9 октября исполнилось 55 лет со дня гибели в Боливии Эрнесто Че Гевары. Во вчерашнем номере аргентинской газеты «Ла Насьон» опубликовано большое интервью корреспондента этого издания Мариано Чалулеу с боливийским военным Гари Прадо, взявшим тогда Гевару в плен.
Все, что связано с «героическим партизаном» (такой эпитет закрепился за Че в кубинской историографии), неизменно вызывает интерес у множества людей, интересующихся его жизнью.
Мне в своих публикациях не раз доводилось упоминать эту без сомнения историческую фигуру, а 13 июля я у себя в канале поместил статью «Что "вырыто", а что "нарыто" вместе с телом Че Гевары?». В ней среди прочего фигурирует имя интервьюируемого сейчас Гари Прадо. В сегодняшней статье он выступает от первого лица. Это всегда интересно.
Я счел целесообразным представить вам не пересказ интервью, а его перевод. Правда, с вашего разрешения, сделаю это с совсем небольшими сокращениями. Зная, что среди подписчиков есть испанисты, отсылаю их к «Ла Насьон», если они хотят ознакомиться с полным текстом.
На стенах студии 84-летнего Гари Прадо развешено почти сто картинок, но нет ни одной фотографии Че. Удивленные журналисты, коллеги и друзья спрашивали, почему он не повесил изображения аргентинца, если именно он взял его в плен, именно он был последним, кто разговаривал с ним перед казнью, и именно он больше десяти лет хранил часы «Ролекс» самого знаменитого партизана ХХ века. Но он тормозит пафос в отношении того, что им сделано: «В книге истории поимка Че не более чем маленькое событие на полстранички». Так он говорит для «ЛА НАСЬОН». И добавляет: «Мне доводилось делать вещи поважнее».
Беседа с бывшим генералом Гари Прадо проходит в его кабинете в Санта-Крусе, Боливия. Он захватил Че Гевару в плен 8 октября 1967 года в ущелье неподалеку от селения Ла Игера. На следующий день Гевара был расстрелян.
«Этой теме нет конца, но ты привыкаешь», - роняет он. Дело в том, что, хотя несколько дней назад исполнилось 55 лет с момента, когда он и его взвод, задержав Че, положили конец его авантюре в Боливии, эта тема не отпускает его, как будто все произошло только вчера. По случаю каждой круглой даты – пятилетий, десятилетий – тысячи журналистов обращаются к нему с просьбой об интервью. Он всегда отвечает согласием.
В 1952 году его отца, также военнослужащего, откомандировали в качестве военного атташе в посольство Боливии в Лондоне. В поездку тот отправился с семьей, вместе с которой пробыл там два года. «Этот год повлиял на меня больше всего. У меня осталось сильнейшее впечатление от той Англии, недавно вышедшей из Второй мировой войны. Представь себе, продукты там все еще распределялись по карточкам», - рассказывает он. До возвращения в Боливию оставалось несколько месяцев, но Прадо, которому едва исполнилось 13 лет, уже знал, чего он желает в жизни. Он хотел поступить в военный колледж. Так и случилось.
По окончании учебы он некоторое время провел в коннице. Но обстоятельства привели его к службе в разведке. «В 1962 году в Боливию приехала группа американцев для проведения с нами занятий по борьбе с партизанами. Нас начали готовить к тому, что явным образом наступало на континент», - рассказывает он. Прадо никогда не считал себя ярым ненавистником партизанского движения. Но при этом он воспринимал его как форму иностранного вмешательства. С самого первого дня борьба с ним стала его работой.
- Были ли вы в курсе того, какую тактику выберут партизаны для внедрения Че в Боливию?
- Совершенно нет. Сюрпризом для армии стало сообщение рабочих одной нефтяной компании о том, что они видели выходящих из реки трех вооруженных бородачей, которые достали промокшие деньги и положили их сушиться на солнце. Че уже был в Боливии.
«Вначале были три засады с потерями с нашей стороны. Наши военные были неподготовленными, местным солдатам не доставало специальной подготовки. Боливия была бедной страной, мы не могли обновить военное снаряжение. Так же, как до этого, мы пользовались оружием времен Чакской войны (война 1932-35 гг. между Боливией и Парагваем. – Прим. Старпера), в то время как они имели автоматическое оружие. Существовал очень большой дисбаланс», - вспоминает он.
- Какими стали первые меры, принятые верховным командованием?
- Первым решением стала изоляция занимаемой ими зоны. Но это было непросто, «зона» представляла собой 40 тысяч гектаров сплошной гористой местности и сельвы. Потом правительство беседовало с крестьянами Чако. Оно объясняло им, что произошло внешнее, коммунистическое, вторжение и что страна этого не желает, и что боливийцы должны сражаться против коммунистов.
- В своей книге вы пишете, что Гевара испытывал большие трудности в рекрутировании боливийских крестьян, проживавших в данной местности. Из-за чего это происходило?
- Из-за психосоциальных характеристик крестьян. Душой они были настоящими боливийцами, а до того сражались в Чакской войне. И они ощущали большую близость к президенту Рене Баррьентосу, который часто к ним приезжал. Потом, Че говорил им о захвате земель, а они уже давно были собственниками этих участков… За те 9 месяцев сражений отряду не удалось рекрутировать ни одного человека. Это показывает слабую степень привлекательности их призывов. Кроме того, партизаны хотели проводить с людьми из этих деревень занятия по языку кечуа, а те говорили на гуарани или на испанском, и это их не привлекало.
Уходили месяцы и годы, а Че вместе со своими солдатами теряли силы. Их численность уже опустилась ниже 50. Как говорит Прадо, они «бесцельно» бродили по сельве, питались кониной, мясом мулов, случайной охотничьей добычей и выклянчивали у крестьян кров и ночлег. Революционер записал в своем дневнике: “Последние голодные дни показали ослабление энтузиазма».
Прадо описывает это в своей книге «Отряд, принесенный в жертву». В ней он реконструирует последние дни аргентинского революционера до 9 октября 1967 года, когда тот был расстрелян в Ла-Игере. Батальон, в котором служил боливийский военный, захватил его в плен в ущелье Юро, заблокировав перед тем все выходы из него и значительно превосходя противника числом. «Их было 16, а нас 650», - уточняет он.
Партизан рассказал в своем дневнике, что иногда, когда на своем пути они наталкивались на гражданских людей, им приходилось забирать их силой с собой или тем или иным способом убеждать их не выдавать отряд. Вот одна строчка из его записи от 7 октября – за один день до его поимки: “Одна старуха, пасшая своих коз, забрела в ущелье, в котором мы разбили лагерь, и нам пришлось задержать ее [...] Ей дали 50 песо, наказав, чтобы она никому не сказала ни слова, но не слишком надеялись, что она, несмотря на обещания, сдержит свое слово».
Через день Прадо выслал патруль для поиска партизан. Перед этим крестьянин по имени Педро Пенья сообщил, что он заметил прохождение отряда. Примерно в 9 часов утра два солдата, которых Прадо поставил на стратегически обусловленный пункт возможного маршрута отхода, крикнули ему: «У нас двое!». Одним из них был Гевара, а другим – «Вилли» Куба. В тот момент аргентинец произнес известную фразу: «Не убивайте меня, я Че; для вас я больше ценен живой, чем мертвый».
Командир этих двух солдат должен был убедиться, что пойманный действительно был Че. Он потребовал, чтобы тот показал ему левую руку, на которой, по полученной инструкции, должен был быть шрам. Бой продолжался часов до трех пополудни, а пленных между тем отвели на командный пункт, находившийся в 20 метрах вниз по горе.
- Че записал в своем дневнике, что несколько его солдат пали духом и что у него начинался отек ног. Вы заметили все это?
-Совершенно верно. В физическом отношении он был практически на пределе. У них было мало еды; они питались мясом коней, мулов этой зоны, выходили на охоту, но в зоне не на что было охотиться, диких животных там было мало.
- Много ли вещей они несли с собой? Что у них было изъято?
- При них был фотоаппарат и несколько непроявленных пленок. Мы провели опись. У них также был 9-мм пистолет, две книги о социализме, 3000 долларов и 8000 боливийских песо, которые мы по приказу командира разделили между солдатами, карты, котелки с яйцами… И, понятно, дневник Че.
По окончании боя обоих партизан отвели в школу Ла-Игеры. Хуана Пабло Чанга поместили в один ее класс, а Гевару в другой. Гари Прадо стал последним человеком, который разговаривал с ним. В «Отряде, принесенном в жертву» он воспроизвел эти беседы, которых, как он вспоминает, «было несколько и длились они по 5 минут». Ниже приводятся отдельные выдержки.
Гари Прадо: - Как вы себя чувствуете?
Эрнесто Гевара: - Хорошо, меня перебинтовали, и, хотя мне немного больно, без этого не обойтись, правда?
ГП: - Сожалею, врача с нами нет, но в любом случае завтра рано утром прилетит вертолет и вас увезут в Вальегранде, где вам больше могут помочь.
ЭГ: - Спасибо; мне представляется, что они должны меня там ждать с нетерпением.
ГП: - Наверняка. Есть что-нибудь еще, что я мог бы сделать для вас?
ЭГ: -Да. Есть еще кое-что, но я не знаю, как об этом сказать.
ГП: -Говорите, не смущайтесь.
ЭГ: - При мне было двое часов, которые забрали солдаты... Одни из них мои, а другие – Тумы, одного из моих товарищей.
ГП: - Вот они. Возьмите. Никто их у вас не отберет.
Гевара попросил Прадо, чтобы тот сохранил их у себя, потому что часы были очень непростыми и их могли вновь отобрать. Прадо согласился.
ГП: - Мне интересно было бы узнать из первых уст мотив этой столь безрассудной акции…
ЭГ: - Возможно, с вашей точки зрения...
ГП: -У меня такое впечатление, что вы изначально ошиблись, выбрав Боливию для своей авантюры.
ЭГ: -Революция не авантюра [...] Возможно, выбор Боливии был ошибкой. Решение не было полностью моим, другие товарищи тоже в нем участвовали.
ГП: - Фидель?
Гевара не захотел вдаваться в детали. Он ограничился ответом: “Другие товарищи и другие уровни”.
После этого Прадо надо было уехать по своим делам. Когда он на следующий день вернулся, партизан уже был расстрелян. В свидетельстве о смерти указали, что тело доставлено в город Вальегранде 9 сентября в 5.30 утра с «множественными пулевыми ранениями». Его привезли на носилках, привязанных к стойкам шасси.
- Прадо, у вас оставалось желание продолжить беседу?
- Я чувствовал облегчение. Мне было 29 лет, у меня жена, дети. Я хотел, чтобы это закончилось, хотел вернуться домой. До этого было много опасного, многие офицеры погибли. “Хватит, я больше ничего не желаю!” - так я думал.
- Что вам удалось узнать о моменте расстрела?
- В школе командир дивизии получил приказ и обратился к семи имеющимся в наличии младшим командирам: «Требуются добровольцы». Все подняли руку. «Вы. Действуйте», - указал он на Марио Терана Саласара (умершего в марте текущего года). Он отправил его в класс, где находился Че. Теран Саласар, не разглагольствуя, расстрелял его. Прощальных речей, как об этом потом говорили, не было. Ничего такого.
- Вы когда-нибудь с Тераном разговаривали?
- Да. Я его попросил, чтобы он никогда не выступал на публике и не давал интервью. Для чего осложнять себе жизнь?
- В прежних интервью вы говорили, что убийство Че было ошибкой, так как это привело к «рождению мифа». Вы по-прежнему так думаете? Считаете ли вы, что можно было поступить как-то иначе?
- Не было возможности... Годы спустя я разговаривал на эту тему с генералом Альфредо Овандо, бывшим в то время командующим вооруженных сил. Я писал свою книгу и спросил его, как принималось это решение. Он мне сказал, что было совещание с участием президента, начальника генштаба и его самого. Они проанализировали ситуацию и поначалу остановились на проведении суда. Однако потом передумали. «Будет большой шум», - заключили они. «В итоге его осудят на 30 лет тюрьмы, так как у нас нет смертной казни». Также не было такого места, куда бы можно было его поместить: в Боливии не имелось тюрем высшей степени надежности. Президент сказал: «Казним его, ответственность я беру на себя».
- Спустя годы, когда вы были послом Боливии в Мексике, произошло нападение на вас из-за пленения Гевары. Вам в лицо бросили бокал вина.
- Да, это случилось на презентации книги одного моего друга. Это был незначительный, сфабрикованный инцидент, устроенный небольшой группой профессиональных эмигрантов. В Боливии уже 20 лет существовала демократия, но они продолжали находиться там.
- Правда, что вас хотели убить в Бразилии?
- Да, правда. Я учился в академии Генштаба в Рио-де-Жанейро. Мы с товарищем по учебе, немецким офицером, вдвоем возвращались домой. Он жил недалеко от моего дома. Он вышел на остановку раньше, за ним пошли три мужчины и изрешетили его пулями. Одной из версий полиции было то, что они собирались убить меня, но ошиблись. Спустя годы двое из них умерли, а оставшийся в живых признался. Он принадлежал к ячейке, связанной с социалистическими движениями.
- Через несколько лет вы получили якобы случайное пулевое ранение и оказались прикованным к инвалидной коляске.
- Да, это был несчастный случай. В горах находилось несколько членов социалистической фаланги Боливии. Мы направились к ним с просьбой сдать оружие, им нельзя было там находиться. В момент сдачи оружия один из них оказался неловок в обращении с ним и произвел непредумышленный выстрел.
- Ну а еще позже, во время президентства Эво Моралеса, вы оказались в заключении. Что случилось?
- Это была полная чушь. Политическое наказание. Сказали, что я входил в состав группы, которая желала раздела боливийской территории. Меня обвинили в том, что я являюсь «инструктором боевых искусств» для этой группы людей. В настоящее время Межамериканская комиссия по правам человека настаивает на проведении суда над теми, кто это придумал. Это была инсценировка. Это были 11 лет домашнего ареста.
- Считаете ли вы, что у Че были конкретные шансы организовать революцию в региональном масштабе?
- В последние недели оставались только он и его группа из 16 человек. У них возникали сомнения по поводу их перемещений, они не знали, куда им двигаться. Но он говорил им, что надо продолжать, что борьба продолжается, это походило на дорогу к закланию... Заключение, к которому я пришел, это то, что Че проиграл и остался без вариантов. В какую страну он мог бы отправиться? Никто бы его не принял.
- Сегодня в Вальегранде проходило чествование Че. Вы определили это как «цирк»
- Без фанатиков не обходится. Если вам попадется на глаза демонстрация боливийского профцентра трудящихся, являющегося аналогом аргентинской Генеральной конфедерации трудящихся, вы увидите на знаменах изображение Че. Я их спрашивал, почему они на них поместили его лицо. «Потому что он представляет трудящегося», - ответили мне. «Когда же Че работал?» - сказал им я. Существует всеобщий провал, сегодня молодежь не знает, кем был Гевара, но надевает на себя майки с его физиономией…
- Это тот миф, о котором вы говорите.
- Прошло 55 лет. Хватит уже.
- Что случилось с двумя «Ролексами» Че и Тумы?
- Прошло сколько-то дней после того 9 октября, когда мне стало известно о его казни, и я рассказал о них своему командиру батальона. Я отдал ему одни из часов, а себе оставил принадлежавшие Геваре. Спустя годы я был произведен в генералы, а с Кубой были восстановлены дипломатические отношения. Тогда меня навестил консул Кубы в Ла-Пасе. В беседе я ему рассказал о часах и передал их с просьбой, чтобы они были вручены семье. Судьба часов мне неизвестна. Не знаю, дошли ли они до семьи или нет.
- У вас нет ни одной фотографии и ни одной памятной вещицы от его «подвига, но вы заявляете, что этому «нет конца». Почему?
- Я вам расскажу один случай. Однажды мне позвонила из Ла-Паса одна моя подруга и сказала, что есть два кубинских журналиста, которые желают со мной увидеться. Я ей ответил: «Какие кубинцы, те, что с острова, или из Майами?». Она мне сказала, что с острова. Я согласился, чтобы они приехали. Но когда я их увидел, я понял, что это не журналисты, а посольские. Им хотелось поболтать, просто из любопытства. Они не могли поверить, что у меня в доме нет фотографий Че. Я им сказал, что в своей жизни мне удавались более важные вещи, чем поимка Че. Эта моя фраза так и осталась с ними.
ДО НАСТУПЛЕНИЯ 2030 ГОДА ОСТАЕТСЯ 2642 ДНЯ (ПОЧЕМУ Я ВЕДУ ЭТОТ ОТСЧЕТ, СМ. В "ЧЕГО НАМ НЕ ХВАТАЛО ДЛЯ РЫВКА")