Давно во мне бурлила эта история с непереваренными эмоциями и переживаниями, и все никак не хотела оставить мой мозг в покое. Одна из неожиданных причин: я не знала кому это все рассказать, кому отдать так, чтобы и поглумиться, и поржать, и пореветь над ней одновременно. Максу бы не получилось. У нас одно сознание на двоих, мы знаем мысли друг друга, мы в одной упряжке. Не получилось бы истории. А мне нужно было выговориться.
Мы сегодня сняли квартиру и меня впервые за месяц отпустила тошнотворная тревожность, от которой крутит живот и которую я стала неистово заедать. В Москве меня от такого стресса обычно спасает зал и интенсивные тренировки, но за последний месяц я занималась всего раза четыре, последний раз перед ринопластикой. Без стабилизирующей физической нагрузки моя психика «поплыла».
Все началось в феврале, когда мы были в деревне на столярном курсе. Первые два дня все было спокойно: дискомфорт деревенской жизни с удобствами на улице, незапирающийся глиняный домик, дровяная печь от которой боишься ночью угореть – не бесили и даже казались забавными.
Там же, в деревне, мы познакомились с семьей Кутузовых. Кутузовы уже месяц снимали дом в этой же общине. Им хотелось сбежать от городской суеты и пожить в глуши. Олин муж Серега ходил на курс вместе с нами. В первый же вечер мы весело нажрались и проболтали до четырех утра. Второй день курса прошел в коматозе, но весело. Я даже умудрилась поспать на печи посреди мастерской пока другие работали.
К вечеру на «продолжить бухать» уже ни у кого не осталось сил и мы расползлись по своим домам. И тут до меня докатилась первая волна. Точнее, я впервые ее поймала, стала прислушиваться и обращать внимание на странности.
Бывает ли у тебя такое, что на фоне полного штиля, когда все хорошо и ничего не предвещает, ты начинаешь чувствовать, как воздух вокруг темнеет и становится холоднее? Вдруг накатывает чувство тревожности, от которого не получается отвлечься, переключиться, когда ясно понимаешь: something is coming. Ты не можешь поймать, что именно: мысленно перебираешь события и решения, отслеживаешь и просчитываешь, все передумываешь снова, но тщетно… Не можешь отследить причину тревожности.
Вторую ночь я долго не могу уснуть. Прислушиваюсь к густой тишине за окном. Слышно, как капли талой воды падают в снег. Глухо и редко. И вдруг я слышу, что по снегу приближаются шаги. У соседей свет не горит. Напомню, что домик наш не запирается. Он на отшибе. Я пугаюсь, подрываюсь и выскакиваю на крыльцо. Практически в одних трусах, но с поленом в руках!
Естественно, снаружи никого нет. Это снег тает и сползает с крыши с ритмичным скрипом. Я задерживаюсь на крыльце на пару секунд – вдохнуть морозного воздуха, и тут до меня доносится перелай собак. Очень отдаленный. И такой же отдаленный вой. Звериный, злобный, возмущенный, жуткий до оторопи – не то вой, не то крик. Будто раненый хищник борется с неизбежным концом. В мыслях всплывает Шрайк из “Гипериона” Дэна Симмонса. Я такого и не слышала никогда. Накатывает физическое ощущение: “О, черт! Не здорово это! Что-то грядет…” Отмахиваюсь от этой мысли, но животный страх в груди нарастает с каждым вдохом, от чего начинаешь дышать поверхностно, почти неслышно…
Третий день мы продолжаем столярничать, все проходит спокойно, я гоню от себя тревожные ощущения, у Евки все в порядке, она с бабушкой. Перед ужином у хозяев мы с Максом забегаем в свой домик бросить вещи и глотнуть крепкого. В нашем домике дровяная печь стоит возле входной двери, но на достаточном расстоянии и проходить в комнату не мешает. В общем, я странным образом, пытаясь снять ботинок, ищу обо что бы опереться, хотя в этом вообще нет необходимости. Я могу снять ботинок и так! Но, за каким-то хером, тянусь ладонью к черной, матовой печной трубе, мимо дверного косяка, о который было бы гораздо удобнее и ближе опереться. Я до сих пор не могу объяснить себе этого маневра. Мне вдруг захотелось прикоснуться к этой черной матовой поверхности – она будто звала меня. Я и не сообразила, что она может быть горячей! В общем, тут же на ладони вскочили огромные пузыри ожога. Было больно и досадно от нелепости произошедшего. Хорошо, зима была и много снега вокруг, было чем охлаждать. Я опять долго не могла уснуть – в блюдце горка снега, ладонь сверху. И как только ожог охлаждался и переставал болеть, пальцы сводило от холода. К утру боль прошла, я замотала все пластырями и пошла дальше столярничать.
Последний день курса был 22 февраля, к полуночи мы были уже дома. Нос был запланирован на 26 февраля, а мне еще нужно было побегать сдать анализы и деньги снять, чтобы оплатить операцию.
Я начала снимать деньги в банкомате еще 23-го, у меня лимит большой, а тут он мне выдал 150К, и все. Это было странно, но разбираться было некогда и я решила, что ок, завтра сниму остаток.
А 24-го началась война и дальше события посыпались как снежный ком. Психика трещит по швам, митинг, страх, обломы, ахуй от того, что происходит в головах FB-знакомых. Решили-таки делать новый нос. “Помирать, так с музыкой! Запевайте братцы!” (с)
Отходняк от наркоза. Трудно дышать ртом, все мгновенно пересыхает. Лицо болит – пиздец. На самом деле, болело всё лицо и всё тело. Даже волосы. Напомнило изнуряющую боль схваток, когда как ни повернись – нет избавления от этого напряжения.
Через пару дней мы не можем снять деньги в банке. До меня доходит, что в ближайшей перспективе россиян будут презирать во всем мире. Что достойной работы по переводу больше не будет. Доходов тоже. Чем зарабатывать – непонятно. Законы все ебанутее. Все страшнее. Думаем, а не свалить ли? Решаем, что прикинем Израиль. Цены на билеты 150К на троих. Дорого. Смотрим билеты в Ташкент по приколу – 40К на нас троих в один конец. Проходит пара дней. Решаем, что ПОРА валить, цены на билеты за два дня выросли немыслимо! Прямых рейсов уже нет! Ни в Израиль, ни в Ташкент! В Израиль билеты уже 500К на троих с суточной пересадкой где-то в России.
Решаем пока в Ташкент, а дальше решим на месте. Я не могу свалить до первой перевязки в субботу. Пытаемся взять билеты на воскресенье, а сегодня пятница. Билеты в Таш уже 82К на троих и с шестичасовой пересадкой в Нукусе. Мы часа три не можем купить билеты онлайн. Друзья тут же пишут, что не смогли купить онлайн билеты в Турцию, и поэтому стоят сейчас в очереди в билетную кассу, а перед ними пятьдесят человек! Паника и страх, что всё, завтра закроют границы, и мы не вывезем ребенка из Мордора!
Думали, что улетим с мамой Макса, но тут выясняется, что у нее просрочен паспорт. Мама остается, опять нервяк.
Взяли билеты. Нужно собрать чемодан. Сообразить, что взять с собой, потому что на какой срок мы летим – неизвестно. Макс отвозит Евку на занятия в Художку, а я хожу по квартире кругами. Открываю шкафы, и слезы градом. Не могу мысли собрать. Смотрю на все это и меня просто душат слезы тщетности. Все, что покупалось в радость и с любовью, придется оставить позади. Зачем я столько накупила? И так странно, что еще неделю назад все это было значимо и имело смысл. А теперь ты даже не знаешь, вернешься ли сюда когда-нибудь, и пригодится ли тебе хоть что-то из всего этого барахла. У нас один маленький чемодан в ручной клади и пара рюкзаков. Получиться взять только самое необходимое. И я не могу сообразить, а что это – необходимое? Брать кроссовки или туфли? Опять рыдаю. Хожу по дому кругами и не могу перестать рыдать. Люблю свой дом и не хочу уезжать.
Мы с Максом уговариваем друг друга, что нужно относиться к этой поездке как к приключению. Все, нужно выдохнуть и расслабиться!
Макс не спит всю ночь, просто сидит на кухне, занят ерундой. И я прям ловлю это его состояние, когда впитываешь ощущение себя в своем доме. Кайф. Жалко спать.
В субботу вечером заходят друзья, мы переключаемся. Утром вылет. И я тоже думала, что пойду спать, но мне нужно было доупаковать чемодан. Я незаметно для себя прослонялась по дому до четырех утра, роняя слезы и обнимая дом изнутри.
В 6:30 приехало такси, и мы помчались в аэропорт. Проехали половину пути, и тут нас накрыло: в стрессе и суете мы забыли про ПЦР! Напрочь! И времени сделать его в аэропорту уже не оставалось! Было бы крайне глупо не улететь, просто потому, что мы не сделали ПЦР. Пришлось взять себя в руки, действовать быстро и сообща. Мы дрожащими от нервяка руками отредактировали в PDF свои прошлые тесты и тут же распечатали их в аэропорту. Это сработало. Мы улетели.
Привычно взяли 0,25 джина в дорогу и, кажется, уговорили его еще в первые два часа полета. То есть начали пить еще до полудня. Организм требовал тумана в голове, а мы и не думали ему отказывать.
Мы на удивление легко прошли и таможню, и паспортный контроль. Притом что у меня было залеплено пластырями все лицо – слова никто не сказал.
Мы часто летали и путешествовали семьей. В каждом аэропорту у нас своя рутина, свои приятные ритуалы перед полетом. Мы любим путешествовать вместе, и это всегда exciting. А тут я не могу избавиться от ощущения тщетности. Чувствую себя как в декорациях. Картинку вижу, а до сознания не доходит. Спазмы подкатывают к горлу от любой сентиментальной мысли. В мыслях любовь, нежность и пронзительная благодарность. Хочется обнять и искренне сказать спасибо всем, с кем было счастливо и эмоционально вместе. С кем было ярко и радостно, кому было до меня дело, кто не стеснялся собственной искренности со мной, с кем было по-настоящему, с кем было вместе. В мыслях навязчиво крутятся мелодия и слова:
Ветер ли старое имя развеял.
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали.
Не разглядишь меня, не разглядишь меня,
Друг мой, прощай...
Я все время в наушниках, заколачиваю в себя ритмичную музыку, чтобы не разрыдаться в сопли.
В Ташкенте было у кого перекантоваться первое время. Мы напросились к дочери Максовой крестной – Наташе. Они все выросли в одном подъезде, Наташка лет на пять старше. До сих пор живет в том же доме, а квартира матери этажом ниже. Мы напросились в пустующую квартиру матери, которая умерла четыре года назад.
Макс говорит, что изначально это была квартира Наташкиной бабушки и со времен его детства обстановка в квартире не изменилась. Та же советская лакированная мебель, ковры на стенах, ковры на полу. Старые, рваные, заштопанные по краям ковры. Мягкая мебель накрыта покрывалами «под ковер». Морозилка накрыта ковриком-покрывалом. Обувная полка в прихожей накрыта покрывалом. Облезлые серванты забиты хрусталем. Тоска. Гнетущая, выпестованная нищета, которая только усугубляет тоску внутри.
Наташа квартиру не сдает, бережет память о маме. Приходит к ней «в гости», прибирается, следит за порядком, угощает домового. Я прекрасно понимаю её эмоции и комфорт, эти созависимые отношения с ушедшим старшим, когда у тебя больше никого рядом нет. А ты совсем одна, инвалид на костылях, от которой ушел муж потому, что ты на костылях.
Она сама тянет сына. Сын учится в Москве, Наташа бухгалтер, ЗП небольшая, средства ограничены. Я со всей бережностью и пиететом, на которые только способна, отнеслась к маминому дому, вещам, посуде, коврам и заведенному порядку. Но это старый дом, набитый ненужной мебелью и надтреснутой посудой. В нем чудовищно неудобно жить. Течет кран в ванной, душ не работает, ванная сидячая, мыться без душа – что выполнять акробатические номера. Нет стиралки и микроволновки, нет электрочайника. Все подогревается на плите. Это суетно, хлопотно и приходится мыть гору посуды после.
Я переставила на кухне стол, чтобы за ним можно было поместиться втроем. Принесла с балкона табуретки, убрала посуду с трещинами. Просто переставила на отдельную полку, в соседний шкаф, чтобы они не мешались с теми, что у нас в обороте и чтобы случайно не раскололись. Купила кухонных мелочей, отдраила засаленные тарелки и чашки.
От стресса переезда первые пару дней мы с Максом пили как ненормальные. За четыре дня мы выжрали три литра водки, и не заметили как. Прилетели мы 7-го, и в этом стрессе совершенно забыли про 8 Марта. Да и не празднуем мы гендерные праздники. Нам вообще пофиг – восьмое это марта или нет. А тут, видимо, это повод уделить дополнительное внимание женщинам, и женщины его ждут. Ждут чего-то особенного. Мы не уделили. Сорян. Сожалею. Не до того было. Не очень вежливо, но…
Тут неожиданно оказалось все слишком дорого. Только поменял сотню баксов, а она уже закончилась. А мы и не купили ничего. В доме нет каких-то кухонных мелочей, их нужно покупать. Рыльно-мыльные и постирочные принадлежности тоже.
В маминой квартире не выбрасывается ничего. Мне кажется, и в Наташиной тоже. Полно щербатой посуды, битых плафонов, ваз с искусственными цветами. Все чисто, у всего этого хлама есть свое место, но все вместе очень депрессивно. На стенах висят ковры, на полах лежат ковры, – нелепо подогнутые вокруг мебели из-за избыточного размера. Из старых советских удлинителей вываливаются все вилки. Мы случайно разморозили отдельно стоящий морозильник, и в нем испортилась половина продуктов. Мы, заряжая телефоны, просто не обратили внимания, что вилка чуть выскочила из розетки и пропал контакт. Не наша вина, но чувствуешь себя уродом, который обездолил и без того не богатую женщину. Наташа поджала губы. Мы пообещали компенсировать.
В квартире нет стиралки. Мы даже стали думать, если останемся в этой квартире на пару месяцев, не купить ли нам стиральную машину и оставить Наташе за все хлопоты. Оказалось, что машину некуда врезать. Совсем. Нет труб. Они в стене. Поэтому, мы просились со своей стиркой к Наташе. Сама она не предложила, но мы напросились. Собирали мешочек вещей и приносили. Порошок мы честно купили. Пришли за две недели раза три.
И странная штука. Я прошу: когда постирается, просто все вынь из машинки и переложи в мой пакет, а я забегу через час. Прихожу, все мои вещи развешены, Наташа говорит: завтра заберешь. Я прошу этого больше не делать, но история повторяется каждый раз. Мне неприятно и непонятно. Зачем нарушать мои границы?
Подушек нет – наволочки натянуты на обычные диванные. Спать невозможно, поэтому нужно купить. А это абсурдные траты, и местные подушки говеного качества. А вдруг, мы свалим через пару недель? Нафиг нам дорогущие и ненужные подушки, когда и так денег не вагон. Спать на старом раскладном советском диване очень неудобно. Евка часто засыпает с нами. Ей тоже тревожно и не хочется засыпать одной. Тесно – не то слово. Помещаемся вместе только лежа на боку. Один из нас среди ночи переползает на раскладное кресло, где должна спать Евка. Сто раз вспомнили свою прекрасную новую московскую кровать и удобный матрас.
И вот таких мелочей, от которых не убавляется ощущение стресса, – очень много. Ты вроде бы не должен роптать. Не бомбят и ладно, радуйся! Вкусно, тепло, не последнее – радуйся! Но пружина внутри сжимается все туже и туже, и уже кажется, что не расслабиться. Пьешь водку, как не в себя, и не отпускает. Наташа сменяет тон с вежливо-приветливого на насмешливо-язвительный. Типа сказала гадость, но в шутку. Говорит мне: "Моя машинка плохо отстирывает носки, поэтому ты их дома стирай руками, я тебе даже мыло хозяйственное купила." – Э-э-э… Что?!
А еще тут льют проливные дожди. Каждый день. У нас из теплых вещей только то, что на нас. Юниклошные тонкие летние пуховики. Наташа перед нашим отъездом сказала: "Не берите теплые вещи, у нас уже +16, а было даже +20." Мы и не взяли. Приехали в +7-11 и дождь. Дождь лил каждый день, почти месяц. Хватало духу только добежать до рынка, купить продуктов, и назад. Зонта нет. Деньги тают.
Наташа нас приняла радушно, но как-то странно. С одной стороны, приготовила нам курицу с картошкой, накупила необходимых продуктов. Даже мыло хозяйственное купила. Но при этом нас трое, а в ванной висит одно банное полотенце на всех и одно маленькое для рук. Старенькое, советское. А шкафы просто забиты старыми полотенцами и постельным бельем. Пылесоса в квартире тоже нет. Я спросила, чем прибираться?
– Вот веник, вон деревянная швабра. Тряпка из старого халата.
Я улыбаюсь и киваю. Тоска и безнадега.
Все это наслаивается на очень разобранное состояние. Кажется, что постоянно почва уходит из-под ног, а пока стараешься удержать равновесие, не можешь сосредоточиться. Все кувырком. Постоянно накатывает: что я тут делаю? Зачем? Почему? Смысл? Я хочу домой. Рыдаю. По кругу.
И некому рассказать или выговориться, потому что Макс с Евкой в таком же состоянии и в тех же обстоятельствах.
Очень хотелось просто кого-то взять за руку, даже виртуально, чтобы заземлиться, перестать болтаться в этом эмоциональном барабане. Зацепиться за что-то вовне и выскочить. Рассказать словами наружу текст изнутри, нарратив – обрывками мыслей топчущихся в сознании.
Мы мотались по банкам, за симками, по рабочим делам. Возвращались уставшие, голодные, мокрые и замерзшие. Если убегали рано, не убирали постель, а просто накрывали все покрывалом. Мне похуй, меня не парит. Как-то мы только вернулись домой, я что-то жую на кухне, тут спускается Наташа. «Просто так». Якобы, проведать нас или принести высохшее белье. На диване скомканное покрывало потому, что утром было не до того, а сейчас еще руки не дошли. Макс в компе, Евка в уроках, я жую. Она начинает бубнить: "Ну это невозможно же. Вам же самим неприятно так, в грязи." ("В грязи?!" – вскипает у меня внутри.) Но, шутя, отвечаю, что нет – нам пофиг. Наташа начинает заправлять диваны покрывалами, перестилать нашу постель. При нас. Я прошу этого не делать, потому что доем и сделаю сама. Она упорно продолжает. Я в ахуе. Плюнула, пошла доедать на кухню. Закипаю внутри. Наташа начинает ходить по квартире и поднимать мусоринки с пола. Заходит на кухню, где все чисто, но посуда лежит в раковине потому, что я только что ее туда положила, и выдает: "Ой, ну у вас везде такой бардак!" (А я вчера убралась во всей квартире.) Я в ахуе, но молчу. Мы все молчим. Она потопталась еще и ушла.
У меня от этой выходки осадок, общаться не хочется. Пару дней мы не пересекаемся. Опять приходит, спрашивает, как дела. Дома чисто. Я отвечаю, что в депрессии, слезах и хочу домой. Она начинает кудахтать: "Ой, а от чего депрессия? От того, что вы переехали что-ли?" – и глазами хлопает. "Как же ты жить тут будешь с таким отношением?" – говорит она мне. – Э-э-э…?
Наташа знает, что мы ищем квартиру для приезжающих друзей. Она нам сразу заявила, что они в маминой квартире жить не будут. Мы начали искать во вторник, а ребята должны приехать в субботу. Я полдня не слезала с телефона. Обзванивала все более-менее подходящие объявления. Все мимо. Везде отвечают, что только что сдали: "А давайте мы найдем вам за 50% стоимости, это наш риэлторский гонорар." Я в ахуе. Каждый день прибывают убежавшие. Цены на аренду взлетели вдвое. Опять нарастает паника внутри. Что делать – непонятно. Наташа начинает слать нам варианты домов и квартир за какие-то невменяемые деньги, и убеждает, что надо брать – дешевле уже не будет, и улыбается, видимо, очень хочет, чтобы мы скорее съехали.
В самолете мы познакомились еще с двумя семьями убежавших москвичей. У них дети, у нас дети. За сутки до рейса в Ташкент они не смогли улететь в Армению. Их рейс просто отменили перед посадкой. Они в панике взяли билеты просто куда-нибудь, куда смогли взять. Мы обменялись контактами. А потом они нам очень помогли найти квартиру в Ташкенте, через хозяина у которого они снимали посуточно. Мы с Максом пришли на рынок, а там как в девяностые – толпа риэлторов, человек пятьдесят с табличками "аренда квартиры".
Восточные базары – один из моих глубоко зашитых страхов. Я не люблю и не умею торговаться. Особенно, когда на меня налетают двадцать продавцов одновременно, и каждый пихает в лицо свой телефон с фотографиями квартир. Мне сразу хочется сбежать!
Всё разрулил Макс, я просто стояла рядом в полной ахуе, отвечая "да" или "нет", и коммуницируя исключительно с Максом. Важно было не говорить, что мы из России, иначе цены на квартиры заявляли бы выше. Макс вообще сразу говорил, что он местный, а квартиру искал для братишки из Беларуси.
Квартиру мы сняли в двух остановках метро от наших самолетных знакомых. На это ушел целый день. Мы вернулись за Евкой к нашим москвичам, и хотели выпить вместе вина. Зашли в магазинчик. Я долго искала на полках вино, которое посоветовал Геич. Серьезно, у меня было впечатление, что его сначала там не было! Я внимательно пересмотрела все этикетки, долго выбирала из того, что не хотелось брать, а потом случайно заметила эту бутылку в самом дальнем углу самой высокой полки. Оно оказалось не из бюджетных, но я подумала – длинный был день. Не стоит жадничать.
Продавец был странный. Он нехотя сходил в подсобку за стремянкой, лениво достал бутылку, также нехотя пробил ее. И тут выясняется, что она стоит дороже, чем указано на ценнике. Я по московской привычке говорю, что заплачу по ценнику. Он злобно возмущается, мы спорим, он отдает бутылку по цене на ценнике.
Не удалось нам отведать этого, наверное, прекрасного вина!
Только мы перешли дорогу, как бутылка разлетелась об асфальт, прорвавшись через дно пакета. Я поначалу расстроилась, а по возвращении домой даже обрадовалась. Пришло чувство избавления, будто я откупилась этой бутылкой от бóльших бед. Мне вдруг стало легко дышать. Отступила тревожность. Вернулись ясность мыслей и зубастость.
Мы вернулись домой. В наше отсутствие приходила Наташа. Вымыла всю посуду в раковине, вернула все переставленные чашки и тарелки на место. Заправила Евкину постель… Я только лишний раз изумилась, но мне уже было пофиг.
В этот же вечер мы зашли к Наташе сообщить, что сняли квартиру и завтра переезжаем. На что Наташа скупо ответила: "Ну, что ж, спасибо, что не разрушили мой дом". Пофиг.
На прощанье мы принесли Наташе на ужин манты и долму, немного денег за постой и в компенсацию испорченных продуктов, и счастливо унесли ноги.
А через день приехали Геичи и привезли с собой цивилизацию, и комфорт. Жизнь налаживается, осталось найти источник дохода.
Amen!