Сын уехал далеко-далеко – в дальние чужие края, и нет его, долго нет. В шкафу и в ящичках комода вещи его хранятся: белье и носки, в самом углу – вязаные – на зиму.
А здесь свитера и толстовки, летние и утепленные джинсы, несколько цветных радостных рубашек.
Надо доставать иногда, проветривать на балконной веревке, а некоторые вещи даже постирать-освежить. И погладить горячим утюгом, конечно.
Гладит мать рубашку, как будто сынок здесь – рядом, и на сердце теплее.
На кухне хранится его любимая чашка, он любит из нее чай пить. Когда приходят внуки – чай наливает в другие, чтобы случайно не разбить. Вот вернется сын, тогда и достать можно.
Тихо в комнате, походит, взглянет на опустевшее кресло. Сын, когда приезжал, – сидел в нем. Что-нибудь расскажет – и смеется звонким веселым смехом – заслушаешься.
Светлая его головушка, милое родное лицо!
Пусть в холодильнике всегда кусок мяса лежит и ждет. Приедет сынок, щи будут из квашеной капусты, и баночка сгущенного молока должна на полочке стоять, и кулек его любимых конфет.
На кухне сидеть, смотреть, как он обедает, что может быть лучше?
Ждет материнское сердце, ждет.
Приехал сынок долгожданный, позвонил и сказал, что сразу не придет:
- Мне нужно, мамочка, сначала к одному другу сходить, и вместе с ним еще к одному другу. Понимаешь, мама, дела у нас разные, и все срочные.
Села мать у окна, трубку телефонную рядом положила, и на дорогу смотрит. А по ней все чужие люди ходят: «Сыночка ты мой ненаглядный, где же ты, кровинушка моя, заждалась я, заждалась».