3.
Ночь они пережили вполне благополучно. Разве что Жужка начала нервничать и тявкать во дворе, поэтому Марийка, пожалев напуганную животину, взяла её в дом, в сенцы. Утром женщина решила, раз уж остались живы, сходить на могилу к мужу, прибраться там и проститься заодно. Кто знает, свидятся ли они на том свету.
На маленьком кладбище было пусто и сыро. Ноги разъезжались в осенней распутице. В разрыве туч вдруг выглянуло солнышко, осветило кладбище с покосившимися крестами.
‒ Ну, вот, я и пришла, ‒ негромко рассуждала сама с собой Марийка, обметая метёлочкой пожелтевшую листву с могилы мужа. – А у нас все как с ума посходили. Бобриха со всеми переругалась, ну, да ты знаешь, баба она вздорная, ‒ говорила она своему умершему мужу, вытаскивая мёртвые коричневые стебли цветов из могильного цветника. – Школу сельскую спалили дотла, Саныча я у нас приютила. Никто ведь больше не приютит, все о себе же думают. А у нас дом большой, да и сколько нам всем осталось-то… ‒ она вдруг всхлипнула. – Ой, страшно мне иногда бывает. Что с нами будет?
Умаявшись, она присела на торчащий неподалёку пенёк, отдохнула, глядя перед собой задумчивым взглядом. Мысли проносились в голове, но ни одну женщина не могла ухватить, запомнить. Из этого оцепенения её вывел громкий вороний грай. Две птицы, что-то не поделив меж собой, сцепились в перебранке, и они так напомнили Марье сельских кумушек, что она невольно усмехнулась. Вон та, побольше и погорластее – вылитая Бобриха. Собрав нехитрый инструмент, состоящий из метёлки, совочка и ручной тяпки, Марийка заторопилась обратно домой.
На краю села ей встретилась всё та же Бобриха, страстно выясняющая отношения с Катькой-Хромухой. У ног Бобрихи стоял мешок с картошкой, у Катьки в руках была сумка, в которой угадывались очертания консервных банок. Увидев Марийку, обе как по волшебству, перестали грызться между собой и разом повернулись к ней.
‒ Ты куда это, мать, ходила-то? – подбоченясь, осведомилась Бобриха. – Уж не на кладбище ли? Место себе присматривала что ли?
‒ А ты, никак, и на кладбищенскую землю лапу решила наложить? – тут же поддела её Катька. – Может, скоро без твоего соизволения туда и лечь-то будет нельзя?
Бобриха тут же развернулась к своей оппонентке, хищно прищурив глаза.
‒ А ты больно языкастая стала, Катерина, ‒ поджав губы, сказала она. – Чего бы не поговорить-то, сидя на наворованных в магазине консервах?
‒ А тебе завидно, что не всё ты, стерва, к своим рукам прибрать смогла? – ринулась в новую атаку Катька.
Марийка смотрела на них, остолбенев, а на глаза наворачивались слёзы. Сколько лет она прожила бок и бок с этими людьми, а не знала, что в них может быть столько злобы. Чтобы не расплакаться прямо при них, она подняла голову вверх, в беспомощной попытке справиться со слезами. Две тёплые капли всё же успели выкатиться из глаз и поползли по щекам.
Небо успело к этому моменту проясниться и на нём теперь сияло солнце. Странное, словно сплющенное и растянутое в разные стороны. Покалеченное солнце последних дней их существования. Небо перестало быть спокойной ровной гладью, оно теперь морщилось и коробилось, шло волнами, складками, переливалось, будто вода от ветра. И никто этого кроме неё, Марийки, не видел. Даже перед лицом вечности никто так и не захотел понять главного: жизнь не для того, чтобы превращать её в грызню, в вечные войны и распри из-за мелочей, из-за глупости. Слишком уж хрупкая она, чтобы не ценить её, свою или чужую. Ничто и никого не в состоянии исправить, даже страх последнего Судного Дня.
Марийка вдруг всхлипнула, не справившись с наплывом чувств. Из глаз хлынули слёзы, застилая всё вокруг.
‒ Так вам и надо! – дрожащим высоким голосом выкрикнула она. – И пусть! Пусть всех нас затянет в темноту, пусть мы все провалимся в эту дыру! Так нам и надо, если мы всё равно остались злыми друг к другу. Если мы даже перед смертью что-то делим, о чём-то спорим и не слышим друг друга! Так нам всем, дуракам, и надо, если мы не научились жить в мире и согласии! Если в наших сердцах по-прежнему темно, то самая нам дорога в эту чёртову чёрную дыру!
Обе женщины, как по команде, перестали браниться, замолкнув с вытаращенными глазами. Этакой прыти от тихони Марийки никто не ожидал. Обычно она не вступала в перепалку ни с кем, улыбалась молча и шла дальше, а тут… Бобриха испуганно перекрестилась, подхватила свой мешок картошки и торопливо подалась в сторону своего дома. Катька, втянув голову в плечи, будто побитая собака, тоже засеменила в свою сторону. Марийка же ещё долго стояла посреди дороги, всхлипывая и содрогаясь от рвущихся из груди рыданий. И лишь успокоившись, понуро побрела домой. Как ни странно, ей отчего-то стало легче. И даже страх скорой погибели перестал терзать её душу.
4.
В эту ночь они так и не легли спать. Снова выла Жужка, да так надсадно, что Марийка опять завела её в дом, и та успокоилась лишь у её ног под стулом. Кошки, тоже предчувствуя скорую гибель мира, жались к хозяйке, норовили влезть на колени. Марийка с Санычем сидели у окна, тревожно глядя в непроглядную темень ночи, в которой что-то жужжало и шуршало. В воздухе висела серебристая дымка, предметы искажались, будто плавились, как кусок льда на раскалённой печи. Сан Саныч, чтобы как-то отвлечься и ободрить Марийку, читал ей стихи и что-то рассказывал. Она его вроде слушала, но не могла вспомнить ни слова из того, что он говорил. Жужка под стулом ворочалась и глухо рычала во сне. Кошки, утихомирившиеся на хозяйских коленях, то и дело тяжко вздыхали. Все чувствовали приближение конца. Иногда Марийка задавалась вопросом, как там Бобриха и другие селяне. Так ли они коротают бессонную ночь, как и она, или же спят спокойным сном, даже не зная, что уже не проснутся. А если не спят, то так же им страшно, как и ей?
Под утро, устав от страха и тревог, намаявшись от бесконечной череды мыслей, они уснули. Это был спасительный сон, как дар за терпение и крепость духа. Марийке снились странные сны. Будто пришёл назад домой её умерший муж Лёшка, сел в углу за стол и потребовал картофельной похлёбки, а Марийка, кинувшись к печи, чтобы достать оттуда горшок, обнаружила, что вместе огня полыхает внутри маленькое солнце. И такое оно яркое, что в доме от него светло и тепло. А за окнами по-прежнему ночь и пустота, будто весь мир исчез, лишь в этой пустоте висят, переливаясь всякими невиданными цветами яркие звёзды.
Проснулась Марийка от звонкого, задорного и сердитого Жужкиного лая. Открыла глаза и увидела, что за окном серое туманное утро. Удивилась, что они все до сих пор живы, поспешила во двор, чтобы глянуть, отчего так сердится собака, да так и замерла на пороге дома. Родное село как-то странно, неузнаваемо изменилось. В тумане вырастали то ли высокие башни, теряющиеся где-то в туманной вышине, то ли стволы деревьев, высоких настолько, что не было видно крон. Из тумана вдруг вылетела громадная серебристая посудина, похожая на латунный таз, в котором Марийкина бабушка варила вишнёвой варенье, тихо проплыла над крышей дома и тоже будто растворилась. Сзади послышалось осторожное покашливание. Женщина оглянулась. За спиной стоял Сан Саныч, выглядывая на улицу из-за Марийкиного плеча.
‒ Сан Саныч, да что же это? – спросила у него Марийка. – Да как же это? Значит, это ещё не конец, что ли?
Школьный учитель лишь развёл руками.
‒ Видишь ли, моя милая, мы только теоретически знали, что происходит при сближении с чёрной дырой. Но космос и вселенная живут по своим законам, вероятно, несколько отличным от тех, которые придумываем для них мы сами. Возможно, при сближении с чёрной дырой, нас не разорвало, а мы… как бы это сказать, перешли в некое иное состояние. Новое состояние. Заняли определённое место в том потоке информации, которая попала в дыру ранее. Вполне возможно, нам предстоит теперь существовать бок о бок с чем-то, доселе нам неизвестным, непривычным.
Марийка снова обвела взглядом это непривычное, проглядывающее сквозь густой туман.
‒ Так что же, получается, права была Бобриха, когда тащила всё в дом, не думая ни о ком больше, кроме как о себе? – вслух удивилась Марийка. – Выходит, она и будет дальше верховодить всеми за мешок лишней картошки?
‒ Не знаю, Машенька, не знаю. Поживём – увидим.
На кухне что-то загремело, Жужка взвыла и ринулась в дом, хотя ещё мгновение назад осторожно обнюхивала крыльцо и выросшие за одну ночь возле него огромные фиолетовые грибы. Марийка поспешила следом за ней, слыша, как она залилась злобным лаем. В углу кухни лениво шевелилось что-то серое, большое и бесформенное, с большим количеством лапок. Собака, негодуя, наскакивала на него и тут же осторожно отпрыгивала назад, не решаясь вступить в бой. Существо будто заслонилось от зверя лапами и издало звук, похожий то ли на стон, то ли на всхлип. На выступающем сверху бугорке открылись три грустных голубых глаза и уставились на Марийку, словно прося о защите. Женщина подскочила к Жужке, вцепилась ей в шерсть, оттаскивая от странного существа. Оно что-то пробулькало, сплющилось и осторожно по стеночке заползло за печь. Марийка растерянно опустилась на стул, гадая, что делать дальше. Печь затопить – так ведь этого за печью обожжёшь, жалко, всё живое существо, хоть и жуткое на вид. Решив что-то, она сбегала в погреб, принесла молока, плеснула в блюдечко и поставила поближе к печке. Потом снова села на стул и принялась молча ждать. Вскоре из-за печи показалась длинная тонкая лапа, осторожно прикоснулась к блюдечку, замерла будто в задумчивости, а потом тихонечко как бы стесняясь серое нечто выползло из-за печи, в момент втянуло в себя молоко и тут же шмыгнуло под стол, где и забилось в дальний угол.
‒ Вот и ладно, ‒ повеселела Марийка. – Вот и сиди там, и мне не мешай.
В своей немного суетливой манере она затопила печь, натворила теста для блинов. Раз уж они в дыре чёрной не сгинули, а живы остались, надо такое событие отметить. Видать, не сильно грешные пока. Ещё через полчаса или через вечность по избе поплыл аппетитный запах блинков, а Марийка, позабыв за повседневными делами свои страхи и тревоги, начала напевать что-то тихим голосом, чтобы не было скучно. Вскипел чайник, и женщина кликнула Сан Саныча к столу. Достала из серванта белую праздничную скатерть и чайный сервиз, подаренный на свадьбу. В центре стола поставила стопку золотистых пышущих жаром кружевных блинчиков. Один на блюдце поставила под стол, не жалко, пусть тот серый угощается. Не торопясь, позавтракали, серый под столом тоже чмокал и вздыхал, затем, осмелев, протянул снизу тонкую лапу и стащил ещё один блин. А после, убирая посуду со стола, Марийка заметила в окошко, что на огород пожаловали. То есть, пожаловал или пожаловало… Огромное, ростом с быка, косматое, с большой головой, унизанной коротенькими крепкими рогами. Оно бесцеремонно топталось по не выкопанной ещё картошке, опускало тупую морду и рылось в земле. Этого Марийка стерпеть не могла. Чертыхнувшись, она выскочила из избы, бросилась в сарай, достала грабли и ринулась на защиту урожая. Женщина кричала и размахивала граблями, даже раза два исхитрилась и треснула ими по косматому боку неведомого зверя, но тот лишь топтался на месте и ревел низким голосом, от которого ломило зубы. И в этот момент из избы выскользнул серый, бочком подобрался к косматому зверю, почти к самой морде и, раздувшись, зашипел. Косматый испуганно, совсем как лошадь, вскинул голову, попятился, а потом, неуклюже развернувшись, убрался восвояси, проломив плетень. Марийка облегчённо выдохнула, добралась до скамейки возле дома и устало опустилась на неё. «А серый-то молодец! – подумала она. – Свой хлеб честно отрабатывает».
Туманная дымка рассеивалась, поднимаясь вверх и открывая вид на небо. Марийка подняла голову и даже рот приоткрыла от удивления. Небо больше не было голубым, оно переливалось разными цветами, будто кто-то протянул над миром радугу во всё небо.
‒ Сан Саныч, идите-ка, посмотрите, красота-то какая! – воскликнула Марийка, глядя в небеса.
Они долго ещё сидели вдвоём на скамейке, глядя вверх, не замечая ни суеты остальных проснувшихся селян, ни их испуганных возгласов по поводу навсегда изменившегося мира.
5.
На кладбище многое изменилось. Выросли какие-то каменные арки и высокие пики из серебристого металла, подпирающие небеса. На могильных крестах обосновался синеватый мох, тлеющий едва заметным огоньком. Однако могилку своего мужа Марийка узнала безошибочно. Точнее, женщину прямо к ней и вынесло.
‒ Ну, вот, Лёшенька, ‒ как обычно, приговаривала женщина, обметая пожелтевшую листву и снимая поросли синего мха с креста. – А я уж и не чаяла, что снова свидимся. Живём мы нормально, привыкаем потихоньку в дыре-то. Новостей у нас тут много, всех и не расскажешь за раз. У Бобрихи вчера горе случилось, в погребе какие-то большие жёлтые черви завелись и три мешка картошки у неё съели. Остальное-то вроде Тарас отбил у них, так теперь Бобриха боится в погреб за банками спускаться. И смешно, и жалко её. Видать, за жадность её Бог маленько наказал. А я на днях в хлеву штуку странную нашла. Вроде как банка железная с ручкой наверху, только если встряхнуть хорошенько, она прозрачная становится и светится ярко-ярко, а жара нет совсем. Побоялась я её в дом-то сначала брать, да серый потом притащил. Так он у нас и живёт, мне по хозяйству помогает. А на кладбище мне теперь вовсе удобно стало ходить. Хотела я сегодня бельё постирать, верёвку стала натягивать и нашла за домом странный камень. Как стекло оплавленное, только мутное, серое какое-то. Вот я на тот камень встала, чтобы верёвку к жерди-то привязать, вдруг глядь – а я уже здесь, на кладбище стою. Решила, раз у так случилось, пойду тебя навещу. Вот бы ещё дыра так сделала, чтобы ты снова жив был и домой вернулся, да только Саныч говорит, что это вряд ли будет. Не стоит и ждать. Может, и так, Сан Саныч у нас человек учёный. Он мне много про дыру-то рассказывает, да только я не всё понимаю. А только я всё равно буду ждать, вдруг ты вернёшься, как я во сне видела.
Она встала с пенька, с мечтательной улыбкой огляделась вокруг и произнесла на прощание:
‒ Ну, вот, навестила тебя, пойду обратно домой, дела делать надо. Придётся на своих двоих обратно-то добираться. Нет здесь такого чудесного камня, чтобы меня назад докинул. Будет время, я к тебе снова загляну. Возвращался бы ты домой, Лёшенька, как бы хорошо было!.. Ну, пойду я, что ли…
Она отвернулась от могилы мужа и торопливо зашагала в сторону дома по извилистой дороге под радужными небесами.
#фантастика #постапокалипсис #рассказ