимым, упала нам под ноги.
Прежде чем Адам успел нагнуться за ней, блондинка прошипела "Сам ты жирный!", резко развернулась, хлестнув его волосами по лицу, и удалилась к себе на первое сиденье.
Адам собрал рисунки и старательно расправлял их в папке. Листы перепутались, он наводил порядок, перекладывая их в известной ему одному последовательности. Мне показалось, что среди набросков промелькнули несколько лиц.
— Ты рисуешь портреты? – Поинтересовалась я, чтобы разрядить обстановку.
— Ну… — кажется, мой вопрос имел обратный эффект и сильно смутил его, — бывает.
— Покажешь?
— Может быть. Позже.
Он захлопнул папку и встал, чтобы засунуть ее наверх в рюкзак, избегая смотреть на меня. Вот как. У Адама тоже были свои границы, за которые он не хотел пускать. И это нормально, разве нет? Но повисло какое-то непонятное напряжение, которое не уходило, несмотря на то, что мы снова разговорились и он опять начал шутить.
Папку он больше не доставал, на ужин пошел без нее. На этот раз он для приличия спросил, что я буду есть, и наши вкусы сошлись на теплом картофельном салате. Мы вышли с коробками на улицу, устроились на лавочке под стремительно темнеющим небом. Через несколько минут, позабыв о салате и откинувшись на спинку лавочки, мы тыкали в небо пластиковыми вилками, очерчивая и называя созвездия. Моя голова оказалась на его плече, его рука — на моем.
Автобусный гудок в буквальном смысле вернул нас с небес на землю. До отправки оставалось пять минут. Мы торопливо дожевали остатки салата, выбросили коробки и поднялись в салон. Я шла первой и, поравнявшись с нашими креслами, увидела Даниэлу. Она сидела на моем месте и рассматривала рисунки Адама, разложив папку на коленях. Рядом на кресле Адама стоял его раскрытый рюкзак. Оторопев, я остановилась, как вкопанная. Даниэла взяла несколько рисунков, захлопнула папку и встала, бросив ее на кресло.
Протискиваясь мимо, она впечатала листы мне в грудь, я едва успела их перехватить, и прильнула к Адаму в тесном проходе.
— Я тебя почти простила, — она была почти такой же высокой, как Адам, и выдыхала слова прямо ему в лицо. — Хорошо рисуешь, только очень однообразно. Тебе нужно расширять горизонты. Могу помочь. Я там телефон записала, звони.
Я не знала, куда деть глаза и уткнулась в рисунки, которые были у меня в руках.
О, господи… в тусклом свете салона с набросков на меня смотрела… я сама. Меня бросило в жар, сердце подскочило и забилось в ушах.
Я с косой, с длинными распущенными волосами, в выпускном платье, в старой походной рубашке… вот уже с короткой стрижкой и осторожным взглядом… спящая в автобусном кресле со свернутой курткой под головой… в двухместной байдарке на глади большого озера — обернулась и улыбаюсь своему спутнику.
Сзади напирали другие пассажиры. Я машинально скользнула на свое место к окну. Листы бумаги обжигали мне руки, но я вцепилась в них так, что костяшки побелели, и не выпускала, когда Адам попытался их отнять. Видимо, на моем лице отразились все мои мысли о страшном маньяке, перерезанном горле и море крови, потому что побледневший Адам пытался разжать мои пальцы, просил успокоиться и выслушать, обещал все объяснить, когда я буду способна воспринимать его слова.
Моя тихая истерика закончилась, когда он выдернул из подставки бутылку, набрал в рот воды и брызнул мне в лицо. Импровизированный фонтан и любопытные взгляды соседей привели меня в чувство.
— Все? — Адам испытующе смотрел мне в глаза. — Успокоилась? Выслушаешь меня?
Кто знает, как ведут себя маньяки? Я — нет. В руках у него не было ни колюще-режущих предметов, ни шнура-удавки. Голос его был тих, слова разумны. И смотрел он на меня теплым осмысленным взглядом. Пожалуй, в обозримой перспективе мне ничего не угрожало. Конечно, я выслушаю его, деваться-то мне было особо некуда.
— Валяй, — я утерла лицо и решительно кивнула, — Только не вздумай врать.
— Ты, наверное, считаешь меня ненормальным или маньяком… — Я метнула на него испуганный взгляд – неужели я так громко думала. — Со стороны это действительно выглядит… эээ… странно.
«Да уж не сомневайся», — я заерзала в кресле, намекая, что неплохо было бы поставить рассказ на ускоренное воспроизведение.
— Короче. На рисунках девушка… ну… моей мечты. И ты очень на нее похожа.
«Да ладно», — язык чесался поплеваться ядом, но от слов «девушка моей мечты» внутри все замерло, и я просто молча смотрела на него.
— Ты веришь, что если чего-то очень-очень сильно захотеть, то рано или поздно оно придет к тебе. И однажды я нарисовал девушку. Не знаю, как и почему, просто нарисовал из головы. И чем больше я смотрел на рисунок, тем больше понимал, что хотел бы встретить ее и… и… наверное, хотел бы прожить с ней жизнь. Я старался представить, как она живет, что делает, что ей может нравиться, как со временем может меняться ее внешность. Я… как будто создавал свою Еву. Адам и Ева – смешно, да?
— Очень. — Выдавила я, снова и снова перебирая помятые рисунки. — Это моя любимая рубашка. У меня было такое выпускное платье, — я показывала ему набросок за наброском. — Этим летом я отстригла косу. Мечтаю научиться ходить на байдарке. И меня зовут Ева. Приятно познакомиться.
Я протянула ладонь. Он пожал ее молча, и, казалось, был ошарашен до слез.
— Это ведь ты? — Я взяла рисунок, где двое скользят в легкой лодке по глади озера.
— Да.
— Научишь меня?
Он молча кивнул.
— Честно, меня немного пугает, что ты так много обо мне знаешь. И я не могу понять, чью жизнь я на самом деле живу — свою или ту, что ты мне придумал. Но я не против, если мы вместе в этом разберемся.
Конец
#youngadult
***
🔆Ида Кнайбо