Дарья устроилась поудобнее на своей табуреточке и принялась за работу. Тут же налетели надоедливые мухи, зажужжали возле нее. Они были довольно мирные, не злые, но все равно ей было неприятно и почему-то очень сильно раздражало.
Дарья подумала, что это за напасть. Ишь какая барыня тут сидит. Мухи ей мешают. А потом вдруг заболела голова, женщину бросило в жар, в глазах потемнело. Казалось еще мгновение и она потеряет сознание. К счастью во двор зашла ее подруга Нюрашка.
- Ты чего это, Дашка, побелела-то вся? Рожать что ли собралась? -обеспокоенная она быстро подошла к подружке.
- Да нет, что ты, еще больше месяца ходить. Не знаю, что это обашмурило. Голова кружится и ноги как ватные стали.
Нюра бросилась в медпункт за подмогой. Было видно, что без медика здесь вряд ли обойдется. Дарья, пока ждала их, покрылась вся потом, затылок сдавило словно тисками. Прибежала медсестра со своим чемоданчиком. Тут же под липами измерила давление.
- Давление, голубушка, подскочило сильно. В больницу тебя надо, а то и до беды недалеко.
Нюра по пути забежала на конный двор в надежде найти там Степу. Мужики еще только собирались грузить продукцию и отвозить на пристань. Сегодня будут возить тюки сразу к пароходу. Пароход на Нижний - ночью, так что торопиться им было некуда. Нюра увидела Степана. Он уже запряг свою Ласточку и собирался выезжать под погрузку.
- Степа, подожди меня, - закричала женщина издалека - Дарье твоей что-то неможется. Может в больницу повезут.
Степан запрыгнул в возок и погнал к столовой. Нюрашка уж на ходу запрыгнула в телегу. Вот уж поистине народ охоч на диво. Возле Дарьи собралась целая толпа баб, стояли, тихонько перешептывались. Медичка поставила ей укол, теперь сидела рядышком и ждала, как он подействует.
- Ну ка, что вам тут кино что ли. Собрались, гляделки уставили. Или работы нету. А ну, кыш отсюда! - зычным голосом крикнул Степан.
Толпа поредела, все разошлись. Остались только повариха да медичка.
- Вези ее, Степан, в родилку. Да нет, не рожать, подлечиться надо немного, силы набраться. Сейчас я писульку напишу. Ишь до чего бабу довели.
Медсестра тут же что-то нацарапала карандашом на листочке бумаги и вручила Степану. Тот бережно свернул листочек и сунул в карман. Он помог жене подняться, подсадил на телегу. Сердце сжалось от жалости. И никогда-то она не пожалуется, не скажет, что тяжело ей. Вот и петь перестали на пару. А как раньше вечерами бывало всю Сомовку собирали. Не поется ей теперь, все время в делах.
Степану вдруг стало страшно. А ну как что-нибудь случится с ней. Он немедленно отогнал из головы дурные мысли, весело глянул на свою Даренку, улыбнулся.
- Вот, Степушка, перепугала я тебя как. Голова что-то заболела сильно. Да ладно, сейчас уж получше стало. Не переживай. Ребятишек-то не испугай. Скажи, что посмотреть только положили. А вечером Надёнка или Овдотья пусть придут.
- Ладно, не переживай. Все скажу, все сделаю. Тебе и вправду отдохнуть надо, домой-то не просись. Сколько продержат, столько и лежи. А то знаю, начнешь канючить, что домой надо с завтрашнего дня.
Домой Степан пришел только вечером. Пообедал в заводской столовой. Повариха расспросила его, что там с Дарьей, как она. Степен и сам ничего не знал еще. А потом сразу грузиться начал. Надо было наверстывать время. Начальство хоть и вошло в положение, но норму сделать надо. Деньги сейчас еще больше нужны будут. А план не сделаешь и премию не получишь.
Девчонки и Олёшка бросились на шею к отцу, защебетали. Старшие пацаны стояли в сторонке. Они уж большие, телячьи нежности им не нужны. Надя пришла пораньше, помогала Овдотье по хозяйству. Накормила ужином малышей, пока та корову доила. Сейчас она смотрела на отца и ждала, что же он скажет
Отец осторожно отцепил от себя девчонок, с Алешкой на руках сел к столу.
- Ты, Надёнка, сейчас как поужинаем, сходи до матери в больницу. Узнай у нее, что там врач сказал. Да спроси, может чего принести надо, мало ли чего там по бабским делам. Не переживай, медичка сказала, что отдохнуть ей надо, подлечат немного. Домой-то не зови, скажи, что управимся и без нее.
Надя слушала, кивала головой. Конечно, пусть маму полечат, пусть отдохнет от работы. Она и вправду в последние дни как-то тяжело ходила, спала плохо. В избу вошла Овдотья, скорее стала собирать на стол. Ужинали молча, даже малыши притихли. Надя сказала, что возьмет с собой Олёшку, чтобы не мешался здесь. Она вдруг почувствовала себя совсем взрослой, хозяйкой, Всем хозяйством мать заправляла. Бабушка (так все дети называли Овдотью) только на подхвате была. А пока мать в больнице, ей быть командиром этого большого семейства.
Перед тем как уйти, наказала Ваське с Борькой, чтоб воды во все бочки натаскали, Зинке полить в огороде, да и Нинка пусть тоже поливает, вон уж какая выросла, 5 лет девке, надо приучаться. Наде даже понравилось командовать. Тем более, что братья и сестры раньше-то ее всегда слушались, а сейчас даже Ниночка кивнула головкой и сказала, что тоже будет поливать.
До родилки недалеко идти. Правда непоседливый Алешка извертел ей все руки. А ножками идти получилось бы слишком долго. Надя заглянула в дверь. Санитарка мыла полы в коридоре. Увидела девочку, спросила кого позвать. Вышла мать, всплеснула руками.
- Да как ты такого притащила, тяжелый ведь.- Было видно, что она обрадовалась приходу детей. Надя передала узелок, который собрала ей бабушка. Спросила, что надо еще принести.
- Да ничего не надо. Все здесь дали. Не знаю, сколько пробуду. Если долго, так потом исподнее принесешь. А так и покормили, и уколы ставили. Врач пока ничего не сказал. Говорит, что посмотрит. Не переживайте.
Алешка деловито забрался к матери на руки и что-то лепетал на только ему понятном языке.
- Ладно Наденька, ступайте домой. Да не тащи ты его, пусть ногой идет. Ишь, барин какой, на сестре-то ездить.
Мать обцеловала Алешку, обняла и прижалась к Наде. Вон какая девка у нее выросла. Красавица, умница, помощница.
Солнышко опустилось к лесу. В воздухе витал дурманящий запах цветущих лип. Говорят что раньше, до революции, барин любил эти деревья. Вот и растут они везде. В парке так там целые аллеи засажены, да и в поселке у многих домов растут. Барина давно уж нет, а деревья живут и помнят его.