Хитрецы обхитрили друг друга
А зачем вообще было трудиться писать эти «Послания Павла» и привозить их в Рим, с какой целью? Проповедь богословия Симона, имевшего приоритет в восточной части Римской империи, затеянная Маркионом в Риме, не могла увенчаться успехом на Западе. Как показывает его отлучение от церкви в 144 г. н. э., после продолжительных колебаний Маркион получил четкий отпор. Вкладом в это, несомненно, было, в первую очередь, то, что в римской церкви, куда Маркион представил свое симонианское богословие, особенно большое влияние имели иудео-христиане. Естественно, они никак не могли принять маркионитское учение и, очевидно, могли воспринять это только как одно из худших богохульств в отношении Бога Израиля и библейского Закона. Тем не менее, Маркион почему-то не был немедленно и бесповоротно отвергнут римскими последователями иудеохристианства – на окончательный разрыв с ним понадобилось аж четыре года, срок немалый для выяснения того, что было ясно с самого начала: что представленный Маркионом древний апостол Павел является, по выражению Тертуллиана, «апостолом еретиков».
Так на что же были потрачены целых четыре года, прошедших от триумфального пришествия Маркиона в Рим до его отлучения от римской церкви, как еретика и безбожника, «первенца Сатаны», как его образно охарактеризовал при личной встрече св. Поликарп Смирнский?
Ответа на этот вопрос мы не нашли нигде, поскольку никто до нас просто не додумался его поставить – слишком велика инерция церковных выдумок святых отцов про него: все эти приезды, дары Риму, сиквелы и приквелы маркионова сериала - все это лишь плоды фантазии тех, кто после Маркиона еще только родился. Надо прямо признать: исторически мы о Маркионе ничего не знаем, кроме его авторства «Антитез», о которых не утерпел упомянуть святой аноним, подделавший свою писанину под 1 Послание к Тимофею в последней главе 6: «20 О, Тимофей! храни преданное тебе, отвращаясь негодного пустословия и прекословий (ἀντίΘεσις – антитезы) лжеименного знания».
Никакого другого ответа дать невозможно, кроме того, что это время было потрачено на некое подобие взаимополезного сотрудничества: Маркион надеялся обратить римскую церковь в свою веру; а римская церковь имела планы использовать Маркиона в целях обновления обветшавшего и своей сектантской замкнутостью негодного для прозелитического распространения и привлечения в свои ряды масс новообращенных иудеохристианского богословия с библейским богом-Иеговой в качестве Отца Иисуса-Машиаха во главе. Необходимо было авторитетно обосновать уже сложившуюся в Римской церкви практику оправдания отказа от соблюдения библейского Закона, как завета ветхого, обветшавшего и утратившего силу и значение с приходом жданного евреями Мессии-Христа в лице Воскресшего из мертвых Иисуса, в связи с чем библейским богом отменялся Ветхий и заключался Новый завет уже не с одними евреями, но вместо них со всеми уверовавшими в мессианство Иисуса, которых Бог-Отец теперь уже приглашал к себе в дети, усыновляя их через веру в Иисуса Христа. Сам Маркион для решения этой задачи совсем не годился, будучи никем, для этого был нужен авторитет, восходящий если не к самому Иисусу, то хотя бы к его ученикам, апостолам. Но место известных апостолов было уже занято с обеих сторон: с иудеохристианской – самозванцами-иудеями Иаковом, Петром и Иоанном; а со стороны «гностической» ветви – настоящими Иоанном, Симоном-Кифой и другими бывшими учениками Иоанна Крестителя, перечисленными в ев. Иоанна. И тем и другим теперь уже невозможно было приписать какие-то «вновь обретенные» богословские писания от их имени. То есть, свободных древних апостолов для нужной римскому священноначалию проповеди не оставалось. И придуманное римской иерархией решение этой задачи было поистине гениальным: обрести подлинные Послания разным церквям некоего древнего «апостола язычников» из иудеев, еще, оказывается, вон когда, в середине первого века, проповедавшего столь актуальный сегодня отказ от жестких рамок библейского Закона в пользу свободы во Христе «по благодати» с помощью Маркиона, «обретшего» и собравшего их по всему Востоку и привезшего их неизвестно откуда «в дар» Римской церкви. Это был сговор, устраивавший обе стороны: Маркион через фальшивые послания фальшивого Павла приобрел возможность распространить свою проповедь симонианства в ортодоксальных иудеохристианских церквях; а иерархия обретала апостольский авторитет иудейского происхождения для своих прозелитических новаций – не придерешься. Устроивший всех на первых порах компромисс состоял в том, что неназываемое в иудаизме библейское имя Бога не употреблялось и не уточнялось, но лишь подразумевалось каждой из сторон свое, вместо него «Павел» сообщал о едином Боге-Отце и Его Сыне Иисусе Христе, Воскресшем из мертвых, что вполне устраивало и иудеев, имевших ввиду своего посланного Иеговой жданного библейского Машиаха, и последователей симонита Маркиона в более широком значении облеченности Иисуса важной миссией Сынобожества, или просто «благого» ХрЕста. Четыре года были потрачены на совместный труд изготовления шести поддельных писаний Павла и в качестве бонуса к ним еще и повествования о жизни Иисуса , ныне известного, как маркионово Евангелие Господне (не сохранившееся, но кроме трех первых глав практически скопированное Лукой) – и таким образом был составлен Новый Завет, устроивший обе стороны – казалось бы. Но при этом хитрецы с обеих сторон имели ввиду каждый свое. Видимо, Маркиону обещали почетное место в иерархии, и все было хорошо до тех пор, пока иерархия не потребовала от Маркиона включения в новообретенный НЗ еще и Еврейской Библии в качестве приквела истории еврейского бога, вдруг высунувшегося из-под маски выведенного в Посланиях безымянного «единого» Бога-Отца – вор у вора дубинку украл. На что Маркион, преследовавший совершенно другие цели, естественно, пойти никак не мог и категорически отказался. Так всегда (и сегодня) заканчиваются хитрые договорняки – крахом.
Маркион в ответ написал книгу «Антитезы», в которой отверг всякую причастность Бога Отца к библейскому языческому божеству, опровергнув его на сравнительных примерах из библии и известного ему Учения Иисуса – и тут же был обвинен в двоебожии, ославлен еретиком и отлучен от римской церкви, получив от нее вместо почетного места – по мягкому месту. На том и разошлись. Однако, результат богословствования «Павла», внедрившего в Послания вместе с отказом от исполнения библейского Закона начатки всех известных к тому времени ересей, настолько превзошел намерения, что понадобилось еще сорок лет, чтобы привести их с помощью пространных дописок в канонический вид иудаизма для гоев, который позволил сегодня объявить христианство «авраамической» религией, а иудеев – нашими старшими братьями по вере в одного и того же еврейского бога Иегову.
Только этим договорняком можно объяснить последствия: Маркиона начали травить как злостного еретика и «первенца Сатаны» сразу же, а вот реченных посланий Павла и его самого это нимало не коснулось, за сорок прошедших после скандала лет о них вообще нет упоминаний, пока они не вылезли уже в составе десяти-четырнадцати в мураториевом каноне, у Иринея Лионского, затем у Теруллиана, назвавшего Маркиона «понтийской мышью», изгрызшей подлинные послания Павла, которых до этого никто сорок лет в глаза не видывал, как и самого Павла – никто и никогда. В то же время в маркионитских кругах продолжали распространяться «подлинные» послания Павла вместе с маркионовым евангелием в составе его Нового Завета. И ни одна из сторон не смела признать, что Павел с его посланиями суть их совместная подделка, ни одну из сторон не устроившая, и ставшая чемоданом без ручки, который тащить невмочь, а бросить уже невозможно.
То есть, если бы Маркион просто привез в Рим некие Послания древнего апостола, якобы известного церкви спокон веку – его бы тут же уличили в том, что «царь-то – ненастоящий!», сравнив его версию с, хотя бы, посланием к Римлянам, которое должно и обязано было быть у Римской церкви в наличии со времен пребывания Петра и Павла в Риме, как святыня. А если бы просто объявился с Посланиями неизвестного никому апостола – был бы тут же отвергнут, как самозванец и фальсификатор. Но нет, молчок целых сорок лет, и вдруг потом - тадамм! – нашлись подлинные послания в три раза большего объема, оказывается, объеденные ранее понтийской мышью. Но никто так и не удосужился объяснить источник их происхождения до Маркиона, откуда они вообще взялись и когда это случилось.
