Шаркая тапками по паркету (тапки из войлока, пол вощён) ходит уборщица тетя Света, думает, что бы убрать ещё. Тряпки и ведра — её дружина. Веник — почти командир полка. Ей бы в Анапу, да больно жирно. Вот и работает здесь пока. Сыну — наушники, дочке — дреды. Мужу — кроссовки, штаны, ремень. Гордо на стенах висят портреты. Вот на портрете барон. Кремень. Челюсть квадратная, взгляд суровый. Правда, излишне барон усат. В принципе, вылитый участковый, если б не умер сто лет назад. Вот человек без стыда и чести. Хитрый правитель, откуда честь. Вот куртизанка. В шестом подъезде, кстати, своя куртизанка есть. Так и написано: Ленка — дама многих разбитых мужских сердец. Вот гугенот на стене Потсдама. Сразу заметно — коварный льстец. Девочка с пряником, мальчик с плетью. Вот шахматисты играют блиц. Мимо минуты летят, столетья. Света охоча до разных лиц. Кланяясь каждому господину, мысленно взвесив в руке ядро, смотрит уборщица на картину и задевает ногой ведро.
Горе уборщице тете Свете. Горе любому, кто слеп и глух.
Шторм надвигается. Хлещет ветер. Рыжая Сью проклинает вслух боцмана, дьявола, юнгу, кока. Над головами грохочет гром. В трюме сушеные листья коки и контрабандный ямайский ром. Пить будем после, сейчас за дело. Дело, пираты, важнее слов. Дева Мария, куда глядела? Надо же было набрать ослов, как управляться с безумной бандой?
Бочки катаются, как горох. Рыжая Сью дорожит командой. Рожи, конечно, избави бог. Эта вот рожа. И эта тоже. Как же мне нравится это всё. Сью напоследок орет истошно: дурень, ослеп, на скалу несёт.
Мир возвращается постепенно в прежнее русло, привычный лад. Света бегом вытирает пену. Синий, как море, ее халат. Ходит халат по притихшим залам, Светой заполненный вглубь и вширь. Это не Света узлы вязала, это у Сью долгота души.
Света для чая находит чашку, думает: выдержу, устою. Кто-то отправил вчера тельняшку Светке-уборщице. Рыжей Сью.
Арт: Аруш Воцмуш