*ЗАЩИЩЕНО АВТОРСКИМ ПРАВОМ*
Через переплетение прутьев большой, перевёрнутой вверх дном кошёлки злобно глядел на залитый солнцем двор выпученный красный глаз. «Что ж ты, такая-сякая, делаешь?! Ты же детей своих поморозишь!» - воскликнула пожилая женщина, уже не в силах сдержать негодование. Она подошла к кошёлке и подняла её, под ней оказалась корзина, в которой, раскорячившись, стояла пёстрая курица. «Зараза, я же тебя уже выпускала! Чего тебе не сидится-то?» - продолжила свою мысль женщина. Как бы в ответ на эти слова курица выбралась из корзины, резво отбежала к утоптанной дорожке и, распушив перья, улеглась в пыль с видом полного изнеможения.
Это трагикомическое противостояние продолжалось уже давно. Как довольно часто случается в нашей полной несправедливостей жизни, упрямая птица не располагала столь милой её сердцу свободой, целыми днями она должна была высиживать яйца. Это занятие выводило её из себя. Поначалу курица просто вылезала из корзины и бродила по двору, затем, принуждённая своей не менее целеустремлённой хозяйкой, сидела в корзине, накрытая сверху кошёлкой, тем не менее, она, не желая смириться, не садилась на яйца и стояла в самой неудобной позе, злобно глядя через щель наружу.
Хозяйка сперва увещала строптивицу, давала ей прогуляться по двору, однако наседка взяла за правило убегать подальше и прятаться. Тогда женщина стала накрывать её чем-нибудь сверху, но даже и тогда курица не смирилась со своей участью. Тем не менее, все проявления непокорности птицы показались ничем в сравнении со следующим её шагом – она принялась расклёвывать яйца. Два цыплёнка были потеряны, но остались другие два. Один уже был готов вылупиться сам, и поступок курицы ничем ему не повредил; он был озорной красивый, жёлтенький, с блестящими глазками, а второй появился на свет почти полностью лысым, с редкими пушинками на синевато-розовом тщедушном тельце. Женщина стала матерью для обоих; первый птенчик всюду бегал за ней и радостно пищал, а второго она сажала за пазуху, согревая его своим теплом.
Какими же разными были эти братья. Первый постоянно шалил, залезал всюду, куда только можно было забраться, опрокидывал мелкие предметы. Второй, когда никого не было поблизости, смирно сидел в коробке, специально поставленной в угол комнаты, или семенил сзади в надежде, что его возьмут на руки, если это случалось, он сидел тихо-тихо, даже не поворачивая головы, или дремал. Цыплята не дрались, тот, кому посчастливилось больше, можно сказать, даже не замечал брата, он был занят изучением окружавшего его мира, из-за чего с ним иногда происходили разные неприятности, но чаще страдало имущество доброй женщины. Больше всего птенца привлекал умывальник, на который он уже много раз порывался вскарабкаться.
Умывальник этот заслуживает того, чтобы о нём рассказали подробно. Был он вовсе не таким, каким представляем его мы, городские жители. Он напоминал довольно внушительный шкаф, прислонённый к стене и крепко стоящий на четырёх ножках. Вода, хоть и текла из крана, не передавалась по трубе, напротив, её нужно было наливать в специальный бак, располагавшийся под крышкой на самом верху шкафа. Использованная вода утекала через незарешечённое отверстие и попадала в большое ведро, которое время от времени необходимо было выливать, для этого нужно было открыть дверцу.
Мечта покорить заветную вершину укоренилась в сердце шаловливого цыплёнка; иногда женщина в самый последний момент успевала помешать своему подопечному запрыгнуть на скользкий край умывальника.
Однажды днём, когда хозяйка дома была занята уборкой в спальне, случилось нечто, навсегда переменившее жизнь пушистого птенца. Произошло это так: сначала он залез на прислонённый к большому сундуку веник, который женщина по рассеянности забыла отнести на место, потом перепрыгнул с него на сундук, затем - на какую-то коробку, а с неё - на бортик умывальника. Довольный собой, он стоял наверху и заворожённо глядел в чёрное отверстие. Цыплёнок наклонялся всё ниже и ниже, маленьким лапкам было не за что ухватиться, он поскользнулся и… ухнул вниз...
Среди привычных звуков деревенской жизни внезапно раздался крик, это был голос гибнущего существа, взывающего о помощи. Пронзительное, полное ужаса «чек» несколько раз повторилось, и тут женщина поняла, что случилась беда. «Чек!» - ещё жалобнее и звонче. «Чек!» - уже слабее и глуше. Вот хозяйка уже возле умывальника. «Чек!» - последнее отчаянное усилие, звук захлебнулся и смолк. Женщина распахнула дверцу умывальника и, склонившись над ведром, успела вытащить тонущего неслуха из воды за едва торчавший над поверхностью жёлтый хохолок. Цыплёнок лежал у неё на ладони, не подавая признаков жизни: головка свёрнута набок, глазки закатились, клюв раскрыт. Хозяйка принялась дуть на него, встряхивать, тереть пальцем маленькое тельце. Через десять минут её усилия увенчались успехом - птенчик медленно открыл глаза и слабо шевельнулся; мокрый, грязный, со слипшимся пухом, он был совершенно не похож на того озорного красавца, что ещё совсем недавно взобрался на край злосчастного умывальника. «Вот ведь наказание! – бормотала женщина, хлопоча над заморышем. - Говорила же я тебе, глупый, не ходи туда, ведь упадёшь, утонешь. Нет, не послушался – что ты будешь делать! Благо, я услышала, а если б нет! Что тогда было бы? Ведь утонул бы! Слава богу, хоть цел остался!»
Цыплёнок поправился, снова встал на ноги, хотя и пришлось ему просидеть целый час завёрнутым в тряпицу рядом со своим братом. Давешний искатель приключений уже не чувствовал себя таким смелым и решительным, в нём произошла глубокая перемена. Птенец стал осторожен и осмотрителен во время прогулок по дому или по двору. Безрассудство едва не привело его к гибели, о произошедшем теперь постоянно напоминали слипшиеся пушинки, которым уже невозможно было вернуть прежний нарядный вид. Жизнь преподала цыплёнку жестокий урок, который, однако, не сделал его трусом, не отбил охоту познавать мир, а – напротив – научил его задумываться над последствиями своих поступков, быть осторожным и прислушиваться к советам тех, кто хотел его защитить.
Шло время, цыплята росли, и среди пушинок у них стали появляться белые пёрышки, вскоре братья стали неотличимы друг от друга. О том, как складывалась их дальнейшая, полная ярких событий жизнь, можно спросить у Надежды Алексеевны, той самой женщины, которая рассказала мне эту историю.