Тут ко мне в личные контакты опять зашли странные люди, которые стали трясти меня за неправильную информацию в описании канала и не без ехидства поинтересовались, когда это у "МК" были лучшие времена.
Я начала серьезно отвечать, что, мол, если хотите знать, то рассказывать долго, но вы можете поднять оцифрованный архив газеты 2019 года и найти целую пачку, простите за нескромность, моих мемуаров, а сказать попросту - рассказов о том, как акулы старой журналистской школы делали из меня, простой школьницы с окраины Москвы, пишущего человека.
Потом люди написали, что, мол, ясно, только проплаченный журналист может написать о Байдене "малоподвижный", я поняла, что началась новая атака ботов, спасибо, что не с первых строк пообещали оторвать голову, руки-ноги (таких хватает) и отправила их по известному адресу.
Однажды, когда мне удастся уладить с Дзеном вопрос, который не даст моему каналу улететь в небытие за "заимствованный текст" ( а доказать админам, что он мой, я смогу лишь обеспечив какие-то перекрестные ссылки), я соберу свои материалы, добавив то, что осталось за кадром и лежит на моем рабочем столе, и опубликую здесь.
Здесь и сейчас поставлю в качестве литературной минутки один кусочек, потому что в нем есть стихотворение, дышащее сегодняшним днем до такой степени, что я проснулась от воспоминания о нем. И его авторе.
Она позвонила мне с благодарностью после публикации, хотя мы не виделись много десятилетий, и сказала, что лежала в больнице - операция на сердце - и отношение к ней после выхода этого номера газеты стало совершенно особенным.
Вот та самая публикация с небольшими купюрами, ссылку на полный текст кину в конце:
"Нина уже вовсю писала прозу жизни в отделе не для школьников, но ее веселый простодушный нрав и вечная неугомонность со временем взяли свое, и сегодня бывшая корреспондентка "МК" – детская писательница, сценарист, автор детективных романов. Почему-то в Википедии указано, что Стожкова – ее творческий псевдоним. Но передо мной лежит черно-белая фотография юной Нины – с ее привычной бесшабашной улыбкой – среди воспитанников нашего подшефного детского дома, что жил тогда на Красной Пресне. И какая из нее Грозова?
Не зря журналисты и писатели редко берут в ЗАГСе фамилии своих будущих семейных половин. Она взяла. Но для меня Нинон (так часто называли ее в нашем длинном коридоре) навсегда останется Стожковой. И я никогда не забуду первого задания в отделе комсомольской жизни г. Москвы, который попросту называли городским.
Школьная тематика резко перестает интересовать человека в 17 лет, и я поехала на взрослое дело – целый день каталась в кабине водителя трамвая из депо имени Апакова и сделала бойкий репортаж. Еще не понимая, как пишут о рабочей молодежи, страшно переживала, что текст не пройдет. Нинон встретила меня в коридоре своей обычной жизнерадостной улыбкой и сказала: "Ну ты, того, нормально написала. Я там только пару слов поправила".
Журналистов в газете было немного, и жили они не сахарно. Основную массу составляли люди, получавшие только гонорары. Молодые честолюбивые люди, рвущие жилы на тяжкой журналистской ниве, тоже иногда хотели кушать. Чтобы заработать право быть зачисленным на полставки, которая составляла 65 рублей, нужно было реально надорвать пупок, печатаясь каждый день чуть ли не на всех четырех полосах.
Помню, в свое время мне даже со спортивного марафона, от которого была страшно далека, довелось заметку написать в такой же период. И так рвались к следующей ступени бытия в газете все. По крайней мере, во времена справедливого управления процессом.
Когда тебе объявляли о долгожданном переводе, ты падал замертво и минимум полгода ненавидел даже вид и звук пишущей машинки. Новые нормы (1000 своих и 800 отредактированных строк под названием "отработка") шли под откос, через полгода тебя грозили снова вернуть на гонорар, ты подскакивал и мчался оправдывать ожидания. Это жуткое состояние выжатого до последней клеточки лимона называли "синдром полставочника". Когда болезнь получила название, ее начали даже признавать и прощать – но только в отношении особо одаренных сотрудников, за которых редакция всегда держалась двумя руками.
Так вот Нинон в 1976 году была полставочницей, а я ее – "отработкой".
А это её стихотворение неожиданно нашла недавно в своем архиве – на старой пожелтевшей "собачке" (для миллениалов – титульный лист материала, сдаваемого в печать). Знаю, брак, изменивший ее фамилию на Грозову, оказался не самым счастливым. Но стихотворение, напечатанное на слепой редакционной машинке, бьет в самое сердце:
Мне снится сон, что мужа моего
Призвали на войну военврачом.
Вот мы стоим. Ему всё нипочем.
А я вокруг не вижу ничего.
Оркестр играет марш в который раз,
У дирижера – мокрая спина.
Да, это он! Но на земле война –
Не время вспоминать десятый класс.
Не место узнавать невдалеке
Учителя, седого, словно дым,
И тех, кто нынче строится за ним,
Тепло родной руки зажав в руке.
Мне снится черно-белый страшный сон,
Что всех, кого любила в жизни я,
Объединил, как центр бытия,
Старинный марш прадедовских времен.
Что женщины стоят лицом темны,
А листья все летят с деревьев прочь...
Придет ли наконец такая ночь,
Когда не будут сниться эти сны?
Я нашла и прижала к сердцу навсегда этот желтый листок в 70-е годы, когда прибегала в "МК" еще будучи школьницей.
Так вот лучшие времена у моей альма матер были тогда, когда журналисты газеты писали такие стихи.
Кину ссылки на парочку воспоминаний, а дальше как пойдет:
Нинон, дежурка и свежие головы
И перестану, наконец, отбиваться. Надоело. И некогда.
Еще раз прошу прощения за то, что не успеваю отвечать. Не ожидала, ей Богу, что будет столько подписчиков. А помощников у меня нет. Одна-одинешенька.
