Клубы дыма цвета дождливого дня и унылой предрабочей походки сорвались с припухших губ и со звуком – шелестящим, срывающимся на свист – впечатались в оконную раму, обхватили её, обвили и начали пожирать пластик, а за ним – стекло. Их жадного, выпячивающего самого себя напора хватило на секунду: окно сказало им: «Фьють!» – и они отступили, растворились в бескрайней воздушной толпе.
Паша сжал сигарету пальцами, и тлеющий огонёк обрёл второе дыхание: описал полукруг и на излёте своей жизни слизал капли воды с холодного стекла рифлёной пепельницы.
Проводив огонёк в последний путь, Паша открыл окно. В сравнении с горчинкой табака, облизавшей и укусившей язычок с лёгкими, аромат морозной ночи оказался настолько силён, что Пашу оглушило. Свежесть проникла в его грудь тонкими пальчиками, пошурудила там, дыхнула на руки и ноги, от чего они задрожали, и, сжав кулачок в районе желудка, потянула к себе.
– Ну нафиг! – ответил на эту наглость Паша и закрыл окно, запер свежесть в просторном аквариуме вокруг дома. По-хорошему, ему стоило сразу и без жалости отдать ей цвет дождя и унылой походки, но сегодня за её плечом стоял косматый дед с глазами-льдинками, а его холодного взгляда Паша опасался.
И потому курил с закрытым окном.
Дым цеплялся за стенки балкона, совал нос в каждую щёлочку и, конечно же, проникал в комнату, надолго оставляя в ней мазки горечи. А как он ликовал, когда Паша открывал дверь! С яростью гепарда, преследующего добычу, он рвался в проём, чтобы впиться в каждый предмет в комнате и никогда не возвращаться под пристальный взгляд косматого деда.
Если бы с дымом можно было разговаривать, Паша давно предложил бы ему сделку: оставлять его вдвое больше на балконе, но чтобы ни кусочка его не было в комнате. Увы и ах! И в такие моменты ему приходилось выбирать: или летящие поцелуи морозной свежести или затухающая горечь дыма.
Не успел Паша вкусить тишину комнаты, как загорелся экран телефона и раздалось короткое «дилинь!» Вылезла табличка с лаконичной надписью: «Вы и Рыжехвост образовали пару!».
Едва Паша взял телефон, как дилинькнуло повторно и появилось новое сообщение: «Привет, красавчик». Вот как... Предчувствие раскрыло тёплые лепестки солнечного бутона, и, как будущий новорождённый, толкнуло ножкой в животе – Паша почувствовал, что косматый дед сегодня его всё-таки дождётся. Пара движений пальцами – и профиль незнакомки открыт.
С экрана смотрела стройная девушка с короткой стрижкой и голубыми глазами. Острый носик, тонкий и словно выточенный из камня подбородок, худые пальцы с едва выраженными суставами, полупрозрачная, но не фривольная и не открывающая ничего блузка – не девушка, а ветер, летящий над пшеничным полем и склоняющий колоски к земле – легко и мимолётно, не задумываясь о цели, ради которой он это делает.
Ни одного рыжего волоска на её голове не было.
Паша посмотрел на белокурые волосы, которые лежали в этаком творческом беспорядке, что, казалось, дунешь на них – улетят. и его пальцы словно сами выбили:
«Привет, одуванчик. Каким ветром занесло?»
Внизу экрана мелькнула фраза «Рыжехвост печатает...» и почти тут же появился её ответ:
«Я сама ветер, лечу куда хочу».
«Сегодня – ко мне, завтра – весь мир посмотреть?»
«Ага )) Я легка на подъём. Полетишь со мной?»
Большим пальцем Паша поддел верх сигаретной пачки и закрыл глаза, втягивая аромат нетронутого огнём табака. В голове пронеслись образы: полумрак, мягкие кресла, дубовые столы и сидящие за ними люди, неспешный, тихий говор, каждое слово которого падало, словно капля воды в тишине – нестерпимо громко. За одним столиком, в клубах дымной горечи со вкраплениями одёжной пыли и людской кислинки, мелькнули белокурые вихры.
«Если мы летим в одну сторону, то конечно )»
«А куда ты хочешь?»
– На море я хочу, – сказал вслух Паша. Море и родные Березники – они как «Сотворение Адама», когда один тянется к другому, а друг друга всё никак не коснутся. Богом Паша не был, так что преодолеть это притяжение мог, но не ради незнакомки, стукни ей в голову подобная мысль, и потому ответил:
«У меня кожа бледная, сгораю моментально. Так что только вперёд».
«Кожа бледная, а сердечко горячее )) Кем работаешь, что так стремишься вперёд?»
«Донором, с попутным ветром доставляю сердечки с позитивом )».
«Ахаха )) Тогда ты сможешь удержать меня больше, чем на день».
Губы сомкнулись на сигарете – и пачка медленно уплыла вниз, оставляя рыбаку его добычу.
«Я не держу ветер, я лечу с ним».
«Но только если он попутный...»
Тишину балкона разорвал щелчок. Он появился на миг, а потом увидел серость окружающего его мира и, закрыв глаза и не желая ничего рассматривать, поспешил вернуться в свою раковину и ласкать привычную перламутровую прелесть. Затем пришёл второй щелчок, огляделся, как будто развёл руками, подтверждая, что он искал, но не нашёл и теперь не понимает, что делать дальше. Его размышления прервал третий: буквально вклинился и, словно одежду, снял и встряхнул второго, но и сам при этом блеснуть ожидаемым не смог.
Опустевшую зажигалку Паша положил в пепельницу и вернулся к чату:
«Сегодня в „Арлекино“ бармен грустит, отнесу ему сердечко».
«Тогда сможешь поймать меня по пути )) Я Гоголю шевелюру трепать буду».
Гоголей в Березниках было два: бюст на маленькой площади и картина в галерее. Обоих Паша видел, помнил, какие сквозняки обдували картины и посетителей. и потому уточнил:
«Бронзовому или нарисованному?»
«Рисование такая скука ))»
«Или это рыжие не умеют рисовать? )»
«Лисички никогда не умели, лапки кисточку не держат ))»
Паузы не последовало – надпись «Рыжехвост печатает...» появилась сразу же, и спустя секунду Паша увидел вопрос:
«Насколько ты подвижен?»
«Максимально ) У меня есть ноги, я могу дойти куда захочу )»
«На машинке удобнее )»
«Для ветра в небе нет дорог. Зачем ему машинка?»
Ветер подул над площадью, которая словно отходила от большого праздника: вокруг ни души, и ему оставалось играться лишь с пустыми стаканчиками да пакетами, гонять их в разные стороны и кидать их в урну, чтобы, конечно же, не попасть.
Прошла минута.
Паша ждал.
К концу следующей минуты, когда пауза неприлично затянулась, появилась новая надпись: «Рыжехвост не в сети». Порыв ветра растрепал Пашину шевелюру и помчался дальше.
– У Гоголя машины нет, – сказал Паша, не сомневаясь, что и там ветер не задержится.
Он вытащил изо рта не прикуренную сигарету, в полную грудь вдохнул её запах. Среди клубов дыма скрипнули ножки отодвигаемого стула, едва слышно зазвучали шаги – и наступила тишина. Говор смолк, все люди за дубовыми столами повернули головы в сторону удаляющихся шагов.
Предчувствие не обмануло. Паша снова щёлкнул зажигалкой, но и без этого понимал: косматый дед уже потирает руки и готовится колоть его, Пашу, своими пальцами. Впрочем, пусть! Быстро одевшись и швырнув на полку ключи от машины, Паша вышел из дома. Пусть дед смотрит, пусть буравит своим взглядом. Пусть воет, стучится в окна, гудит в трубах! Пока Паша может идти куда хочет, ни один взгляд его к земле не прижмёт.