Есть вещи, которые я хочу закончить. Они не дают мне покоя. Но не пишутся. Потому что ушло... не вдохновение, а – настрой. И ещё оборвался космический путь.
Преграда. Я вижу её, она призрачна, тронь – и рассыпается. На мириады звёзд... Но я не трогаю, возможно, не время. Или просто боюсь улететь во Вселенную. Это заманчиво и опасно. Как если стоять на высоте сотого этажа. Тянет сделать шаг вниз. Не чтобы упасть – чтобы взлететь. Умом понимая, что нельзя, подсознанием чувствую – можно.
Потому и на месте топчусь. Ещё не время улетать.
«Ночь большого Солнца»
В глазах – рассыпающаяся на микроны чёрная мга.
Сквозь зелёную толщу в ночи душа металась в переулке. Я поймала её и поместила в центр анормального города Энс. Мне надо проникнуться духом таинства тех мест…
Городок, несмотря на мощёные камнем улицы, богатые некогда дома и растущую повсюду зелень, почти пустой, в нём живёт десятка два мужчин и всего четыре женщины. Чуть позже вижу, что женщина тут одна, её зовут Айна, а остальные три – её маленькие дочери от разных отцов. Айна не знает, кто отец зеленоглазой Сьюзи, родившейся в позапрошлом году, и кто подарил тёмную кожу Сильвестре пять лет назад. Но Айна подозревает, что её старшая дочь крутит шашни как раз таки со своим отцом. «Мала, мала ещё дурёха», – шепчет она, глядя, как Тира, сидя на коленях рыжеволосого великана, утыкается лицом в его волосатую грудь. Тот расставляет ноги в рваных штанах, и Тира валится в ямку, смеётся, пытаясь выбраться, но тщетно. Великан хватает ее в охапку и, кажется со стороны, свирепо тащит в дом. Айна вскрикивает, бросается следом, но путь ей преграждает вечно хмурый страж покоев.
– Отпусти, нельзя! Ей только девять! – пытается оттолкнуть его Айна.
На крыльцо из дома меж тем выбегает Тира, в руках она держит котёнка. Великан выбрасывает из окна кошку, та шмякается оземь и лежит неподвижно.
– Сдохла,– сообщает Великан, выходя на воздух. – Двое ещё барахтаются, выживут-нет, не знаю. Третью малая выхаживать собралась. Пусть. Всё забава на праздник.
Айна облегчённо вздыхает, смотрит на белое небо и шепчет «спасибо». Потом поворачивается к подошедшему темнокожему юнцу и, словно продолжая незавершенный разговор, спрашивает:
– Ну? Что он сказал? Мы пойдем или нет?
– Сказал – пойдем. Когда скроется солнце.
– Пойдут все или только вы?
– Все, кроме Сью. Она останется со мной.
– Тебя не берут?! Что случилось?
– Со Сью кто-то должен быть ночью. А у меня длинный язык.
– Понятно. Ну… Потерпи до следующего раза.
– Если он у меня будет.
Айна сдерживает возглас, ее сын выдергивает топор из пахнущего свежей древесиной пня, закидывает на спину плетеный короб, поднимает брошенную кем-то лопату и уходит в лес. Сегодня его очередь собирать и закапывать падаль.
Айна долго смотрит вслед Бэку, думает, почему же так несправедлив к старшему сыну Предводитель, и уходит в дом. Я вижу, как перед крыльцом, в коробе с мокрым песком, играет-возится малышка Сью, как бродит по двору Сильвестра, собирая накиданные братьями толстые ветки, а Тира ловко орудует топориком, разрубая их на мелкие щепы и сбрасывая в плетёный короб у изгороди.
Вижу, как по верхушкам полусухих елей скатывается в ночь тусклый грязно-жёлтый шар, как возвращаются усталые мужчины из лесу – кто с добычей, кто с пустыми руками, но возвращаются все. Кроме Бэка. Айна беспокойно вглядывается в сгустившуюся тьму, порывается бежать туда, к сыну, ушедшему собирать падаль, но Предводитель перехватывает её за пояс твёрдой рукой и толкает к дому.
– Зови девочек, пора.
– Ты отправил его умирать! Зачем ты так не любишь его?!
– Он вернётся. Он возвращается всегда. Собирайся. Собирайтесь все, – крикнул Предводитель в разрозненную толпу хмурых людей. – Бэк найдёт нас, он знает путь.
Мне хочется вмешаться, вступиться за грубо отброшенную наземь Айну, успокоить плачущую Тиру и прижать к груди заснувшую в коробе с песком Сьюзи… А ещё – сорвать с Предводителя его вызывающе-наглый наряд. Он нарядился! Он вытащил из сундука красный камзол. Откуда, откуда у него камзол?! Почему он отправил Бэка в лес даже без рубашки, а у самого в сундуке спрятаны блестящие штаны, и шёлковая серебристая рубаха? Он вырядился, как петух! А Бэка оставил в лесу и не собирается искать его.
Я понимаю, что не сюда, не в такую суету собиралась перенести себя. Но я уже здесь. И остаётся только наблюдать…
Кто они? Где все другие?! И вернётся ли Бэк?..
Я смиренно следую за ними – в другую сторону от леса, по мощёным улицам, с буйной поначалу и исчезнувшей в конце растительностью. Факелы освещают дорогу, мужчины идут молча, держа наготове оружие, Сьюзи спит в котомке за спиной у Тиры, Айна крепко держит за руку Сильвестру и поминутно оглядывается, вслушивается, ждёт.
Идут долго, но для меня здесь времени нет, и я оказываюсь посреди огромной, ярко освещённой площади почти сразу. В центре возвышается сверкающая тысячью огней ёлка, широкая, мохнатая, разлапистая. Меньше чем за секунду площадь наполняется людьми, шумом, смехом, говором. Я похожа сейчас на Сьюзи – она открывает глаза, высовывает голову из мешка за спиной сестры и смотрит на всё изумлённо. Боится радоваться, но и пугаться вроде нечему. На всякий случай Сью кричит и машет руками, стучит по плечам Тиры. Та кивает матери, и Айна вытаскивает девочку, прижимает к себе, поручая заботам старшей дочери среднюю.
Я не кричу, никого не стучу, но со всё нарастающим интересом жду, что же будет дальше.
Кажется, никто не видит, или не считает нужным видеть людей, совсем ни на кого из местных не похожих. Товарки с цветными коробами на атласных лентах весело предлагают купить сладости, но пробегают, шурша юбками, мимо изумлённых детей Айны. Сильвестра пытается схватить очередную летящую впереди юбку, но хватает лишь воздух. Не сдерживает возмущённого возгласа, останавливается и топает ногой. Тира невольно улыбается и пальцем манит за собой. Пока мать не видит, она ведёт младшую сестру в пряничный домик – большой, сладкий и хрупкий. Домик быстро заполняется детьми. Все они отламывают от низкого потолка фигурные сладости, отчего в крыше остаются отверстия, сквозь них внутрь струится разноцветный свет, через мгновение обрушивающийся на сладкоежек в полную мощь. Пряничный домик ещё сохраняет стены, но и от них вскоре не остаётся ни следа. Сильвестра заливается радостным смехом – её никто не ругает за сломанный дом и не отбирает тающие во рту сладости. Ей опять странно, что она может отломить кусок пряника и съесть его, но не может потрогать золотистый бант на красивом платье смеющейся девочки рядом. Вот же он, бант, рядом, она берёт его в руки!.. – и сжимает в кулак пустоту».
...
