Режиссер провокационных фильмов «Необратимость» и «Любовь» вновь удивляет.
Эль и Луи, кажется, живут вместе столько, сколько себя помнят. Она – скромная домохозяйка, в свободное время шатающаяся по магазинам, он – киновед, пишущий эпичный труд о том, как кино связано с нашими снами. Их спокойная и размеренная воронка быта закручивается в тот момент, когда становится ясно, что у Эль началась стремительно развивающаяся деменция. Теперь вся ее жизнь зависит от Луи, который сам испытывает давние проблемы с сердцем и боится, что, если умрет, о жене будет некому позаботиться. Надежды на сына Луи не оправдываются – он и сам воспитывает непоседливого ребенка и в прошлом имел проблемы с головой, которые сказываются и по сей день. Так старики оказываются прямо перед лицом скорой и неизбежной смерти.
Может показаться, что провокатор Гаспар Ноэ наконец-то остепенился и решил снять «человеческое» кино. Никаких больше неоновых безумий, гипертрофированного насилия и заигрываний со временем. А из экспериментов с формой – только разделенный надвое экран, прием, придуманный не им (впервые такую технологию применил Абель Ганс в эпичном байопике «Наполеон» еще в 1927 году). Окей, первое время смотреть слегка непривычно – жизни Эль и Луи разворачиваются параллельно друг другу, что, за счет съемки одних и тех же сцен с двух камер, добавляет действию достоверности. К этому на удивление быстро привыкаешь, и кажется, что сейчас будет классическая фестивальная драма про жизнь и смерть.
Но нет – это лишь контраст, на котором Ноэ играет с удивительным изяществом. Если так подумать, все его предыдущие фильмы – «Экстаз», «Необратимость», «Любовь», «Вход в пустоту» и даже полудокументальный «Вечный свет» – были об экстремальных состояниях человека. Наркотический приход, беспредельная ярость и уж тем более нахождение вне своего тела – все это сильно отличается от привычного быта, но разве таковым состоянием не является старость? Фирменная издевательская манера режиссера в этот раз даже не маскируется экспрессией и эпатажем – наблюдать за тем, как тело и разум медленно умирают, может быть куда страшнее, чем смотреть, допустим, на постановочные удары по голове огнетушителем из «Необратимости».
Тут, конечно, немалую роль играют, простите за такой каламбур, актеры: Франсуаза Лебрун, легенда мирового кино и звезда новой французской волны, превратилась в живой артефакт. Ее естество, помноженное на мастерство, одновременно восхищает и пугает похлеще всяких скримеров. Знаменитый режиссер Дарио Ардженто тоже напоминает экспонат из музея: ему и играть особо ничего не нужно – достаточно лишь быть в кадре и давить жизненным опытом. Две ключевые фигуры кинематографа 1960-х встречаются в страшной минималистичной драме про застывшее время – а что такое есть кино, если не попытка запечатлеть время? Таким образом контекст отбрасывается в сторону: «Вихрь» – это полудокументальный боди-хоррор, в котором нет ни одного скримера, а жизни парадоксальным образом больше, чем смерти.
