Добиваясь послушания от детей, некоторые родители перегибают палку, а потом... Потом этот ребенок, став взрослым, сталкивается с огромным количеством психологических проблем.
Одно из самых ярких воспоминаний моего детства - это постоянный страх за жизнь матери, ощущение, что она может умереть в любой момент. Нет, моя мама, к счастью, не болела ничем серьезным и на опасных работах не работала, и боевых действий в том регионе, где мы жили, не велось. Дело было в другом...
Я росла обычным ребенком: могла и заплакать, и покапризничать. Помню, в пять лет, когда я из-за чего-то надула губы, мама стала пугать меня тем, что умрет, ее закопают в землю, а папа женится на злой тете и вместе с ней будет меня обижать. Видимо, мама рассчитывала, что после таких угроз я стану спокойной и послушной девочкой. Спокойствия такие угрозы мне не прибавили - наоборот, я стала нервной и раздражительной. Мама принимала это за вредность и придумывала новые «пугалки»: то обещала позвать Бабу-ягу, то отдать злым гусям, которые будут меня щипать. Иногда прибегала к помощи других людей. Гадалка посоветовала запирать меня в туалет за плохое поведение, можно и свет для острастки выключить. А вагонный попутчик, подыгрывая, обещал забрать непослушного ребенка и сделать из меня... котлету.
Я росла «зашуганной», нервной, и это не могло сыграть мне на руку. Одноклассников моя нервозность забавляла, и они делали все, чтобы довести меня до слез, истерики. Учителя советовали маме отправить неуравновешенного ребенка к доктору. Мама снова пустила в ход «страшилки»: мол, запрут в психушку, будут колоть всякую гадость. Я верила в это и боялась.
При этом семья у нас считалась вполне добропорядочной: не пьют, не курят, неплохо зарабатывают. Чтобы я ценила свое счастье, мама часто рассказывала мне, как некоторые родители пьют, бьют детей и морят их голодом, а то и вовсе сдают в детские дома. Только у меня вместо благодарности зарождался страх: вдруг маме с папой надоест меня терпеть, такую плохую, и они меня либо сдадут в детдом, либо станут избивать? Хотя на деле дальше шлепков по попе дело не заходило.
Когда мне было двенадцать лет, мы переехали в Москву. Я надеялась, что с переездом наша жизнь изменится в лучшую сторону, но ошиблась. Мама и прежде говорила папе, что он лентяй и эгоист, а я слепо в это верила и повторяла, как попугай, то же самое. (Мама же всегда права! Она не может ошибаться!) В столице родители стали ругаться еще больше... Папа поначалу пытался найти ко мне подход, но в конце концов озлобился и стал избегать общения со мной.
В новой школе я сразу пришлась не ко двору. Учителя относились ко мне, как к человеку второго сорта, подчеркивая, что только по милости директора я учусь в этой школе без московской прописки. Одноклассники начали травить. Когда я жаловалась родителям, те ходили в школу разбираться, но травля продолжалась. Тогда они винили меня - доставляю им проблемы! - упрекали в неумении ладить с людьми, советовали быть спокойней и просто закрывать глаза на издевательства. А чтобы я была спокойнее, меня снова пугали. Мама говорила, что, заставляя ее волноваться, я довожу ее до рака. Папа сулил мне безрадостное будущее и роль вечного изгоя, если не умею разобраться с обидчиками.
Я окончила школу, поступила в институт, и мне стало легче. Там, по крайней мере, надо мной не издевались. Когда я училась на третьем курсе, погиб папа. Вскоре после его смерти выяснилось, что он изменял маме и имел семью на стороне. После этого я его возненавидела - за то, что причинил боль маме. Мама для меня была святой, папа - чудовищем. Отказалась я от этой философии лишь тогда, когда окончательно выросла и стала вспоминать и анализировать свое детство и жестокие мамины слова. Я поняла, что мама манипулировала моей любовью, моим доверием. И папа страдал не меньше от ее поведения. Это стало для меня жестоким открытием. Я же маме полностью доверяла!
Сначала я не собиралась упрекать маму в ошибках прошлого. Но между нами будто кошка пробежала - начали часто ссориться. И во время одной из ссор, когда мама снова попыталась напугать меня угрозой своей смерти, я взорвалась и все ей высказала. Это был настоящий нервный срыв! После этого случая я обратилась за помощью к психотерапевту и около года пила таблетки, которые мне выписал специалист.
С мамой сейчас общаемся редко. Давить на меня она больше не пытается. Но о прежнем доверии, понятное дело, не может быть и речи. По крайней мере, у меня нет желания делиться с ней сердечными тайнами и советоваться по поводу важных вопросов. Мама обижается, но меня это уже не трогает.
Мужа и детей у меня пока нет. Конечно, я не теряю надежды на лучшее, надеюсь не повторить маминых ошибок по отношению к собственным детям. И всякие манипуляции презираю всем сердцем. Я ведь знаю не понаслышке, какие страдания они приносят...