Арес снова выскочил из очередной камеры пыток подсознания, от внутренних страхов и живущих в голове его подружки монстров и ужасов, обратно в чёрный могильный портал. Так, ну теперь надо быть умнее, не хвататься за первую попавшуюся ручку, а хотя бы хоть чуть-чуть прислушиваться к своему внутреннему голосу. Он попытался заглянуть внутрь себя. Но как можно заглянуть внутрь себя, если ты мало того в чужом теле, так ещё в расщеплённом сознании этого тела? Да к тому же не самого тела, а его аватар-проекции в параллельном мире на чужой планете? Как вам такой поворотец? Опять двойной переворот с подвыподвертом. Такое вообще бывает? И где тут внутрь, а где тут вне, если я уже и не я и два раза как? Поняв бесполезность этого занятия, Арес, безучастно понурившись, побрёл к двери напротив, понимая своё бессилие перед фатумом. Может это выход из лабиринта расщеплённого разума и параллельных реальностей? Он в очередной раз повернул ручку, словно крутнул барабан русской рулетки, и слегка приоткрыл двери. В лицо дунул тёплый осенний ветерок, который бывает бабьим летом, и даже залетел жёлтый листочек.
- Осень, в небе жгут корабли… Ну что ж… Семи смертям не бывать, а одной не миновать, - и Арес смело шагнул в комнату.
Как только он пересёк черту порога, наш герой в теле инопланетного аватара - девушки Евы с далёкой Земли, оказался в старом осеннем парке. Стояли тёплые осенние деньки. Последние перед тем как зима начнёт набирать силу, и температура опустится сначала до плюс трёх градусов, потом до нуля, потом начнёт постепенно падать в минус, а каждое из её падений будет сопровождаться соплями, кашлем, вирусами, пневмонией и смертями. Вот-вот и закружат по парку белые мухи, а в лицо будет колоть иглами льда беспощадная метель. Но до этого ещё не очень, но все же далеко. Пока же Арес идёт по пустынному парку, разбрасывая носком ботинка кучки жёлтой, опавшей листвы. Вокруг стоит мертвецкая тишина, ветви деревьев безмолвно раскачиваются, а их кроны внимательно наблюдают за каждым шагом путешественника между реальностями. Кажется, что молчаливые гиганты сейчас встанут со своих пьедесталов и, расправив руки-ветви, угрюмым караваном потянутся куда-то вдаль, к ярко-красному закату цивилизации.
Арес бросил перспективу взгляда чуть дальше и понял, почему это место кажется таким спокойным, тихим и безмолвным. Ну конечно, это же парк перед кладбищем, что было ещё ожидать? Даже наоборот, странно было бы ожидать чего-то другого в этом месте. Всё так Ева-незнакомка, земное отражение юпитерианки Аве, всё так. Ты же, наверное, такая депрессивная, хотя какая ты на самом деле мне неизвестно, несмотря на то что ты - это я... Откуда ты набрала столько страхов внутри своей симпатичной головёнки?
Но говорить с запертой внутри себя, которая внутри него, который внутри неё (фух, вот это хитросплетение, какая-то матрёшка получается), Евой было бесполезно. Её женское начало опять спряталось где-то глубоко внутри. Да, точно. Вот оградка кладбища, вот чёрные ржавые полуоткрытые ворота, раскачивающиеся и скрипящие на ветру. Вон вдали видны заброшенные и запустевшие крестики, могилки, склепики.
- Джентельмены, скорее идите к нам! Неужели вы не хотите осмотреть трупики, гробики, склепики и саркофагики?
- Нет, мы на отдыхе и вот склепиков, гробиков, черепочков и уж тем более саркофагиков, нам не надо.
Так любил говаривать старина Джером Капка Джером, и Арес был полностью с ним согласен. Однако тут выбирать не приходилось, а торг был явно неуместен. Чуть дальше заброшенный парк переходил в старинный, запустевший, поросший давно не обрабатываемой растительностью погост, где ветер гонял круглые шары перекати-поля по разбитому асфальту дорожек. Арес попытался свернуть с аллеи, ведущей прямо к воротам заброшенного кладбища в сторону, в надежде всё-таки избежать неприятных встреч с вурдалакчиками, зомбиками, призрачками, некромантиками и живыми трупиками.
Пройдя в один из заброшенных уголков парка, путешественник с удивлением наткнулся на двух девочек-близняшек. Одеты они были как-то старомодно, в одинаковые клетчатые платьица, детские колготки, красные башмачки и несуразные чепчики-береты, из-под которых выбивались тёмные детские косички с красными бантиками. Видно было, что девочки из небогатой семьи. Несмотря на то, что одеты они были чистенько, платьица на них явно застиранные и не первой носки, красные башмачки много раз ремонтированы, тут и там были видны заплатки. Весь вид девочки имели какой-то призрачный: у них были очень худенькие, бледненькие лица, а под глазами у обоих девчушек растекались глубокие чёрные синяки, на фоне которых их огромные детские глаза вызывали приступы жалости. Впрочем, несмотря на свою внешнюю болезненность, девочки-призраки, не обращая никакого внимания на Ареса, весело играли. Они нарисовали мелками на разбитом, испещрённом разломами и повреждениями асфальте кладбищенского парка детские классики, взялись за руки и прыгали по ним, вдвоём синхронно напевая себе под нос детскую считалочку. Очищенный прислушался. О чём это интересно щебечут две маленькие пташечки? Может ему в этот раз повезёт, и он всё-таки избежит очередного кошмара? Но вот, когда по ближе подхошёл к весело прыгающим девочкам, то начал разбирать слова их считалочки. От них спина его покрылась холодным потом и испариной, а по коже побежали крупные мурашки:
«…Раз, два, три, четыре, пять,
Я иду тебя искать.
Как найду тебя - беги:
Вырву сердце и кишки!
Добрые девочки, ничего не скажешь. А может это у них такая игра недобрая, а сами они всё-таки милые одуванчики? Ну вот очень хочется верить. Может хоть эта серия в фильме ужасов будет нестрашной? Но извините, это не в нашей истории. Близняшки-призраки как будто не то что увидели, больше почуяли Ареса. Они как прыгали вдвоём, взявшись за руки, так и синхронно застыли в одной позе, замерли в движении. Путешественник между реальностями тоже встал, не решаясь подойти ближе. Весёлые девочки вдруг изогнулись в невероятной, потусторонней фигуре и повернулись к Аресу, всё так же держась за руки, при этом белки их глаз стали абсолютно чёрными. Близняшки одновременно подняли незанятые руки и навели указательные пальцы на Ареса. От этого жеста ему стало не по себе.
- Чучело, чучело! – в два детских голоса закричали девочки-призраки.
- Я не чучело! - Евиным голосом запротестовало проснувшееся внутри Ареса женское начало.
- Нет! Чучело, чучело! Тебе все докажут, что ты чучело! - не унимались маленькие хулиганки.
- Да кто все-то? Тут и нет никого, никто не докажет! - в бессильной злобе, сжав кулачки, проступило вперёд Евино обиженное альтер эго, – А я вот сейчас вам надаю! Вы, маленькие засранки!
- Докажут, докажут, докажут… Чучело, чучело, чучело! - страшным глухим эхом разнёс крики близняшек ветер по кладбищенскому парку.
*****
В этот момент случился та-дам. Еве вспомнился случай, когда после работы она вернулась к себе домой после дня рождения, про который все забыли. Никто не поздравил, даже не позвонил. Ей вроде особо и не хотелось никаких поздравлений. День рождения, он, как водится, грустный праздник. Ещё один год, пролистнувший календарь на стене, не радовал. О нём хотелось побыстрее забыть, и чтобы все забыли. Вот и стала она на год взрослей, вот и ещё одну ступеньку преодолела на пути в вечное ничто, и как выясняется никому-то стала и не нужна. Никто её не любит, не знает, не замечает. И вроде бы всё так как хотела, а всё равно, подленькое чувство обиды на весь мир гложет изнутри, портит ей настроение. Никто: ни родные, ни близкие, ни друзья даже доброго слова не сказали. Вся в этих нерадостных мыслях Ева зашла в свой тёмный опостылевший дом, в котором хотелось просто упасть и провалиться в спасительную пустоту сна до утра, чтобы это день наконец закончился.
Она открыла дверь ключом. Каждое её движение отработано до автоматизма. Скинула плащ и туфли, устало зашла в большую тёмную комнату, где её давно уже никто не ждал. Нет ни любимого, ни детей, ни родителей. Комната пуста и холодна. Она вроде хотела завести кошку, или собаку, или на худой конец рыбок, но даже это показалось чем-то обременительным, лишним. Ведь заботится ни о ком не хотелось, у неё просто нет сил на это. Никого не хочется любить на этой Земле. Ведь её никто не любит и никогда уже не полюбит. И с каждым днём всё больше и больше эта дурацкая люстра, растущая из потолка, напоминала Еве петлю…
Рука потянулась в пустой холодной темноте к выключателю, щёлкнул свет. И вот именно тут случился тот самый «та-дам». Бинго! Вверх взлетели хлопушки, шарики, праздничная мишура, и нестройные голоса закричали громогласное «Happy birthday to you». Праздничный салют, всюду разноцветное конфетти, смех, вырезанные из разноцветной бумаги и картона надписи на стенах «С днём рождения!». Весёлые, разноцветные, смешные колпаки на головах гостей. Оказывается, никто не забыл, оказывается это сюрприз. Ева стояла охреневшая от неожиданности, не зная что думать, и натянуто улыбалась обступившим её поздравляющим гостям. Вот мама, папа, брат с семьёй, Марк с работы, шеф, подружки из колледжа. Как они вообще все здесь собрались, как это возможно? Её обступили, целуют, поют, поздравляют, желают счастья, добра, здоровья, любви и удачи в семейной жизни, и конечно дарят подарки. Всё это кажется таким фантастическим, таким нереальным, но вот они, все здесь, можно каждого потрогать рукой, с каждым поговорить.
Тоже самое произошло сейчас на пустынной заброшенной аллее кладбищенского осеннего парка. Вдруг, откуда ни возьмись, как взвод солдат, скинувших камуфляж, из самых необычных мест стали появляться дети: из кучи осенних листьев вылез смеющийся мальчик в старой синей школьной форме с эмблемой на рукаве школьной курточки, спрыгнули с веток прятавшиеся в ещё не облетевшей листве две девочки в коричневых школьных коротеньких платьицах и белых старомодных кружевных фартучках. У школьниц смешные косички, белые бантики, такие же белые сандалики и натянутые до колен гольфы. Несколько ребят постарше материализовались из-за ржавой покорёженной скамейки, где они по всей видимости прятались, а из-за неухоженных парковых кустиков выскочила стайка ребятишек. Две жеманные старшеклассницы с уже созревшими, готовыми вырваться из лифа грудями, взрослыми причёсками и броско накрашенными губами и бровями, щеголяли в обрезанных, едва прикрывающих срам платьицах, перешитых из школьных, сверкая голыми, дородными ляжками. Надменно, упоенные своей красотой и взрослостью, они вышли из-за дерева.
У всех детей на груди были значки. У кого звёздочка с портретом Ильича, когда был Ленин маленький, «с кудрявой головой». Это стало быть октябрята. Кто-то с небрежно повязанными красными галстуками под школьными пиджаками. Это пионэры. Ну а старшие уже вовсю козыряли комсомольскими значками: девочки на юных, не погодам созревших бюстах, усатые мальчики на уже взрослых пиджаках. Ведь в старших классах можно больше не одеваться в надоевшую школьную форму, размер которой не подобрать, а носить угловато-грубые, серые мужские костюмы с отцовского плеча, в которых ходило полстраны. Разновозрастная школьная орава, в один миг материализовавшаяся из замаскированных укрытий, по команде уродливых близняшек начала дружно скандировать:
- Чучело, Чучело! Страшное Чучело!
Все тыкали в Еву пальцами, строили кривые рожи, корчили гримасы и кричали, кричали, кричали. Ева закрыла руками уши и села на корточки в бессильной обиде и злобе, слёзы брызнули из её глаз. За что они так с ней, что она им сделала? Ах эти жестокие дети, ну почему именно её они выбрали объектом своих насмешек? Как же больно и обидно.
- Чучело, Чучело! – скандировала толпа деток.
- Кто поганей всех на свете? – кричали мальчики.
- Это чучело в корсете! – вторили им девчачьи голоса.
- Кто похожа на лягушку? – не унимались ребята.
- Это чучельная клюшка! - смеялись школьницы.
Их позорный крик закружился, завертелся в голове Евы, как ветер, поднимающий в серое осеннее небо упавшую листву. Все смешалось. Жестокие дети водили вокруг неё хоровод, галдели и кривлялись.
- Каравай, каравай, чучу-клюшку убивай!
Не в силах больше глядеть со стороны на стыд и позор своей внутренней второй половинки-Евы, Арес усилием разума подавил её сопли и слёзы, взял волю в кулак, сконцентрировался. Глаза Евы налились кровью, мышцы стали свинцовыми, их маленькие накачанные желваки заиграли под одеждой.
- А-А-А-А-А! - с криком поднялся с колен Арес, разрывая волосы на голове, воздев сжатые в стальные кулаки ладони к небу.
Он стал расти, стал огромным как дерево, как дом. Ошалевшие и притихшие дети смотрели на него откуда-то снизу, им было уже не смешно, страх поселился в их маленьких поганых душонках. И тут Арес всё понял.
- Я вас не боюсь, - уверенным голосом произнёс он, - вы же всего-навсего мер-тве-цы!
Огромная Ева-Арес захохотала в тёмное, набухшее дождём небо. Сквозь её безумный смех небеса разверзлись молниями и ураганом. Как Зевс-громовержец своей ненавистью и огненными взглядами посылала она потоки пламени, сжигая все вокруг.
- Вы всего лишь мер-тве-цы! Тру-пы! Горите в аду! Ха-ха-ха, - разносил её неуёмней смех по парку и кладбищу холодный ветер.
Дети-ожившие мертвецы попятились назад. Их глаза наполнил ужас, и они жались друг к другу, предчувствуя свою вторую смерть. Теперь школяры-вурдалаки казались такими жалостливыми, такими испуганными, но месть Ареса-Евы была неумолима. Молнии безжалостно били всё ближе и ближе, одна из них попала в ту самую девочку со смешными белыми бантиками, в белых гольфах и башмачках. Она сразу загорелась, как трухлявая головёшка, и огонь за секунду сожрал её, отдавая небу только небольшую горстку красных искр, растворяющихся в воздухе. Это всё, что от неё осталось. Тьма поглотила её. Видя страшную смерть своей подружки, дети со страшными криками бросились в рассыпную. Но им не уйти. Мертвец не может сбежать от смерти, она найдёт везде, куда бы они ни сбежали, где бы ни спрятались, везде их настигали посылаемые огромным Зевсом-Аресом-Евой молнии всесожжения. Из глаз Ареса вдруг вылетели белые лазерные лучи, которые стали догонять всех оставшихся призраков-школьников. Догонять и сжигать. Кого-то разрезая пополам вдоль, кого-то поперёк, кому-то отрезая голову, кому-то конечности. Ещё несколько секунд и всё было кончено. На месте позорного детского хоровода остались только горстки пепла, да последние, таящие в воздухе, красные всполохи. Повсюду стоял запах серы.
Арес оглядел глазами-лазерами выжженное поле парка-кладбища.
- Так… Что тут у нас? А королева всего этого балагана то, оказывается жива-живёхонька. Вот те раз! («Вот те два», - сказал Штирлиц Шеленбергу, приложив его бутылкой)
Охотник за привидениями увидел, как призраки-близняшки с ненавистью глядят на полную и безоговорочную капитуляцию своего мёртвого детского батальона. Всё её тело начали покрывать чёрные, уродливые, корявые кровеносные сосуды. Метастазами, порослями колючей проволоки они расползлись по лицу, рукам, туловищу, а тела маленьких монстров начали срастаться, превращаясь в сиамских близнецов и изгибаясь в пляске святого Вита. Бывшие девочки стали страшной паучихой с поднятыми детскими руками, ещё не окончательно превратившимися в паучьи лапы-клешни. Две головки близняшек, висящие на толстом паучьем брюхе, разверзлись, явив чёрную бездонную пасть с огромным количеством мелких зубов-клыков, растущих в два ряда и издали нечеловеческий крик. Арес почувствовал непреодолимый порыв ветра, сдувающий его и сваливающий с ног. Он упёрся обеими ногами, наклонился вперёд и пытался противостоять ужасающему воплю монстра-паучихи.
Но… Извините, барышня, наша встреча была ошибкой. Арес осознал, что весь этот уродливый мутант – лишь маленький паучок на его ботинке. Кстати, говорят убивать паука к несчастью, а у нас тут наоборот. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Один взгляд глаз-лазеров мощным белым лучом вскрыл подлой паучихе её вздувшееся брюхо. Оттуда, вместе с гноем и зловонной, гнилой жёлто-кровавой сукровицей, вывалились кишки, тухлые внутренности и набухшая матка, которая в свою очередь лопнула, как мешок с дерьмом, и из неё хлынула армия маленьких чёрных паучков. Их тысячи, легион. Защищая свою мать-упыриху, они стремглав бросились на Ареса, скрежеща желваками крошечных острых клыков. Чёрное разрастающееся море готово было поглотить Очищенного, пожрать его с головой, накрыть тёмной голодной волной.
Титану-путешественнику стало смешно, его ироничная улыбка источала свет кварцевой лампы. И новь глаза-лазеры приступили к своей кровавой жатве. Снова вызвал он гром и молнии против сил тьмы, в которых сгорали в страшных мучениях миллионы детей паучихи, наполняя воздух воплями и запахом жаренной плоти. Через миг море паучьих детей отступило, ушло в отлив. Перед мёртвой матерью-паучихой осталась лишь горстка сгоревших паучков, таких маленьких, безобидных. Даже не верится, что это был последний марш-бросок тёмных сил, разбившихся о неприступные скалы воли и разума всемогущего Ареса.
- Вот и хорошо, вот и ладушки! – Арес устало встряхнул головой и поплёлся дальше.
Тёплый осенний вечер, солнце клонилось к закату. Под ногами приятно шуршала опавшая осенняя листва, и только чёрные вороны оглашали окрестности своими криками.
- Кар-р-Кар-р-р! – кричали они вслед удаляющейся фигуре Ареса, - Мол, будете у нас на Колыме, заходите.
- Нет, уж лучше вы к нам, - обернувшись, с посерьёзневшим лицом, сказал им путешественник и дружелюбно помахал худенькой девичьей рукой Евы.
Осенняя дорога по парку привела Ареса к угрюмому зданию толи старого крематория, толи торжественного зала отпевания и прощания. По всей видимости, когда-то это строение представляло собой монументальное скорбное сооружение в готическом стиле, но время неумолимо свершило свой скорбный труд и над ним. Некогда аляпистые барельефы откололись, уходящие ввысь готические пики покосились и накренились, а изящные витражи теперь были разбиты ветром и камнями. Из пола тут и там росла сорная трава, сорняки и жёсткие кусты колючки. Фасад здания облупился и из величавого серого-чёрного превратился в грязно-мутный. Дверь в крематорий на ветру призывно скрипела и, открываясь и закрываясь, как бы шептала:
- Заходи, путник, отдохни.
Привыкший ко всему и ничему не удивляющийся Арес, следующий знакам этого странного места в подсознании кошмаров Евы, послушно, но уверенно, потянул на себя очередную дверь в своём путешествии за грань разумного и неторопливо вошёл.