– Бархат! Ба-а-архат, – зовет Вера Ивановна своего любимца, раскормленного кота, который, однажды поселившись у Николаевых, занял главенствующее место не только в сердцах хозяев, но и в доме. – Иди, курочки дам…
«Мамочкин» сыночек
Угольный Бархат жмурит хитрые глаза, понимается на лапы, потягиваясь всем телом, и вдруг пружинисто прыгает на колени «мамочке», сидящей за кухонным столом и лакомящейся запеченной в духовке курятиной.
– Нельзя ему человеческую пищу! – упрекает зять Сергей. – Совсем вы кота раскормили, в дверь не входит. Да и вредно такое мясо для желудка.
– Это тебе вредно, – беззлобно отругивается теща. – А Бархату очень даже полезно. На, мой сладенький!
Ладонь с кусочком курятины протягивается к кошачьей мордочке.
– Кушай, мой милый, – приговаривает Вера Ивановна. – И не слушай ты этого сердитого дядю.
«Сердитый дядя», зять Сергей, посмеивается в кулак.
Бархат жмурит зеленый глаз и вытягивает шею, специально, чтобы «мамочка» почесала.
– Ах ты мой золотой! – умиляется пожилая женщина.
Однажды осенью
Сергей вспоминает, как Бархат появился в доме у Веры Ивановны. Случилось это двенадцать лет назад, в холодную осеннюю ночь.
Вера Ивановна к вечеру стала головной болью маяться, но таблетки вызывали рвотный спазм, поэтому женщина, обвязав голову влажным полотенцем, устало сидела в кресле, погасив в комнате свет. Муж, дочь и зять заночевали на даче – собирались с утра копать картошку. Веру Ивановну Николаев-старший с собой не позвал – супруга не так давно болела.
– И без тебя справимся, – грубовато, скрывая заботу, сказал муж, когда Вера Ивановна попыталась настоять на своем обязательном участии в таком важном деле как сбор урожая.
К вечеру заболела голова – хоть плачь. Вера Ивановна даже немного обиделась на домашних – бросили ее одну, уехали! Но больше женщину тревожило, что не о ком ей заботиться. Дочь и зять пока о внуках не заговаривали, что же, ей себя пестовать?
Она сидела в кресле, придерживая влажное полотенце у лба, следя за минутной стрелкой ходиков. Приближался двенадцатый час ночи, а сна ни в одном глазу.
Вдруг женщине послышался тоненький плач. Вернее, писк. Она удивленно оглядела комнату, кинула взгляд на окно – может, во дворе ребятишки балуются? Но нет! Дети спят давно! Писк повторился.
Вера Ивановна встала и пошла на звук. Ну конечно, писк доносился из-за входной двери! Николаева для храбрости взяла в руки веник – с некоторых пор в подъезде повадились собираться всякие несознательные личности – и отворила дверь. Никого!
Писк повторился. Пенсионерка машинально опустила взгляд на коврик у двери и увидела маленького, почти лысого котенка, дрожащего и жалкого.
Невиданной породы зверь
Кошек Николаевы никогда не держали, поэтому Вера Ивановна понятия не имела, как поступить с найденышем.
Она закутала заморыша в пуховый платок. Котенок широко разинул рот и заплакал еще громче. Женщина чуть сама не заплакала от жалости и собственного бессилия. Про головную боль Вера Ивановна забыла, теперь ее вниманием всецело завладел подкидыш. Осторожно положив кулек с котенком на диван, она кинулась звонить подруге, у которой, помнится, жили три кота.
– Вера, ты что? – испугалась та, услышав голос Николаевой в телефонной трубке. – Ночью звонишь… Что случилось?!
– Тонь, а Тонь, – непонятно зачем зашептала Вера Ивановна. – Мне котеночка под дверь подбросили. Почти дохлого. Он так пищит! Что делать-то?!
– Глаза открыты? – деловито спросила Антонина.
– Вроде бы. Только он какой-то лысый. Почти.
– Сфинкс, что ли? – поинтересовалась подруга.
– Не знаю, – растерянно проговорила Вера Ивановна. – Уши в шерсти, и хвост тоже.
– Какой-то неизвестный породы зверь тебе достался, - расхохоталась Антонина. – Жди, сейчас буду.
Тоня жила в том же подъезде, только Николаевы имели квартиру на втором этаже, а Антонина – на восьмом.
– Ну, где твое чудо ушасто-хвостастое! – пошутила подруга, когда Вера Ивановна открыла ей дверь.
Котенок пищал так жалобно, что у Веры Ивановны сердце защемило. А Тоня, взяв подкидыша, внимательно осмотрела его и сказала:
– Сейчас купаться пойдем. Видишь, какой грязный! Да еще какая-то дрянь нашего красавчика масляной краской мазнула. От этого шерсть-то на спинке выпала. Ничего! Выживет и будет большой, красивый и толстый! Только тебе придется для этого повозиться с твоим «зверем». Справишься! А сейчас приготовь-ка молочка тепленького и пипетку. Кормиться будем после ванны.
Пушистое лекарство
Вера Ивановна очень удивила родных, когда на следующий день, вернувшись домой, они застали женщину в компании котенка. Надо сказать, малыш был прелестного темно-коричневого цвета – там, где шерстка не пострадала. Глазки – зеленые, любопытные. Хвостик – ниточкой.
– Откуда такое чудо? – спросила дочь.
– Сам пришел, – улыбнулась мать. – С нами жить теперь будет.
Николаев-старший хмыкнул, зять пожал плечами.
– Пусть остается, – согласилась дочь. – Только уж больно он крохотный.
– Ничего! Будет и большой, и красивый, и толстый, – повторила Вера Ивановна слова Антонины.
...Двенадцать лет минуло. Бархат – так назвала Вера Ивановна найденыша – стал настоящим увальнем с шикарной переливающейся на солнце густой шерсткой и пушистым хвостом.
Он обожает сидеть у Веры Ивановны на коленях, а женщина признается, что так он лечит хозяйку.
– Вот не поверишь, Тоня, а когда Бархат забирается ко мне на колени, когда мурлычет, так и головная боль уходит, – рассказывает Николаева подруге. – Бывает, расстроишься из-за чего-то, а Бархат мне тут же покой возвращает. Ну прямо лекарство!
– Мне ли не знать! – смеется Антонина.
– И как я раньше жила без кота? – удивляется Вера Ивановна.
А Бархат щурит зеленые глаза, блаженно мурлыча на коленях у хозяйки. Наверное, он согласен с ней на все сто процентов.