Вот уж кому в Российской империи времен «хруста французских булок» искренне не позавидуешь, так это земским учительницам конца XIX - начала XX века. Ведь Чехов, когда писал свой рассказ «На подводе», нисколько не утрировал, грустная действительность на самом деле была такой, а то и хуже.
Ведь Марья Васильевна из чеховского рассказа получала жалованье в 21 рубль в месяц. Крестьяне считали, что ей платят слишком много (пяти было бы достаточно). На самом деле этого впритык хватало, чтобы жить и работать в деревне, вырваться в город из беспросветного однообразие сельской жизни с таким жалованием никакой возможности не было. Даже на такие нужные и необходимые вещи для преподавателя и просто образованного человека как книги и пресса (журналы и газеты), хотя бы по педагогической тематике, этих денег просто не хватало:
«О книгах, журналах и газетах стараюсь не думать, чтобы не расстраивать себя, приобрести их нет средств », - писал в дневнике земский учитель одного из уездов Тульской губернии.
Конечно, у учителя нет средств на книги. Литературная Марья Васильевна получала в общей сложности 252 рубля в год. И это - достаточно высокое жалование, между прочим. В Тульской губернии в 1896 году жалование земского учителя составляло 155 рублей в год. Кроме того, нередко действовала еще такая оригинальная «фишка», когда земство платило учителю только за те месяцы, когда он учил детей, то есть с 1 октября по 1 мая. В остальные месяцы - живи, дорогой, на что хочешь. Вы, учителя, люди грамотные, не пропадёте.
Селились учителя нередко в квартирах, прямо при школе. И тут, судя по всему, литературной Марье Васильевне тоже повезло, потому что комната, служившая ей и квартирой, и кухней, была сухой, потому что жалоб на сырость в рассказе нет. Она только постоянно за дрова воевала. А порой и за дрова воевали, да ещё и само здание школы и учительская квартира были сырыми и неуютными. И учатся все дети через пень-колоду, и здоровье свое испортишь.
Стоит ли удивляться тому, что в земские учителя шли либо от того, что больше податься было некуда, как все той же Марье Васильевне, либо молодые романтики, которые пока еще не хлебнули реальной деревенской жизни!? Конечно, нет.
Неудивительно и то, что за редким исключением в виде все той же литературной героини, проработавшей «уже 13 лет», многие сбегали из деревни, от романтики народного просвещения при первой возможности. Потому что в городе зарплата учителя гимназии, если удавалось туда устроиться, была уже совсем другого порядка - больше в разы.
В конце XIX века работа земского учителя стремительно становилась женской. Молодых барышень брали на эту работу потому что мужчины на такое низкое жалование не очень-то рвались. Да и вообще молодой образованной девушке найти работу было не так просто. Особенно, если связей нет, а обстоятельства - стесненные, например, родителей не стало. Народная учительница - по этой причине стала чуть ли не первой массовой женской профессией в России.
И ладно бы все эти житейские проблемы, если бы ученики были благодарными и видно бы было толк и результат от своих трудов и личных жертв. Но проблема заключалась в том, что необходимость получения даже начального образования крестьянам в конце XIX века была, скажем так, неочевидна. Да и потом - до школы обычно требовалось идти километр-два. По грязи и в холод. А в чем идти, когда лишней одежды просто нет? И с какого перепуга столько времени рабочие руки будут столько времени заниматься какой-то ерундой - чтением, счетом и письмом?! А работать кто будет?! Поэтому, кто сам переставал ходить, а кого и переставали отпускать. В «Записках русского крестьянина» Ивана Столярова очень наглядно рассказывается, что в школе в селе Карачун:
«…к концу третьего года только 5 крестьянских мальчиков оставалось из 20 записавшихся»
Дело в том, что в основном земские школы были одноклассными, а учеба в них продолжалась три года. Одноклассные - потому что в одном классе находились дети сразу всех годов обучения и учитель строил урок так, чтобы загрузить одновременно тех, кто вообще только пришел учиться и тех, кто уже что-то выучил ко второму и третьему году учебы. Если, конечно, вообще остался.
Вот и получается, что сеять разумное, доброе, вечное земским учительницам было ох как не просто.