Слишком большой для игрушек, слишком маленький для серьёзной жизни. Эту горькую строчку на разлинованном листе с масляными каплями мама оставила перед тем, как взять папу под руку и оставить меня навсегда. Я прочёл её спустя десять лет и усмехнулся, потому что ничего не изменилось.
***
Белый «Кайен» врезался в стену. Уткнулся пухлогубой мордой, вскинул толстый зад десятисантиметровой игрушечной модели и повалился набок. Колесики жужжали роем пчёл.
Я бросил неопределенное: «Мда», недовольный раскладом. Подхватил машинку и швырнул в другую стену, прямехонько в пятно ободранных обоев. «Кайен» предсмертно хрустнул. Дверца отвалилась, кузов треснул пополам, капот улетел по своим делам.
Меня дернуло приятной судорогой. Я представлял, как вложенные работником труд и, возможно, душа вытекали из игрушки и, превращаясь в энергию чистого удовольствия, наполняли мою грудь. Но удовольствие было столь же ярким, сколь и скоротечным. Улыбка быстро сползла на подбородок.
Поднявшись, я отряхнул протертые на коленях штаны и пошел в обход по комнате в поиске новой жертвы. За пружинной кроватью пустовал ящик из-под мягких игрушек, за размытой в уксусе картиной, где раньше пряталась липучая змейка, остался голый холодный бетон. Я притормозил у лакированной настенной полочки, черневшей среди обшарпанных стен. Маленькие игрушки из киндер-сюрприза сиротливо устроились по центру. Две одинаковых птички лазурного цвета. Повторки.
— Эх, птички, вам бы в клетку. — Этих хохлаток я не трогал. Только они напоминали о детстве, родителях и остатках моей человечности. — В клетке хорошо, там кормят, там добрые люди делают вид, что заботятся. Кроме крикливой Лизы. Она просто стерва. Я бы с радостью вернулся в клетку.
После полки у меня на пути вырос старый шкаф, привезенный от бабушки.
— Скажи мне, шкаф, не спрятал ли ты чего? — Я провел пальцами по облупившейся краске цвета запекшейся крови. — Молчишь? Хочешь потерять вторую дверцу?
Не ответил, зараза. Так и знал, что с деревом разговаривать вредно, — теряешь контроль над собой. Должно быть, это древесная магия, но у меня против нее припрятан молоток.
От нескольких минут яростной работы я согрелся. Была надежда, что хоть в Рождество власти простят долги и подключат отопление в доме. Куда там. Они лишь горазды елки украшать, да песни распевать на улицах чужими ртами. Свои кишки лучше бы развесили на этих елках.
Я ударил себя по щеке, отгоняя дурные мысли. В Рождество нельзя вредить людям, даже думать о таком запрещается. Святой дух витает вокруг, следит за всеми, и если учует зло, то не оставит подарка.
В квартире, кроме птичек, совсем не осталось игрушек. Я не обнаружил ни одной даже самой завалящей фигурки. Последний подарок разлетелся о стену, не удосужившись предупредить, что он последний.
Несколько минут я посидел на кухне, теребя изорванную скатерть и нервно вздыхая. День уже подходил к концу, и солнце угрожало скрыться за Пражскими крышами в ближайшие полчаса. Еще немного и ярмарка закроется.
Впервые за долгое время я вышел на улицу. Морозный воздух тут же сковал нос. Срезая проулки, я вышел к людям. В последних попытках успеть ухватить хороший подарок они носились от магазина к магазину, от палатки к палатке, виляя между вертепом с младенцем Иисусом и кадушками с карпами. Дети кормили ручных медведей в загонах, а кто-то и сам уплетал рождественские сладости. Только один развлекательный тир пустовал. У входа, опираясь на ружье, стояла девушка и постреливала взглядом в прохожих. Шапка набекрень и выбивающиеся светлые пряди волос создавали образ бандитки с большой дороги. На аккуратном стеллаже перед входом пушился настоящий плюшевый клад.
Один резкий окрик, двадцать крон, и я оказался внутри палатки, выбирая между ружьем и метательными ножами. Бандитка предложила пострелять в мишень или лопнуть шарики. Мишень показалась слишком скучной, а потому я ухватился за блестящие в свете ламп ножи. Отец учил меня метать их в детстве. Девять из десяти попали точно в цель, только последний прошел мимо цели и угодил в стакан с глинтвейном. Пахнуло имбирем.
Бандитка недовольно поморщилась и потянулась за небольшим плюшевым зайцем, ворча под нос что-то неразборчивое. Я уже готов был схватить свой приз и спешно уйти, но она отдернула руку.
— Смотрите, мальчик хочет эту игрушку. Вы ведь не против? Сегодня Щедрый Сочельник, надо детям подарки дарить, а не себе. Вы вон какой уже взрослый.
Я повернул голову вправо. Сияющие глаза хилого парнишки в дырявой куртке, который появился словно по щелчку, метались от меня к игрушке. Туда-сюда, туда-сюда. Его лицо чем-то напоминало лицо бандитки.
— Нет, — угрюмо бросил я и схватил зайца.
Людское веселье сразу стало раздражающим, захотелось вернуться в свою берлогу и забиться в оставшийся без дверок шкаф. Накинув капюшон, я отгородился ото всех и поспешил домой.
В переулке меня пискляво окликнули. Толпа детей перекрыла дорогу спереди и сзади. Они обступили меня подобно стае бродячих собак. Среди толпы затесался недавний парнишка. Он стоял в центре, и, скорее всего, руководил действием.
— Отдай зайца, — до смешного грозно высказались хором дети.
— Я выиграл его, не отдам!
— Ты же тот самый псих, что родителей прибил из-за игрушек? — спросил парнишка в дырявой куртке.
— Кто тебе это сказал?! — я моментально взвился.
— Сестренка.
— Твоя сестренка — лгунья. Она останется в этом году без подарка.
— А ты отдай зайца, и не останется.
Они бесстрашно навалились скопом спереди и сзади. От гнусной подсечки я упал на снег, и царапающаяся, щипающаяся, дергающая за волосы куча облепила меня со всех сторон. В какой-то момент я взвыл от боли — кто-то укусил меня за палец, да с такой силой, словно пытался отгрызть его с корнем. Я разжал руку, и заяц тут же упорхнул в толпу. От злости я зарычал и вскочил на ноги, стряхивая со спины детей. Несколько пинков, и они разбежались по углам. На примятом от возни снегу чернели несколько прядей моих волос.
Стая бродячих щенков, трусливых и жестоких. Нет уж, какое здесь Рождество? Не будет его. Неважно сколько буду стараться, люди не изменятся, а значит, и я тоже. Этого зайца я просто так не отдам.
Нервно и быстро я вернулся домой, подрагивая от злости. Чёрный запылившийся костюм из джинсов и свитера ждал меня на нижней полке шкафа. Маска тоже. На смену гардероба и обратный путь ушло не больше получаса. Бандитка все также опиралась на ружье, уныло зазывая прохожих. Смотрел на ее лицо, а видел оскалившегося парнишку. Ну точно родственнички. Спрятавшись за невысокой елкой, увешанной желтыми сосулями, я стал ждать.
Когда пальцы уже начали коченеть, бандитка торопливо засобиралась, прикрыла палатку и поспешила в переулки. Лавируя среди сворачивающихся лавочников, я старался не потерять ее из виду. Она подпрыгивала и ловила ртом хлопья снега, точно Пакман. Значит, мне досталась роль привидения, и в конце придется ее съесть.
Спустя десяток минут я оказался на своей улице и даже не успел понять как. Бандитка, ничего не заподозрив, забежала в соседний с моим дом. Оказывается, под боком все это время грелась светловолосая змеюка.
Я окинул взглядом оба дома, с виду одинаковые, но внутри наверняка разные, как две снежинки. Балконы были раздельными и хлипкими, совсем неподходящими для наступления, а вот крыши касались друг друга ребрами и не казались излишне крутыми. Дымоходы широкие, как по рождественским канонам, чего я никогда не замечал. Почему же тогда Санта не приносил мне подарки все это время? Уж сюда пролезть он смог бы, несмотря на свое пивное брюхо и толстый, от шоколада, зад.
Идея мгновенно родилась в голове. Спотыкаясь о ступеньки, я забежал в дом и принялся рыскать по ящикам. Ни одного красного мешка не нашлось. Только дырявый розовый из супермаркета “Лидл”.
Посмотрел на часы: доходил девятый час. Рано. Меня начало потряхивать от волнения, потому что давно я не брался за серьезное дело. А волнение превращало меня в совершенно другого человека.
Как обычно, в минуты ожидания я оказался около полки с птичками. Положил на нее подбородок и стал следить за желтыми поганцами. Мне показалось, или одна птичка подвинулась? Точно клетка нужна, а то сбегут ненароком.
Пальцы начали выстукивать нервный и рваный ритм о стену. И вот в голове заиграла около рождественская мелодия из давнего детства. Плечо дернулось, за ним хрустнула шея, зад вильнул и ноги застучали, вторя пальцам. Я оттолкнулся от полки с птичками и принялся кружить по комнате. Словно больной в припадке неизвестной болезни, валялся на полу, метался от стены к стене, пока в голове кружили сани и красноносые олени Санты. Под ногу подвернулась табуретка. От острой боли в мизинце я вскипел за секунду, схватил ее за ножку и принялся размахивать точно булавой, отвешивая удары всему вокруг. Шкаф, кровать, зеркало и снова шкаф, скрип, треск, деревянный крест на стене. Я успокоился, лишь когда в руке осталась половина ножки, а остальная табуретка разлетелась по углам.
Обессиленный припадком, я повалился на кровать.
***
Канун Рождества подходил к концу, наступал праздник. На крышу я выбрался за десять минут до заветных двенадцати, чтобы успеть провернуть грязное дело. Бедро холодил отцовский нож, засунутый в карман.
Красная черепица пряталась под толстым слоем скрипучего снега. Соскользнув к краю, я как можно тише переступил на крышу соседей. Подниматься оказалось сложнее. Мыском нащупывал выступы прогибающейся черепицы, иногда скользил, ругался матом. Эти дети плохо себя вели, и вместо Санты им достался Гринч.
У колодца дымохода я помедлил — предстояло сигануть в черноту из сажи, пыли и грязи, но чего не сделаешь ради мести.
Будь во мне килограмм на десять больше, не пролез бы. А так, по слоновьи чихая, растопырив руки и ноги, я спустился по шахте до первого этажа. Мышцы мгновенно заныли, в них словно перца подсыпали.
В комнате было темно, далекий свет уличных фонарей выхватывал только выпуклый силуэт елки в высоком горшке. Я не шевелился, прислушиваясь. Тишина. Детки спали, мама с папой тоже. Можно приступать.
Без наглости, но ощущая себя хозяином дома, щелкнул выключателем, и все завертелось. Скромная комната, бедная, я бы сказал, что наши снежинки оказались почти одинаковыми. Но под ободранной елкой лежало главное отличие — куча разноцветных свертков. Бандитка полностью оправдала свое прозвище, ограбив хозяина тира.
Я обезумел от жадности, нервный и нездоровый смешок то и дело срывался с губ. Они украли моего зайца, а значит, мне причиталось в сотню раз больше. Такой расклад показался справедливым. Точно Годзилла я стал крушить рождественский город из подарков. Хорошие игрушки летели в пакет из “Лидла”, плохие откладывались. Робот, мужик в килте, скелет динозавра, сушеный паук, младенец “собери сам” из десятка кусочков. Припадок отступал. Да что это за дети? Зачем им такие подарки? Уже без радости, с остервенением я рвал коробки и выбрасывал мерзкие игрушки в камин. И нигде не было моего зайца.
Вот он! Висел над камином, в носке с вышитым на нем оленем. Через пару секунд я уже мял его плюшевое тельце в руках. Сейчас он казался даже прекраснее. Серая шкурка стала пушистее, глаза загорелись живым огоньком, а ушки заметно подросли.
Тут бы мне и убежать из дома с заветной добычей в руках, но захотелось сжечь все безобразие, что накопилось в камине. Спичка чиркнула о коробок, завалилась в кучу, поджигая шкуру паука и скелет младенца. Через растущие в телах игрушек дыры с тонким свистом стал выходить воздух. Он меня и сдал, наверное.
Крик, раздавшийся сзади, заставил оторваться от огненной пляски. Но кричали явно не из страха, а из радости, скорее.
В дверях стояла бандитка, мой Пакман. Вспушенные волосы, румяные щеки, на груди руки, сжатые в кулачки, точно она готовилась продекламировать жизнеутверждающий тост или броситься секундой позже мне на шею. А я старательно играл манекен, и только писк в камине нарушал немую паузу.
— Только прошу, молчи, — попросил я дрожащим голосом. — Дай мне уйти, мы забудем этот момент, иначе все полетит к черту.
Мой голос вывел ее из радостного оцепенения. Зря. Надо было молча вылезать через окно.
— Да-а-а! Я так хотела вора на Рождество! — она чуть не хлопала в ладоши, мультяшно пританцовывая.
Вора? Но я только забрал свое, а то, что полыхает, остается здесь. Так что нет, точно не вор. Даже обидно стало.
— А может ты еще убийца? — ее глаза светились любопытством. — Всегда мечтала встретить убийцу на Рождество.
Убийцу? А вот с этим она угадала.
Рука сама потянулась в карман и достала отцовский нож. Складной, шершавый деревом, с острым кончиком.. Я подхватил лезвие ногтем и в одно движение раскрыл нож.
Бандитка, судя по глазам, поняла, что не ошиблась. Румяные щеки побелели, руки переползли с груди ко рту.
Я перебросил нож в руке, схватил пальцами за лезвие. Мы снова оказались в тире, но теперь вместо шарика было ее сердце, полное не воздуха, а страха. Вот она зажмурилась, пытаясь представить, что все вокруг нереально, что сон не пропадал. Вот начала шептать мольбы. Но желание прозвучало, и мощным броском с замаха я отправил нож точно в цель. Бандитка охнула, но звук застрял в сжатых кулачках. Разноцветная гирлянда, отражавшаяся в глазах, потухла, а белая ночная рубашка начала окрашиваться в рождественский цвет.
Не спуская глаз с осевшей на пол бандитки, я вышел на улицу под звук топающих по лестнице босых ног. На улице было тихо, так как все убежали на Влтаву пускать карпов. Впервые я пропускал эту забаву. Ярко светила Луна, выглядывая из-за башни церкви святого Николая. Сжимая зайца в руке, я смотрел на ее белый диск и не знал, куда идти.
За спиной раздался радостный смех и возглас мальчишки в дырявой куртке. Этот голос застрял в примятом снегу переулка, а теперь не вылетит из моей головы ближайший десяток лет:
— Ура! Я давно мечтал увидеть труп!
Сегодня я исполнил целых два желания. Хотя нет, три. Я давно мечтал вернуться в клетку.
Автор: Игорь Яковицкий
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
#рассказ #фантастическийрассказ #хоррор