«Оставьте безумие мое. И подайте тех, Кто отнял мой ум»
«Тысяча и одна ночь»
I.
- Ну вот, коллега, вроде бы общую картину по пациентам я Вам обрисовал. Все как обычно, биполярные расстройства, шизофрения, психопатологии... Единственный случай, который вызывает у меня некоторую неуверенность в диагностике, это случай Эльжбеты Буковской. Очень странный случай, доложу я Вам...
Адам Мельцаж, профессор Медицинского Университета в Познани и директор психиатрической клиники при Университете, худой и высокий старик с суровым благородным лицом, седовласый и седоусый, вводил в курс дела нового сотрудника, Яна Мошковского. Мошковский только что закончил аспирантуру и выбрал вакансию врача-психиатра в университетской клинике.
- В чем же состоит трудность постановки диагноза у этой пациентки, пан профессор? - спросил Ян.
- Видите ли, в своей многолетней практике я никогда не встречал ничего подобного. Пани Эльжбета однажды увидела в Фейсбуке страницу одной молодой художницы. Эта художница живет в Познани, она эмигрантка из Грузии. Зовут ее Алиса Киндзмараули. Так вот, Эльжбета посмотрела всего один только раз страницу Киндзмараули и никогда не пыталась встретиться с ней. Но с тех пор она решила, что она вовсе не Эльжбета Буковская, а Алиса Киндзмараули. Полное отождествление с другим человеком... Ну и кроме того, у пациентки явные галлюцинации. Она переживает какие-то события и утверждает, что все это с ней происходит именно как с Алисой Киндзмараули.
- Хм, признаться я не очень осведомлен в том что касается современной живописи, поэтому вынужден задать Вам вопрос, пан профессор - а что, эта художница, Киндзмараули, очень известна или чем то выделяется среди других?
- В том то и дело, что нет. Почти никому неизвестная в нашем городе студентка Художественного Университета, с довольно посредственными работами, таких десятки, если не сотни. В общем, коллега, я пока не смог поставить точный диагноз. Я склоняюсь к тому, что это – шизофрения. С другой стороны, есть симптоматика, которая не свойственна шизофрении. Может быть, это какой то новый, неизвестный медицинской науке синдром? Моя занятость преподавательской деятельностью мешает мне разобраться. К тому же, пани Буковская поступила к нам недавно, неделю назад. Я рекомендую Вам, Ян, внимательно изучить ее случай и дать свое заключение.
II.
Санитарка вместе с Эльжбетой зашли в кабинет Яна.
- Спасибо Марта, Вы можете подождать в коридоре, пока я поговорю с пани, - сказал он и обратился к девушке:
- Присаживайтесь пожалуйста, пани Эльжбета.
- Эльжбета? Кто это? Вы ошиблись, меня зовут Алиса Киндзмараули, я художница, - с явным недовольством проговорила больная, усаживаясь в массивное кожаное кресло напротив рабочего стола доктора.
Она была в домашнем халате и тапочках на босу ногу. В лице и фигуре ее все было довольно соразмерно и ладно, за исключением разве что несколько излишней худобы и, пожалуй, чересчур широкого лба. Каштановые волосы, карие глаза, тонкие губы. Все без следа косметики.
- Извините меня, пани. Я Ваш новый лечащий врач, Ян Мошковский. Зовите меня просто Ян, или “пан доктор”, как Вам будет удобнее. Скажите, Вы не скучаете по дому?
- Я... Я разве не дома? - напряженно и испугано произнесла девушка.
- Нет, к сожалению, Вы пока не дома, Вы в клинике, на лечении.
Пациентка рассеяно посмотрела по сторонам и сказала:
- Ах, да. Я в приюте. Скоро мне надо будет заниматься уборкой. Вы знаете, у нас все воспитанники приюта должны заниматься уборкой по расписанию. А потом спать.
- В каком приюте?
- Ну как в каком. Я подала в суд на своего отца. Он наказывал меня за то, что я имела связь с одним парнем, по интернету. Ну и кроме того, Вы понимаете, я хотела независимости. Отца лишили прав, а меня поместили сюда, в приют. Отец... Больше всего на свете я ненавижу своего отца! И брата. Но брата меньше ненавижу. Хотя... Однажды я стукнула его по голове железной сковородой, когда он спускался с лестницы. Он чуть не умер...
- Скажите, Вы все это видите перед собой, ну, вроде как картину, с подробностями, или это только такая информация у Вас в голове, которую Вы знаете?
- Конечно вижу! И в подробностях. Это же я на самом деле переживала, я все это помню.
- Хм. Странно. Странно... Ну хорошо, Вы считаете, что Вы – Алиса Киндзмараули, родом из Грузии, художница... Не могли бы - Вы сказать несколько слов по грузински?
- Нет. Я давно не пользуюсь этим языком и совершенно забыла его.
- Хорошо, хорошо. А могу ли я посмотреть на Ваши рисунки или картины?
- Ну... Здесь в приюте я не рисую. А все мои рисунки остались дома, с отцом. Но каждый свой рисунок я прекрасно помню. Мои рисунки для меня как дети.
- Так... А скажите, пожалуйста, какие у Вас планы на дальнейшую жизнь? Что Вы собираетесь делать дальше?
- Я собираюсь закончить Лицей и поступить в Художественный Университет в Познани, - с жаром заговорила девушка, - Понимаете, я творческий человек. Даже пан Гукач, воспитатель приюта, он ко мне очень плохо относится, считает, что я фальшивая, так вот, даже он сказал, что у меня в крови артистические способности. Меня учили в семье, и я согласна с этим, что люди делятся на творческих, успешных, богатых людей и просто “быдло”. Но, понимаете... Я все время боюсь, что меня депортируют из Польши. Это станет для меня катастрофой, да... Только здесь, в Европе, жизнь, только здесь комфорт и безопасность. А в Грузии все бедные, работают как ослики... К тому же они совсем не уважают женщин, да... Если я ставлю перед собой цель, то я ее добиваюсь. Вот, знаете, у меня был кот... Он сначала гадил повсюду. Но я поставила цель приучить его к лотку. Ну вот, при помощи жестких мер я отучила его гадить... Я на все, абсолютно на все готова, лишь бы остаться в Европе.
Мошковский задумался. Профессор Мельцаж был прав. С точки зрения психиатрической науки случай был нетипичным. Слишком уж связным, последовательным и подробным был рассказ пациентки о иной личности, которую, однако, сама она отнюдь не считала иной, но убежденно считала своей собственной личностью. Доктор встал из за стола, чтобы позвать санитарку, а девушке сказал:
- Вы наверное устали, давайте поговорим в следующий раз. Я сейчас позову Марту и она отведет Вас в Вашу комнату.
III.
На следующий день Мошковский делал обход больных в клинике и зашел в комнату Эльжбеты.
- Ну, как у Вас настроение? Есть ли какие-нибудь жалобы? - спросил он.
- У меня отличное настроение. Знаете, со мной это редко бывает. Обычно я в депрессии. Но сейчас я очень, очень рада.
- Вот как? Позвольте мне поинтересоваться, Вы рады по какому-либо поводу, или просто так?
- Сейчас расскажу, - весело сказала пациентка, поправляя волосы, - Знаете, мне всего 19 лет, но у меня уже немало было отношений с мужчинами. Последний, кого я любила был Тайхан, парень с Северного Кавказа, он мой ровесник. Но мы с ним в живую не встречались, все по интернету. Он хотел пойти учится, но сначала послужить в русской армии. Он перестал со мной общаться, заблокировал меня. Потому что подумал, что я фальшивая... Я очень переживала, даже видела его во сне... Но с другой стороны, чем он мог мне помочь? Он не мог мне помочь остаться в Европе. А сейчас, сейчас я рада потому, что Марк Минимович сохранил свои чувства ко мне, несмотря на то, что я четыре года отвергала его и смеялась над его поползновениями.
- Так так, расскажите, пожалуйста, поподробнее, кто этот молодой человек, Марк Минимович.
- Художник, он рисует на стенах домов в Познани и в Шреме, городке под Познанью. Местный бургомистр его очень уважает. И вообще его многие солидные люди уважают. Он обеспеченный, он получил польское гражданство, хотя сам родом из Беларуси. Да, и он совсем не молодой. Он на 30 лет старше меня. У него есть один недостаток, он сильно пьет. Даже своим друзьям, говорит, я сама слышала: “Я родился пьяным”. Но я думаю, что смогу его отучить от выпивки. Вы помните, как я Вам рассказывала про то, как отучила своего кота гадить? Ну вот... Я молода и красива. Я знаю, что Марк готов на все чтобы воспользоваться мной. Но мне надо еще много сделать, чтобы Марк делал то, что мне нужно.
Ян Мошковский вышел из комнаты Эльжбеты еще более озадаченный, чем после первой беседы с ней. Несомненно, это был бред. Бред систематизированный и логичный, но от этого не менее бредовый бред. Однако, откуда шел этот бред? Что питало его? Как лечить больную и каков прогноз лечения – благоприятный или неблагоприятный? Ему, как доктору, необходимо было дать ответы на эти вопросы.
IV.
Теплым и солнечным осенним утром пациенты психиатрической клиники гуляли в огороженном высоким забором из металлической сетки дворе. Ян в тот день был дежурным врачом и, в сопровождении медсестры, находился вместе с больными на прогулке. Эльжбета сидела на скамеечке в углу двора и что-то тихо напевала. Вдруг Мошковский заметил, что она машет ему рукой, чтобы он подошел.
- Что с Вами? Как Вы себя чувствуете? - спросил он, присаживаясь рядом с ней.
- Не очень. Сегодня мне как то особенно грустно, не знаю почему. Иногда я думаю, что я какая то не такая как все... Я чувствую, что моя душа расползается в разные стороны как пятно крови на простыне после потери девственности... Единственный якорь, который не дает мне пойти ко дну от хаоса моих чувств, желаний и мыслей это цель – чтобы мне было хорошо. Я хочу добиться успеха. Нет, я не стремлюсь стать знаменитой художницей. Я просто хочу иметь то, что имеют все эти обычные средние люди, хочу жить в Европе, хочу быть обеспеченной домохозяйкой, но еще при этом я хочу рисовать, или заниматься кураторством, вообщем чтобы я сама и люди вокруг меня считали меня творческой личностью... Кстати, а Вы знаете, что сегодня, да вот, уже через пятнадцать минут, начнется солнечное затмение?
- Нет, не знаю. В самом деле?
- Да, да. Давайте молча посидим и подождем. Вы увидите, что я права.
Они стали ждать. Мошковский тем временем посмотрел в своем смартфоне – действительно, в половине двенадцатого ожидалось затмение. На Яна нашло странное оцепенение. Он чувствовал себя обязанным предупредить медсестру, сказать ей чтобы была готова успокоить больных, если они вдруг возбудятся, или еще лучше, прямо сейчас увести их от греха подальше с прогулки – но он не сделал этого.
Тень накрыла все вокруг. Двор психбольницы был виден как будто через затонированное черной пленкой автомобильное стекло. Между тем, больные воспринимали происходящее на удивление спокойно - воцарилось молчание, на лицах читались растерянность и недоумение. Лишь один из них, пан Врублевский, бывший профессор юриспруденции, коренастый мужчина в очках, с черной окладистой бородой, выбежал на середину двора, воздел руки к небу и громко, истошно закричал:
- Война! Война началась!
Но продолжалось это недолго. Через три минуты Солнце как ни в чем не бывало все также ярко светило. Больные вернулись к своим разговорам и бормотаниям. А ровно в полдень медсестра, захлопав в ладоши, призвала пациентов расходится по своим комнатам и готовится к обеду.
- Знаете Ян, мне сегодня ночью приснился сон, - сказала Эльжбета Мошковскому, когда они вместе покидали двор, - Мне снилось, что я – ведьма. Старая, иссохшая и беззубая ведьма. Но почему то мне не было нехорошо от этого. Я летала, как все ведьмы летают, на метле и наслаждалась полетом... Мне часто снятся дикие сны... И еще... Мои фантазии.. Нет, нет, я не могу Вам всего говорить! - она, будто испугавшись, побежала прочь, к дверям клиники.
V.
По воскресеньям в клинике был день посещения больных их родными и близкими. В одно из таких воскресений, как обычно, все собрались в столовой, беседовали или молчали. Мошковский, сидя на стуле у окна, присматривался к пациентам и пришедшим их навестить.
По правую руку, близко к нему, за столиком сидела пара. Пшемек, худой парень тридцати двух лет, с интеллигентным грустным лицом, и его жена, Габрисия, красивая стройная шатенка. Оба молчали. Габрисия смотрела на мужа и во взгляде ее было столько нежности, любви и искренней заботы, что Ян почувствовал острое сострадание. У Пшемека была шизофрения и прогноз был неблагоприятный...
В столовую вошла Эльжбета. К ней никто не пришел. К ней вообще приходил один только отец, мелкий чиновник познанской мэрии, и приходил очень редко. Она равнодушно оглядела столовую и направилась прямиком к Мошковскому.
- Я хотела бы побеседовать с Вами. Когда я Вам что-то рассказываю, мне делается хорошо.
- Да Эльжбета, я...
- Опять! Не называйте меня Эльжбетой. Я – Алиса Киндзмараули!
- Хорошо, хорошо. Присаживайтесь, пожалуйста, рядом со мной и рассказывайте.
- Нет. Тут много народа и я стесняюсь.
- Хорошо. Давайте поговорим в моем кабинете.
Мошковский позвал медсестру, поручил ей оставаться в столовой, а сам вместе с пациенткой проследовал в кабинет.
- Вы знаете, что произошло? - экспансивно начала свой рассказ пациентка, - Марк Минимович воспользовался мной! Точнее, это я сама позволила ему воспользоваться мной...
- Но позвольте, - прервал ее Мошковский, при всем своем уважении к профессиональной этике, в душе он не мог не улыбнуться,- Вы же утверждаете, что находитесь в приюте. Я пытаюсь Вас убедить, что Вы на лечении в клинике. Какой Минимович?
- Все просто. Марк договорился с воспитателями приюта и они стали пускать его в любое время ко мне. А меня к нему. А недавно он снял для меня квартиру. И я стала ходить туда. Но я не спешила позволить ему воспользоваться мной. Я хотела отношений с Марком, потому что он мог сделать так, что моя жизнь станет хорошей. Но я боялась, что мне будет противно. Ну вы понимаете, все таки он очень некрасивый и старый. Ну и вот, все таки я решилась...
- Вы считаете, то что произошло важно для Вас? - Мошковский не был уверен, стоит ли с точки зрения лечения продолжать этот поток откровений.
- Да. Так вот. Я была с Минимовичем в этой квартире, которую он снял для меня. Чтобы не смущаться его видом, я повернулась к нему спиной, когда он начал трогать меня. Потом он стал меня раздевать и сам стал раздеваться. Когда я увидела его голым, мне стало очень противно. Но в тот же миг я стала представлять себе свою хорошую жизнь, которая ждет меня с ним. И, я даже сама не могу понять почему, но эти представления вызвали у меня сильное возбуждение в теле. Марк лег на меня и стал ворочать. А потом я испытала удовольствие. Теперь Марк мой, мой. И я сейчас веду дело к тому, чтобы он женился на мне. И тогда для меня наступит по настоящему хорошая жизнь. И я этому рада.
- Это все?
- Ну... Почти все... Вы знаете, Ян, я испытываю удовольствие с Марком, но не такое уж и сильное... А самое сильное удовольствие я испытала однажды, еще до того, как приехала в Польшу. Как то вечером я трогала себя, смотря порнографию на ноутбуке... И вот, как будто бы вагина открылась в моей голове... Я часто доставляю себе удовольствие...
- Так, вот что, я пропишу Вам новое лекарство. Оно должно Вам помочь.
И Мошковский ввел в компьютер клиники назначение для пациентки Эльжбеты Буковской сильнодействующего нейролептика с выраженным успокаивающим эффектом.
VI.
Доктор Мошковский по прежнему был в затруднении насчет постановки точного диагноза. Очевидно, что у Буковской проявлялась деперсонализация. Однако, ясность картины портило отсутствие в симптоматике ценестезии, то есть восприятия своего “Я” как “пустого”. Больная чувствовала свое “Я” как “Я” Алисы Киндзмараули. И Мошковский подумал, что он должен поговорить с самой Киндзмараули, что, возможно, этот разговор прольет свет на этот странный и интересный для психиатрической науки случай.
Для начала он просмотрел ее страницу в Фейсбуке. Его поразило внешнее сходство обоих девушек. Разве что волосы у Киндзмараули были абсолютно черные, в отличие от каштановых волос его пациентки. Ян написал Киндзмараули сообщение, представившись, вкратце объяснил суть дела и предложил ей поговорить по ватсапу, ради помощи больной и науке. Та дала согласие и назначила время для звонка.
- Здравствуйте, это я, доктор Мошковский. Мы договорились с Вами в Фейсбуке, что я позвоню, - набрав номер, сказал Ян.
- Здравствуйте. Очень приятно. Так чем я могу Вам помочь?
- Скажите мне пожалуйста, пани Киндзмараули, Вы действительно никогда не встречались с пани Буковской? Может быть у вас были какие-нибудь общие друзья или знакомые?
- Нет. Уверяю Вас, доктор, я никогда и нигде не встречалась с этой девушкой. Я вообще ничего не знала о ее существоании. И общих друзей и знакомых у нас нет.
- Странно... Видите ли, моя пациентка довольно связно и логично рассказывает о своей воображаемой жизни. Я не могу понять, откуда это все идет. У меня к Вам неболльшая просьба, не могли бы Вы рассказать, в самых общих чертах конечно, о главных событиях в Вашей жизни?
- Ну... Могу... Вы почему то внушаете мне доверие. Наверное это из за того, что... Но я Вам потом скажу, почему.... Я вообще то никому не доверяю. Ну вот, чуть более четырех лет назад я с отцом и братом приехала в Польшу. Отец стал наказывать меня и его лишили прав, а меня поместили в приют. И еще я училась в Лицее. А потом поступила в Художественный Университет, здесь в Познани. Я всегда хотела жить в Европе, потому что только здесь чувствую себя комфортно и безопасно. Ну вот, а еще я художница.
- Вы хотите стать знаменитой художницей?
- Нет, я не стремлюсь стать знаменитой художницей. Я просто хочу добится успеха. Знаете, если я чего нибудь хочу, я этого добиваюсь. Вот, знаете, у меня был кот... Он сначала гадил повсюду. Но я поставила цель приучить его к лотку. Ну вот, при помощи жестких мер я отучила его гадить...
- Позвольте задать Вам еще один вопрос, Вы – замужем?
- Пока нет, но скоро буду.
- А Вашего избранника зовут Марк Минимович?
- Да. А откуда Вы знаете?
- Пани Киндзмараули, я просто предположил и, выходит, что угадал. Я видел у Вас на стене в Фейсбуке много репостов пана Минимовича, - сказал Мошковский, посчитав, что в данном случае лучше сокрыть истину.
- А, да. Я очень довольна моим Марком, меня ждет хорошая жизнь с ним.
- Не сомневаюсь, пани Киндзмараули.
- Ах да, я хотела Вам сказать, почему Вы внушаете мне доверие. Знаете, я очень удивилась когда Вы мне написали... Дело в том, что одно время я увлекалась молодым человеком, у него была такая же фамилия – Мошковский. Только его звали Марк, а не Ян. Он не Ваш родственник?
- Нет. У меня нет родственников с таким именем. Видимо, просто однофамилец.
- Очень странно... Вы даже внешне и по голосу на него похожи. Да... Марк Мошковский... Но теперь он просто друг для меня. Как правило, я сохраняю дружбу с теми, с кем у меня были раньше отношения...
Разговор с Киндзмараули поразил Мошковского. Выходит, то, что говорит Эльжбета не есть чистый бред? Но, как? Как такое возможно с точки зрения науки?
Ради интереса Ян открыл страницу Минимовича в Фейсбуке. Со множества фотографий на него глядел пожилой господин, облысевший, в очках, с нелепыми седеющими бакенбардами. Его внешность, вкупе с глуповатой самодовольной улыбкой почти на всех фото, производила довольно комичное впечатление. Мошковский предположил, что может быть этот пан одаренный художник и просмотрел примеры его работ. Но муралы Минимовича никак не смогли его “зацепить”.
Закрыв Фейсбук Минимовича Мошковский вернулся мыслями к Эльжбете. Как ее лечить? Теперь это стало еще более непонятно. Потом снова подумал о разговоре с Киндзмараули, о Минимовиче и об этом Марке Мошковском, похожем на него самого, Яна Мошковского. На него вдруг нашло грустно-философское настроение и почему то вспомнились шекспировские строки из “Макбета”: “Жизнь — это только тень, комедиант, паясничавший полчаса на сцене и тут же позабытый; это сказка, рассказанная идиотом: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла.”
VII.
Прошло несколько месяцев. Профессор Мельцаж снова вводил в курс дела нового сотрудника психиатрической клиники.
- А здесь, дорогой коллега, у нас одна из трех комнат строгого наблюдения. Вы, разумеется, знаете, что эти комнаты для тех пациентов, которые могут причинить вред себе и другим. Сейчас у нас только одна такая комната занята. Давайте посмотрим пациента. Очень, очень печальный случай.
Профессор отпер дверь с маленьким окошком, без дверной ручки, и пропустил нового сотрудника вперед. В комнате были только голые стены, привинченная к полу тумбочка и кровать, на которой, свесив ноги на пол, сидел больной в синем халате и белых кальсонах. Больной молча раскачивался туловищем вверх и вниз. Изо рта его текли слюни.
- Кататоническое возбуждение. А какова история болезни? - спросил новый доктор.
- Вы знаете, коллега, что наша профессия по своему опасна. Перед Вами бывший доктор нашей клиники пан Ян Мошковский... Видите ли, у нас была одна юная пациентка, пани Эльжбета Буковская. Она сейчас уже в другой больнице в Познани. Доктор Мошковский изучал ее случай и лечил. Но в какой то момент, мы, работники клиники, стали замечать, что пан Мошковский как мужчина неравнодушен к этой пациентке. Это ведь, сами понимаете, недопустимое нарушение профессиональной этики. И вообще... Мы стали думать о том, что надо принять меры. В этот момент у пана Мошковского проявились начальные симптомы заболевания. Он стал утверждать, что он другой человек, Марк Мошковский. Это его однофамилец, реальный человек. Мы, разумеется, сразу же отстранили Яна от работы. Увы, болезнь нашего бывшего коллеги бурно прогрессировала. Когда началась война, у него развился бред и галлюцинации о том, что он поехал добровольцем на Украину, чтобы бороться там с русскими.
- Да, очень печальная история, - произнес новый коллега пана профессора и добавил, - А на данном этапе он способен членораздельно что-нибудь сказать?
- Только одну странную фразу и только тогда, когда к нему обращаются как к его реальному однофамильцу, - сказал Мельцаж и, подойдя поближе к Яну, спросил его, назвав Марком Мошковским, как он себя чувствует?
Мошковский перестал раскачиваться, поднял голову, посмотрел профессору прямо в глаза и глухим, потусторонним голосом произнес:
- Бездна выпускает големов.
VIII.
В последний день лета, Алиса Киндзмараули, будучи незанятой заботами и удовольствиями вдруг подумала о том, что Марк Мошковский почему то давно ей не писал. Не то что это как-либо волновало ее или она беспокоилась о нем. Но для ее “Эго” было приятно, что некоторые из числа ее бывших поклонников все еще относятся к ней хорошо. Поэтому она и набрала номер Мошковского в ватсапе. Но ей никто не ответил. Она зашла на страницу Мошковского в Фейсбуке. Страница не обновлялась уже порядочное время. Тогда Киндзмараули позвонила Сергею Пентюху, молодому владельцу небольшой мастерской по ремонту велосипедов, украинцу, уже давно обосновавшемуся в Польше, своему знакомому и одному из друзей Мошковского.
- Привет Сережа, а ты не знаешь, что там с Марком? Он что-то давно мне не пишет.
- Привет. С ним все очень плохо... Даже не знаю, могло ли быть еще хуже... Понимаешь, как только началась вся эта заваруха, он поехал на Украину. Поступил в батальон из иностранцев. Я знаю, чем они там занимались из первых рук, у меня знакомые беларусы и грузины в том батальоне. Я знаю, но не буду тебе рассказывать... Потому что... Ты знаешь, у меня свой маленький бизнес, хорошая жизнь здесь, в Европе, зачем мне во все это влезать и волноваться из за этого? Короче, мои знакомые, сослуживцы нашего друга, все мне рассказали, что с ним случилось. Он сошел с ума. Может и раньше сумасшествие в нем развивалось, но факт, что после одного случая он точно сошел с ума. Я расскажу только про один этот случай, чего уж там... Ну, короче, подразделение, в котором был Мошковский, захватило русского пленного, молодого парня, лет 19-ти или 20-ти, я даже запомнил его имя. Наверное потому запомнил, что он с Кавказа, звали его Тайхан. Ну и... Они перерезали ему сухожилия на ногах и предложили ему переплыть через речку. Типа если переплывешь – будешь свободен. Парень все таки переплыл... А они его расстреляли с другого берега из автоматов...
Виктор Шеметов.