Как тяжело было Людмиле-и описывать не стоит. Кто знает-тот поймет. Одна, с двумя детьми, практически без денег. Хорошо, что мир не без добрых людей. Справилась Люда, выдержала все, смогла пережить это трудное время, не сломалась. Кто знает, как бы сложилась ее жизнь, не окажись с ней рядом Ольга и Иван. Да и Санька, будь хоть немного, да другой, еще труднее бы пришлось Люде. Все помогали, кто как мог, так и помогал, поддерживал Люду.
Начало тут
Первое время ходила она, словно каменная. Плохо это, когда слез нет. Когда плачешь, кричишь, когда слезы льются безостановочно, так словно всю боль свою, что внутри копится наружу выплескиваешь. А так- не человек, мумия. Словно и неживая вовсе. Боль изнутри распирает, до того плохо, до того муторно, что хоть волком вой. И повыла бы, а сил нет. Вот вроде ходит Люда, ест, пьет, работу по дому делает, а в глазах-тоска беспросветная.
Ольга и не отходила толком от подруги, все за ней по пятам, как тень скользила. Люда не выдержала однажды, да так отчихвостила ее, что аж обиделась Ольга.
-Вот что ты все ходишь и ходишь за мной? Своих дел у тебя нет? Так отдохни, пойди поспи, только не ходи ты за мной, бога ради прошу, не ходи! ну как ты не поймешь, что видеть никого не хочу, Ольга!
Обиделась Ольга, а потом поняла, что и правда, иной раз лучше одной побыть, чем вот с таким надзирателем. Ушла тихонечко домой, шепнув Саньке, что мол зови, если что. А Люда кажется и не заметила.
Уже дома Ольга вспомнила, как много лет назад она сама ходила вот так же, как и Люда, словно неприкаянная. Хотя, что уж тут сравнивать. У нее, Ольги, хотя бы не умер никто. Не умер, просто предал, и ушел. Хотя, лучше бы умер, наверное не так больно было бы.
***
-Оль, пойми меня, и не осуждай. Я здоровый мужик, мне наследник нужен. Ну не можешь ты родить, хоть ты тресни, хоть расшибись. Сколько лет уже мучаемся, пробуем, а толку? Ты и сама извелась, и меня всего извела.
Молча Ольга смотрела на Толика, и никак не могла понять, обвиняет он ее в том, что детей у нее не будет, или жалеет? Да, жалеет. Только не ее, а себя.
-Вот ты как заговорил, Толя? Тебя извела? А не ты ли с мамой твоей много лет назад уговаривали меня, молодую да глупую, что мол рано нам детей, куда сейчас рожать? Я ведь поверила, Толя, пошла за мамой твоей, как овечка. Ты же знаешь, что ни одна больница не взялась бы за такое. Мать твоя нашла тётку эту. А теперь ты меня обвиняешь? А помнишь ли ты, что я едва живая осталась?
-Оль, ну ты нашла, что вспомнить! Сколько женщин проходят через эту процедуру, и не по разу, и ничего, рожают потом спокойно. Значит так суждено было, и не надо меня тут винить.
Когда Толя ушел, Ольга жить не хотела. Вот так же ходила, ела, пила, дышала, но чувства казалось просто ушли. Не только любовь к мужу, а вообще все чувства. Разучилась радоваться, грустить, просто жила, как на автопилоте.
Воспряла духом, когда Толик, на тот момент уже набывший муж начал захаживать в гости. Наивная, она думала, что вот вернется он, и все у них будет как прежде. Нет, знала Ольга, что беременная его жена новая, но ведь надежда умирает последней. А вдруг вернется? Ведь не просто так приходит, значит любит, значит небезразлична ему Ольга-то.
Однажды спросила, мол ну что ты все ходишь туда-сюда? Возвращайся домой.
Толик смотрел на нее удивленными глазами, казалось даже не мигая. Потом улыбнулся, и в ту же секунду расхохотался. До того весело, до того задорно, что Ольга и сама улыбнулась.
-Ты чего, Оль? Куда возвращаться? У меня жена есть, скоро сын родится.
-А я тогда кто, Толь?
И только вновь взглянув на Ольгу понял Анатолий, что нисколько она не шутит.
-Подожди, Оль, ты серьезно думала, что я к тебе вернуться хочу?
-А зачем же ты ко мне тогда ходишь?
-Оль, ну я мужик, а не полено. Не маленькая же ты, должна понимать. Жена беременная, ей не до глупостей. А ты- бывшая жена. Я тебя знаю, уверен в тебе. Я-то думал, ты поняла!
Поняла. Многое Ольга поняла, да только поздно. Словно ножом по сердцу полосонули ее в тот момент. Казалось, задохнется от боли. Такой комок изнутри встал, прям в том месте, где как люди говорят душа находится. Согнулась пополам, и только смогла сказать, словно выплюнула:
-Пошел вон!
Ушел Толик, не оглядываясь. И только после того, как хлопнула калитка, дала Ольга волю своим эмоциям. Выла, ревела, каталась по полу, рвала на себе волосы. До того противно ей было- не от Толика, от себя. Словно в помойное ведро ее окунули, так мерзко на душе было, словно грязная она вся стала.
Немолодая, некрасивая, полненькая, бездетная разведенка, от которой муж ушел к другой, а потом от той другой бегал к ней, своей бывшей жене. Не по любви бегал, не по зову сердца, а как в туалет, просто нужду свою справить. Мужик, что уж там.
Яростно терлась она в бане мочалкой, думала, что кожа слезет. Все пыталась грязь эту невидимую, что липким слоем на ней сидела смыть. А потом как то враз успокоилась. Вышла она из той бани совсем другим человеком. Что было, то прошло. Надо жить дальше. Уж если столько испытаний выпало на ее долю, а она до сих пор жива, значит так надо. Не просто так коптит она небо, значит, есть у нее миссия такая, для которой именно она, Ольга нужна. Ну и пусть без детей. Сколько людей без детей живут, и она проживет.
В деревню, где Люда жила Ольга попала совсем случайно. Просто услышала, что ветврач у них увольняется. А что ей терять? Даже проще. Уехать, чтобы Толю не видеть, лица его довольного, счастливого.
Не бывает так, чтобы всегда только черная полоса была. За ней непременно идет если уж не белая, то на худой конец серая. С серой-то полосой всяко лучше, чем с той угольно-черной, когда сплошная тоска и безнадёга в сердце. Отпустило Ольгу. Ожила она. Мало помалу и с людьми познакомилась, сдружилась, и обжилась на новом месте. Видать, нужна была ей встряска, чтобы в себя прийти. Похудела Ольга, похорошела, и снова стала собой прежней, веселушкой и хохотушкой.
Что и говорить, уважали Ольгу в деревне. Вольностей не допускала, хотя поначалу только ленивый не ходил к ней вечерами в надежде- а вдруг да перепадет что?
Кому-то вежливо объясняла, что ходить к ней не надо, кому-то не очень вежливо и культурно, а иных и с крыльца спускала. Успокоились мужики, да и перестали к ней ходить. Ну ее, шебутную бабенку! Еще и огреет тем, что под руку попадет, не смотри, что от горшка два вершка.
***
И у Люды встряска в жизни случилась, да такая, что в один миг про все свои печали она забыла.
Ни с того, ни с сего, просто, в один момент заболела доченька. Проснулась Люда ночью, уже кормить пора малышку, а она молчит, не просыпается. Едва рукой коснулась детского тельца, так и отпрянула. Лежит маленькая, горячая, словно печка, и кажется, что даже и не дышит.
Сама себя Люда не помнила в тот момент, очнулась, когда Санька в комнату забежал, да свет включил.
-Мамка, мамочка, что случилось?
Стоит Санька, смотрит во все глаза на мать, а та словно обезумела, прижала к себе Танечку, трясет ее, а сама не кричит- воет. Словно тряпичная кукла на руках у матери, а не сестренка, лежит, ручки раскинула, ослабла вся, еле дышит.
Подхватился Санька, тряхнул мать, мол не реви, Таню напугаешь. Я сейчас. К теть Оле побегу.
Добежал Сашка до Ольги, в окно стучится так, аж трещит стекло. Выскочила Ольга на крыльцо, увидела Саньку, да первым делом подумала, что с Людой что случилось.
-Теть Оль, Таня, Таня не дышит!
-Что стоишь, беги к медику, скорее.
В чем была, в том и побежала Ольга к Людмиле, не до приличий тут, не до одежды.
Успели, вовремя спохватились. Такая температура у крошечки была, что еще немного, и сгорела бы Таня, до утра бы не дожила. И где так простудить умудрились?
Пока в больнице Люда лежала, все себя корила, да плакала. Что же она за мать такая, что сразу, с вечера не разглядела болезнь у ребенка? Вся в своем горе растворилась, погрязла в той печали, что ничего дальше носа своего и не видела. Бедные, бедные ее детки! Мало того, что отца потеряли, так еще и мать сама себя чуть не потеряла.
Уже потом доктор объяснила, что бывает такое, что резко, внезапно болезнь начинается, да такая, что молчит ребенок, даже пикнуть не может. Хорошо, что все обошлось, только долго в больнице лежала Люда с Танечкой. Как температуру сбили, такой кашель открылся, плакала Танечка, надрывалась.
Прижимала Люда дочку к груди, и плакала вместе с ней.
-Прости, прости меня, крошечка моя. Не доглядела я, не уберегла тебя от болезни.
Спасибо Ивану с Ольгой, и тут не бросили они Люду с Санькой. смотрела на них Люда и радовалась, что есть в ее жизни такие замечательные друзья. У иных и родня такой не бывает, а тут- ладно Ольга, с той уже сколько общаются, да дружат, а Иван- чужой человек, а в беде не бросает. И Санька от него не отходит, дядь Ваня то, дядь Ваня се. Он и Иван так к Саньке прикипел, словно родные стали.
Продолжение ниже
Спасибо за внимание. С вами как всегда, Язва Алтайская.