- Вообще рассудка лишилась Дашка, - шептала Настасья подружке, - за Ваньку косого замуж собралась.
- Так богаааат, - шептала та в ответ, - говорят, из леса пришел, да не с пустыми руками. Он же голь перекатная, а теперь видала, какие рубахи носит, да штаны покупает. Явно не с их достатка, два рубля да обчелся. Сам-то палец о палец не ударит, хозяин никакой, откуда богатство? Только мать старая да он, а поди ж ты – гоголем ходит.
- Говорят, - приблизилась в кружок третья, - самого Хозяина нашел, душу у него на золото выменял. Видала я его глаза – пустые, а внутри тьма непроглядная.
- Свят, свят, - перекрестились девушки, озираясь по сторонам.
- Холодно чего-то, - поежилась Настя, глядя в весенние сумерки, где местами белел снег. Ручьи пробивали себе место в рыхлом грязном снегу, унося его в канавы, а там и до речки рукой подать.
Деревня небольшая, все друг друга знают, иной раз и поговорить не о чем, а тут такая новость. Дашка Белозерова – первая красавица на деревне, молодость свою сгубить собралась. Волосы длинные, коса толстая русая, губы, как спелые вишни, брови будто углем подведены, а сама как тростиночка. Рядом с Ванькой встанет – земля и небо, ее красота против его уродства. Роста невысокого, нрава крутого, лицо рябое, один глаз на тебя смотрит, пока другой в угол забился и что-то на небушке разглядывает. Ни одна в здравом уме на такого не посмотрит, ну или ежели последним мужчиной на белом свете останется, по-другому – никак. Только слухи поползли быстро, что Дашка платье подвенечное шьёт.
- А Захарку Калинина видали? Места себе не находит, как Ванька из лесу-то вернулся, - продолжила Тамара. – Он же в Дашку по уши влюблен, а та ему взаимностью отвечала, вроде и родители запевать собрались, а тут – нате.
- Ох, страшно мне, - обняла себя руками Настя, и в лесу раздалось совиное уханье. – По домам, девоньки надо, как бы чего не вышло.
- Так а родители чего Дашкины? – не могла успокоиться одна из подруг.
- А ничего, - выдохнула Томка, - чуть не в ноги ему кланяются, дорожки стелят да зятьком зовут. И сестры рады, видала я их. Ленты примеряют, румянами щеки красят, готовы сестру на закланье отдать, а сами Ваньке улыбаются. Коня отцу подарил доброго, только ж разве можно за коня душу христианскую отдать.
- Нечисто тут, ох нечисто, - качала головой Настя. – Пора расходиться, - снова сказала она и пошла первой. За спиной еще продолжали разговаривать, а Настя спешила домой.
Две недели назад Глашка пропала, родители места себе не находили. Искали, кликали, да ничего, как сквозь землю провалилась. Решили, что в болоте сгинула или дикие звери растерзали. Страшно всей деревне было, горестно, а теперь новая история. Жалко Насте Дашку, только рада она, что не на нее Ванька позарился, кто его знает, вдруг правду люди говорят? Ну вот как полюбить косого?
Идет Настя мимо домов, в шаль кутается, к каждому шороху прислушивается. Засиделись у Тамарки в гостях, теперь вот по темному домой вертаться. Луна нынче яркая, да такая желтая, будто и не луна вовсе, а масло. Вдруг слышит – калитка скрипнула, и как раз та самая, где Ванька косой с матерью живет. Домик старый, покосившийся, почерневший от времени, это снаружи, а каково внутри – никто не знает, не ходят к ним гости, нет у них родственников. Нет друзей у Ваньки, с детства все дразнили да шпыняли, а он озлобился, на всех волком смотрел. А той самой Дашке, которая от него раньше нос воротила, однажды сказал: моей будешь.
Посмеялись те, кто слышал слова его, а он развернулся и домой ушел. Уж никто не знает, что и как, только сбылось: смотрела на него влюбленными глазами девка, будто видела не то, что остальные, а прекрасный лик. А Ваньке того и надо. Ходит улыбается довольный. Она его под руку возьмет – и гуляют до речки и обратно, а Захар от ревности изводится. Уж сколько раз пытался с зазнобой своей поговорить, а та артачится.
- Не люблю тебя боле, - говорит Захару, а у него сердце кровью обливается. С измальства пленила Дашка его, да и сама взаимностью отвечала, а тут, как подменили. И родители завсегда Захара привечали, а тут на порог не пускают, а в чем виноват – не поймет. Только гонят его, а он все одно – возвращается.
Скрипнула калитка, и обмерла Настя, голову повернуть боится, только шаг быстрее прибавила, и кажется, что идет за ней кто-то. Обернулась и в лунном свете видит Ваньку, только с чего взяла, что он: темно, лица не видно, а все одно чудится он везде.
- Не трогай девку, - раздался женский голос.
- Уйди, - ответил мужчина, не оборачиваясь, а сам на Настю смотрит.
Припустила она, уже не идет, а бежит, только у своей калитки, как за ручку железную взялась и на дворе оказалась, выдохнуть спокойно смогла. Руки дрожат, сердце вот-вот выпрыгнет, и только ладонь от калитки отнять, как чувствует, ручка в движение пришла, будто хочет войти кто-то. Навалилась всем телом Настя на воротца, а сама засов пытается закрыть.
- Настасья, - шепчет голос, да такой умиротворяющий, что хочется сделать все, что скажет. – Открой калитку, Настасья, - доносится до нее шепот, которому хочется подчинится.
Ослабила напор девка, вот-вот калитку откроет.
- Настя, - голос отца заставил обернуться, и напряжение с калитки спало. – Ты?
Отпрянула от ворот девушка, а саму озноб бьет.
- Я, батюшка, я, - кричит, а сама чуть не плачет. Железку в пазы вставила и бегом на крыльцо. С жадностью старика обняла, а тот и понять ничего не может.
- Соскучилась что ли? – гладит по голове.
- Даже не знаешь как, батюшка, - обнимает, а сама дрожит.
- Поди ж ты, как замерзла. Ну иди в дом.
Ей бы сказать, да сама не знает, что было. Может, почудилось. А если нет, родного отца к самому чЕрту – негоже. Надо утра дождаться, да с подружками переговорить. И чего Ваньке было от нее надо, одному Богу известно. Только в ту ночь Насте было не до сна. Только глаза закроет, как чудится ей Ванька. Стоит возле кровати, а как глаза откроет – нет никого. Сморит вновь сон – и опять тут как тут, так и промаялась до утра, пока не запели первые петухи.
Продолжение здесь