Один церковный иерарх, несший свое служение в годы советской власти, вспоминая времена гонений, сказал: "Церковь спасли белые платочки". Действительно, среди прихожан советского и раннего постсоветского периода большинство составляли женщины пожилого возраста. Это они вынесли на своих немощных плечах груз борьбы с идеологической и репрессивной машиной безбожного государства, не раз пытавшейся закатать в асфальт материализма последние ростки веры. Но всякий раз, когда этот страшный каток сдавал назад, они, как подмятая трава, вновь восклонялись, и, обогретые Солнцем Правды, устремляли свои взоры к Небу, откуда должно было прийти избавление. И Бог услышал их молитвы: безбожный вавилон пал, похоронив под своими обломками кумиров коммунистической системы, а правда Божия воссияла еще ярче над исстрадавшейся страной.
Читать предыдущую часть
Много белых платочков встретил я и в Покровской церкви г. Темиртау, когда только переступил ее порог. Это были пожилые, в основном, женщины, которые по субботам и воскресеньям не лясы точили, сидя на лавочках у подъездов, как многие из советских старушек, а приходили в церковь помолиться за своих непутевых детей и внуков, а заодно и за "богохранимую страну нашу, власти и воинство ея". Также, как и город, церковь наша была интернациональной по своему составу: русские, украинцы, мордва, греки, – кого только не собрала сюда со всех уголков земли Русской злая судьба. Но все они были одной дружной церковной семьёй, хотя и довольно почтенного возраста. Позже, когда я стал чтецом, а затем и третьим священником храма, эти белые платочки ещё долго составляли большинство прихожан, так что многие из них стали мне как родные.
Принимая у них исповедь, и в частных беседах я знакомился с историями их судеб, которые, как и у всех людей, были разными. Но при этом почти все сюжетные линии этих историй имели одну отправную точку. Этой точкой была трагедия, которую они пережили в детстве: высылка семьи в Казахстан, смерть родных и близких в нечеловеческих условиях жизни в спецпоселении. То, что сами они остались в живых, воспринималось ими как чудо, за которое они непрестанно благодарили Бога. Кого-то из них, как бабу Акулину, разлучили с родителями, и они ничего не знали об их судьбе. Кому-то повезло: отправляясь в ссылку в казахские степи, родители догадались зашить ребенка в вещмешок и всю дорогу прятали его среди скудных пожитков от вездесущих взоров сотрудников НКВД. Но оказавшись в лютый мороз посреди голой степи люди гибли: дети теряли родителей, родители – детей.
Но, несмотря на все перенесенные страдания, они находили в себе силы жить: учиться, работать, воспитывать детей и при этом не роптать на обидевшую их власть и не жаждать мщения. Эту силу им давала вера во Христа и Его Церковь, которую они любили всем сердцем и которой служили как и сколько могли.
Когда приходу отдали здание садика и его стали переоборудовать под храм, они трудились вместе со строителями не покладая рук: кто кирпичик принесет, кто палочку, кто порядок наведет, – знали, что ТАМ им этот труд непременно зачтется!
Да и не только ради небесного барыша, а и на пользу души и телу несли они каждый своё церковное послушание. Бывало разболеется христолюбица дома сидючи, так, что кажется и встать невмочь. Тогда соберётся с силами и потихоньку-помаленьку в храм, да и дошаркает. А тут работы невпроворот: и подсвечник почистить надо, и полы помыть, и святые образа от помады оттереть ("накрасятся что куклы, охальницы!"). Глядишь, откуда-то уже и силы берутся, и радость на душе звенит колокольчиком, и телу крепость прибавляется. "Нет жизни без Церквы-Матушки", – говаривали мои старицы. Знали по опыту силу ее благодатную, исцеляющую всякого, кто с верой к ней прибегает.
Сегодня я жалею, что не записал их воспоминаний, – так всегда бывает, когда ты молод, и тебе кажется, что времени у тебя – вагон. Но оглянувшись однажды вокруг, ты вдруг обнаруживаешь, что те, с кем ты был знаком не так давно, уже покинули этот мир, и тебе ничего не остается, как только сшивать из разрозненных лоскутков собственных воспоминаний более-менее связную картину. Да только картина не выходит, так, скудные наброски. Пусть хоть они останутся, сберегут память о милых сердцу белых платочках...
Самой почётной и почтенной старицей нашей церкви была конечно Мария Никаноровна. А всё потому, что свой многокомнатный дом, стоявший в районе соцгорода, в конце 80-х отдала она под Дом молитвенный. Впервые в Темиртау появился приход с собственным священником, где стали совершаться православные службы, здесь и я получил свои первые впечатления от встречи с православием.
В Молитвенный дом вход был через глухие – без окон – сени, выполнявшие функцию церковной лавки. Прямо из сеней ты попадал в главный зал, где стояли молящиеся и клирос во время богослужения. Из зала в алтарь – небольшую комнатку с окном, смотрящим на трамвайную линию – вела одна дверь, а вернее – дверной проём, служивший и царскими и дьяконскими вратами одновременно. Вместо дверей его закрывала расшитая растительным орнаментом бордовая завеса. Когда начиналась служба и завеса отдёргивалась, то через проем выходили на середину церкви и священник, и его помощники – пономари. Они настолько привыкли к такому порядку, что в новом храме, где иконостас был сделан по всем правилам, они то и дело норовили прошмыгнуть через царские врата.
Слева от зала в небольшой комнатушке была устроена исповедальня, куда помещалось от силы человек пять-семь. Всем остальным молитвы перед исповедью приходилось слушать стоя в главном зале. На стороне противоположной алтарю располагалась комната побольше: здесь совершались панихида и Таинство Крещения. Здесь в 1993 году, в невероятной давке и тесноте, мы крестили нашего первенца. Тогда в комнате с низким потолком размером 3х4 м. умудрились поместиться до 50 человек! Вообще в этот период, который ещё называют Вторым Крещением Руси, крещающихся было так много, что молитвенный дом просто не вмещал всех желающих. Поэтому священник – о. Николай – совершал по три-четыре крещения в день, после каждого из которых он должен был менять насквозь промокший от пота подрясник.
Несмотря на довольно невзрачную обстановку, дом Марии Никаноровны был и местом совершения первых архиерейских богослужений, которые совершал здесь архиепископ Алма-Атинский Алексий (Кутепов). Сама хозяйка дома никуда не переезжала, и жила в нём на правах сторожа, исполняя одновременно послушание продавщицы в церковной лавке. При таком положении она пользовалась всеобщим уважением и любовью, которые продолжали воздавать ей и после того, как церковь перешла в новый большой храм. Посещая богослужения в новом храме, она всегда оказывалась в центре внимания: вокруг нее тут же собирались белые платочки, которым она с важностью рассказывала разные поучительные истории из области церковного фольклора.
Помню, как за столом в трапезной она задала присутствующим загадку: "Когда Господь ходил по земле-матушке, то всякой травке кланялся, а одной – не поклонился. Знаете, какой?" Мои платочки начали переглядываться и недоумевать, не зная ответа. "Табаку!" – подняв утверждающе перст, изрекла Мария Никоноровна. Почитательницы при этом зело дивились мудрости своей наставницы, вздыхая и покачивая головами, вот, мол, какие мы глупые.
Меня тогда эта картина изрядно повеселила, а теперь я бы кажется сидел бы и сидел в их обществе, так мне было с ними хорошо и уютно. Но нет уже ни Марии Никаноровны, ни ее духовных сестёр, и только воспоминания о них греют мою озябшую душу.
Как нет и Молитвенного дома: после переноса богослужения в новый храм здание было возвращено хозяйке. Умирая, Мария Никаноровна заповедала племяннику, своему единственному наследнику, делать с домом все, что захочет, но только в комнате, где был алтарь не устраивать спальню. Но тот не послушался, и сделал по-своему – поставил в бывшем алтаре супружеское ложе. За что вскоре и поплатился: бедняга попал в аварию и переломал себе руки и ноги. Лёжа в той же комнате в бинтах и гипсе, он, конечно, десять раз пожалел, что не исполнил заповедь своей тётки. Понял ли он, что место, где он живет, навсегда стало святым не только для белых платочков, но и для тысяч родившихся здесь для Вечности человеческих душ, история умалчивает.
Продолжение следует