Уже по темну, ближе к полуночи, добрались мы до зажиточного фермерского хозяйства Матвеича. Отворили нам ворота пара его угрюмых племянников, молча смотревших в землю.
- Да вы не смотрите что они смурные, - сказал нам Матвеич, - парни хорошие, брательника маво сыновья. Родители у них в аварии разбились на смерть, я взял себе, куда деваться, родная кровь, сироты, как своих воспитываю. Да вот, не отойдут никак.
Десантник завёл технику внутрь двора.
- Так, Лёнька, Федька, молодцы, бегите к Аграфене, скажите батька велел ужин накрывать. Да чтобы бутыль моего фирменного самогона выставила, не жидилась.
Мальчишки, услышав голос фермера бросились к дому, который надо сказать у Матвеича и впрямь был не дом, а дворец. Любой дворянин бы позавидовал. Огромный, трёхэтажный, с колоннами, не дом, а крепость. Весь участок, а размером он был соток в сто, не меньше, был обнесён весьма внушительным высоченным бетонным забором, с колючей проволокой под напряжением, о чём гласила предупреждающая надпись на воротах.
Фермер проводил нас в дом и развёл по комнатам. Мне в доме отвели огромную гостевую с двуспальной кроватью, свежим шёлковым бельём и спутниковым ТВ. Только успев разместиться, нас позвали на ужин, на котором мы плотно и аппетитно поели после всех своих приключений и крепко выпили с устатку, не смотря на пост. Отец Николай сказал, что грех этот ради такого случая нам прощается. За столом с нами трапезничала жена Матвеевича – красивая, статная русская женщина с длинной косой, и его две дочери-красавицы, сыновей и племянников он отправил есть вместе с прислугой, в соседний пристрой. После ужина бывший десантник с деревенским гостеприимством растопил традиционную деревенскую баню, благо подогревалась она газом и была здесь же, на цокольном этаже, щедро отходил веником и искупал гостей в холодном бассейне. Короче развлёк нас старый вояка как мог, релакс полный, отчего захотелось спать, тело размякло и веки налились свинцом.
Когда мы уже расходились спать, отец Николай проводил меня до комнаты, вошёл вместе со мной, взял за руку и заговорщицким шёпотом произнёс:
- Ты это, Иван, будь осторожен. Сегодня полнолуние. Дело мы сделали богоугодное, но и Сатанаил, сам знаешь, зверь злопамятный, чую будет мстить он нам сегодня... Гляжу я, тебя у самого входа уложили… Так вот, если ночью, когда взойдёт полная луна, ты услышишь стук в дверь и услышишь голос, даже самого Матвеича, ты это… не открывай. Как бы он не просился…
- А что ж это за тайны мадридского двора, что тут такое творится?!!! – вскричал в испуге я.
- Да не всё так просто с домом с этим и местом… Я конечно освятил его, но… Видишь ли, брат его, близнец, ну отец Лёньки с Федькой, не в аварии погиб…
- А как, отец Николай? – c дрожью в голосе продолжил я вопросы.
- Ну ладно, ладно… Ты себе голову-то свою светлую не забивай, главное не открывай никому и носу из комнаты не высовывай, всё понял?
Он не стал больше ничего рассказывать, резким движением раскрыл дверь и стремительно ушёл, скрывшись на втором этаже огромного дома. Я же, честно говоря, настолько хотел спать, что стоило мне только присесть на кровать, как я провалился в лёгкий животворящий сон без снов и страха, какой бывает только в деревне на свежем воздухе, после бани.
Не знаю сколько я спал, потому что был как будто в забытьи, но среди самой ночи, где-то между беспамятством и реальностью, толи во сне, толи наяву, не знаю, я слышал стук, как и предвещал Николай. Потом был голос. Матвеичев вроде, а вроде и не Матвеичев, который просил его впустить. Мне кажется, я слышал стук детских шагов и слова грустных мальчиков – Лёньки и Федьки: «Папка, Папка!». Потом крики, суматоха, стуки, шум возни. Слышал, как кто-то басил: «Изыди, Сатана!». Слышал выстрелы. Потом всё стихло. А может это был просто страшный сон…
******
На утро, ни свет, ни заря, меня поднял нетерпеливым стуком отец Николай. Он выглядел усталым и осунувшимся, под глазами чернели круги, как будто он не спал всю ночь. Некогда сидевшая как влитая ряса, казалось висела теперь на нём, как на вешалке. Николай старался не смотреть мне в глаза. Его светлые волосы были укрыты церковной шапочкой.
- Поднимайся, Иван, пора нам.
- А что ж так рано, отец Николай, ещё только семь утра!
- Да некогда нам, давай, одевайся, выходи. Работы по горло. Я тебя на улице жду.
Он закрыл дверь, и я услышал удаляющиеся шаги и стук входной двери. Я наскоро оделся, умылся из кувшина в умывальнике, который для удобства был в моей же комнате, собрал свои нехитрые пожитки, не застёгнутый и мятый выскочил из комнаты сунув ноги в стоптанные, не завязанные ботинки. Вокруг было подозрительно тихо. Ещё вчера тут везде слышался детский смех, толпились какие-то люди, стол ломился, дом был полон жизнью, везде была суета, звуки. А сейчас здесь была тихо, как… в гробу. Хоть и неуместно такое сравнение для такого огромного гостеприимного жилища. Я прибывал в полном неведении. Ну тихо и тихо, может спят все, или наоборот уже ушли по деревенским делам. Ну смурной отец Николай, ну и что, может всю ночь молился?
- А что ж нас даже завтраком не покормят? – улыбаясь и потягиваясь, громко, во всеуслышание сказал я, выйдя на улицу, где одиноко стоял Николай.
- Не до завтраков сейчас, поверь мне… Ты готов? Нам ещё технику искать.
- А зачем её искать, вон же у Матвеича сколько всего? – удивился я, - И где собственно он сам, спит что ли ещё?
- Горе у него, не спрашивай лучше. Гость тут ночью приходил, не прошенный… И детишки пропали, ну… в общем занят Матвеич, не до нас ему сейчас, не будет его сегодня. Давай заводи свою колымагу и погнали на трассу, грача на кране искать. Не забыл, нам ещё купол ставить, это работа не из лёгких.
- Да ты можешь толком объяснить, отец Николай, что произошло-то? Что за секреты и где все? Где дети, Аграфена? Что ты всё загадками говоришь!
- Не говорю, значит не надо тебе в это дело впутываться. У тебя теперь своих проблем хватит. Я ж объяснял, Сатанаил так просто не отпустит, придётся муки принять ради Господа нашего, Иисуса Христа.
Николай снял шапочку и перекрестился. И… о ужас! Его голова под монашеской шапочкой – скуфьей, была полностью седой… Николай прикрыл ладонью глаза и несколько минут устало молча стоял.
- Да что у вас тут творится? – вскричал я.
- Да не ори ты, говорю горе у людей. Всё, поехали, не надо нам здесь быть.