— Ну ты чего кричишь, Иваныч! — сказал гость. — Собирайся уже, пора…
Он вдруг засмеялся, дед замолчал.
За столом все всполошились. Настя с Тамарой подошли к двери.
Уставились на гостя, он на них.
В доме воцарилась тишина.
"Кромка льда" 70 / 69 / 1
Её нарушил Лукьянов:
— Что-то не рады мне тут…
— Рады, Илья Ильич, — прошептала Настя. — Похоронили мы тебя. Ты и впрямь за дедом пришёл?
Лукьянов опять засмеялся:
— Ну странные вы, ей-богу. Живой я… Вот весь из плоти и крови, не разложился даже ни капли.
Настя перекрестилась, следом за ней Тамара.
Иван Иванович сделал шаг к двери и сказал:
— Жив что ли?
Лукьянов кивнул.
Дед сомкнул гостя в объятиях и зарыдал.
— Ну ты и поднатужил меня! Я тут себе накрутил, что ещё одного правнука на свет приведу, а тут ты. Испугал деда так, что штаны менять в самый раз.
Сказав это, дед отпустил Лукьянова и стыдливо присел на корточки.
— Настя, поди растопи баню. Да сообрази на стол чего-нибудь праздничное. Такое дело! Вернулся комендант. А кого ж мы оплакивали тогда?
— Меня и оплакивали, — произнёс Илья Ильич. — В той каше, что была из наших бойцов, трудно было найти кого-то. Писали похоронки для отчётности. Никто не разбирался. Я в лагере сидел, потом освободили и в наш, советский, посадили. Выпустили за доблестный труд. Имя вернули, а вот комендантом больше не быть.
Ну и чёрт с ним, с этим комендантством. Как я рад всех вас видеть!
Через два месяца Лукьянов переехал из дома деда в свой сруб, в тот, где жил, ещё будучи комендантом поселения. А вместе с ним переехала и Настя.
В январе 1949 года они расписались.
Свадьба была не очень скромной по меркам того времени.
Ярослав привёз Насте шикарное белое платье. Оно напоминало наряд царских времён. Да и свадьбу устроили за счёт Ярослава.
В этом платье Настя выглядела как царица. Местная газета написала о той свадьбе статью, которая начинала со слов: «Победа сделала наших людей счастливыми…»
В марте 1949 года Тамара родила сына. Назвала его Александром.
Письмом обрадовала отца ребёнка. Тот обещал приехать на майские дни.
Обещание сдержал.
Пригласил Тамару в райцентр. Там сделали общее фото с детьми, дедом и Мироном.
Настя, став женой Лукьянова, как-то отдалилась от семьи. По субботам Илья Ильич с женой отправлялись самостоятельно в райцентр. Ходили в какой-то клуб по интересам. Потом выяснилось, что это была религиозная секта. При раскрытии этой секты был большой общественный резонанс.
По неведомым семье Ивана Ивановича обстоятельствам, главарём секты признали Лукьянова и в 1951 году его арестовали прямо во время проповеди.
Как Лукьянов до этого дошёл, никто так и не узнал.
Настя в отсутствие мужа замкнулась в себе. Поначалу не разрешала детям посещать школу, а после бесед с милицией, вообще отвела их к Ивану Ивановичу. Тот был не против. Привык дед к большой семье.
Настя в одиночестве много молилась. Поселенцы часто видели её у реки. Многие говорили, что женщина сошла с ума.
В мае 1949 года ещё до всех этих событий, Сашка сказал Насте, что по его каналам удалось найти Эльзу. Девочка жила в приёмной семье. Приёмная мать согласилась встретиться с родными девочки.
В июле 1949 года Тамара и Настя поехали на встречу с Эльзой.
Город, в котором Тамара блистала на сцене, встретил своих бывших жителей проливным дождём. До города их сопровождал Сашка. Он снял жене и тёще квартиру, а сам отбыл на очередное задание.
Тамара в этой поездке намучилась с маленьким Александром. Он был беспокойным настолько, что соседи стучали ночью в стену и жаловались хозяйке на шумных квартирантов.
Тринадцатилетняя Эльза стеснительно пряталась за спину приёмной матери.
У девочки с Тамарой было невероятное сходство. Словно две капли воды были сестрицы.
Женщина, удочерившая Эльзу, рассказала, что девочку взяла из детского дома почти сразу, как та туда попала. Уж больно она приглянулась ей.
Из своего прошлого Эльза помнила только имя бабушки. И поначалу часто звала её: «Баба Марфа, баба Марфа».
Настя смотрела на дочь как-то отрешённо. Больше всего с ней разговаривала Тамара.
Эльза смотрела на родственников со страхом.
А потом и вовсе встала из-за стола и ушла в свою комнату.
— А что вы хотите? — виновато говорила приёмная мать. — Она у меня с малых лет. А тут приехали родные. Она вас и знать не знает. Мы из эвакуации вернулись в 1946.
Девочка моя не видела разрушений, не коснулась её беда. И слава богу за это. Отдать её вам я не смогу. Даже если с милицией придёте. Она по документам мне дочь. Пробуйте, может власть будет на вашей стороне. Но я сразу скажу, что в случае чего мне есть куда бежать.
— Не беспокойтесь, — говорила Тома, — мы не заберём. Она и сама не захочет.
Эльза вышла попрощаться с гостями.
Как-то очень осторожно Настя обняла дочь.
Когда вышли, Настя произнесла:
— Какого чёрта мы сюда притащились?
— Ты же сама хотела, — удивилась Тамара. — Ты же просила Сашку узнать об Эльзе.
— Не просила я… Иван Иванович заставил. Сказал, что сердце моё не успокоится, пока я её не увижу. А оно ещё беспокойнее стало. Достали вы меня своими нравоучениями.
Тамара поначалу удивлялась холодности матери. А потом спросила себя: «А ты сама-то рада видеть сестру?»
И на это вопрос не было какого-то ответа.
Ну встретились, обнялись, поговорили.
Оказалось, что родные люди перестали быть такими очень давно.
Чего было ждать от девочки, которая привыкла видеть матерью другую женщину? Женщину, которая кормила, одевала, спасала от войны…
Но Тамаре показалось, как будто что-то тяжёлое спустилось с её плеч.
Оставив Настю с грудным Александром, Тома отправилась в тяжёлое путешествие со своей совестью.
Трамвай неспешно раскачивался в разные стороны. Тома смотрела в окно. Горд был уже не таким, каким запомнился до войны.
Новые здание, новые трамвайные пути, новенькие автобусы, счастливые и не очень люди…
Всё это сжимало в груди.
Город преобразился и стал чужим.
Добравшись до дома Сони, Тамара долго ходила кругами. Сидела на лавочке в парке неподалёку. Новый парк с молодыми деревьями смотрелся как маленький росток.
— Дай бог, чтобы больше не было войны, — прошептала Тамара. — Дай бог, чтобы эти деревья стали могучими и видели только мирное время.
Всё-таки набравшись смелости, она зашла в подъезд, постучалась в квартиру.
— Ванечка, — послышалось из-за двери, — открой, мой родной. Руки тестом заняты.
Распахнув дверь, Иван Абрамович ахнул.
У Тамары вместо улыбки получилась кривая гримаса.
— Сонечка, — дрожащим голосом произнёс Иван, — тут к тебе…
Соня выбежала из кухни и застыла.
С её зажатых ладоней понемногу сыпалась мука.
Все трое замолчали, словно набрали в рот воды.
Потом Соня вышла из своего оцепенения, подошла к Тамаре, разжала ладонь, высыпала на пол муку и зарядила гостье звонкую пощёчину.
Тамара даже пошатнулась.
Потом Соня довольно радостно произнесла:
— Ну а теперь можно и выпить за встречу! Ванечка, накрывай на стол. Дочка приехала. Счастье-то какое!
Тамара опустилась на колени и зарыдала.
— Ну хватит, хватит, — умоляла Соня, — ну поднимись уже наконец-то. Ну я сейчас тоже разревусь. Ну Тамара!
Соня тоже опустилась на колени. Обняла девушку и они вместе рыдали чуть ли не час.
Вокруг них ходил Иван Абрамович и ворчал:
— Картошка стынет, рыба завоняется. Ну сколько можно слёзы лить. Бабоньки, милые мои, ну вставайте уже ей-богу!
Соня и Тома поднялись на ноги. Вытирали друг другу слёзы, пристали обе к Ивану Абрамовичу с объятиями. И его довели до слёз.
За столом Соня рассказывала о тяжёлых военных годах.
Тамару ни в чём не винила. Порадовалась за неё с Жаном.
Тихо, как будто кто-то может услышать, поведала Соне о том, что когда немцы выгоняли всех из города, она видела Жана в немецкой форме.
— Всё думала, что обозналась, — шептала Соня. — А он потом подошёл ко мне и пообещал, что всё будет хорошо.
Но я не верила, Тома… Слишком страшно и тяжело было в это поверить.
Продолжение тут
Дорогие читатели! Желаю всем приятных выходных!
Очень прошу вас, если отправляете мне посылочки, оповещайте, пожалуйста об этом. Моя почта почти не носит извещения. И я никак не могу знать, что меня на почте ждёт сюрприз!
Спасибо вам, что радуете меня!
Всех люблю!