Я росла, не зная о смерти ничего, кроме похорон старушки, на которые наткнулась с подругой, гуляя в окресностях своего дома. Испуганные, мы остановились, и, оглядываясь по сторонам, пытались уйти не заметно. Но это было не возможно. Мы оказались на сцене, а толпа провожающих покойницу зрителями. Музыка духовых раскачивала скорбящих не в такт. Ноги шаркали по асфальту. Слышался шопот, всхлипы, кашель. Мы по-детски убежали. Это было летним днём. Жизнь и смерть воспринимались, как яичница на завтрак.
********
Я часто просыпалась под звуки воробьиного гомона, когда солнце только отражалось в облаках, и смотрела на тряпичный потолок своего шалаша на балконе. Спать ещё хотелось и я уходила в дом. Там было тише и теплее. Тикал будильник и еле слышно тарахтел холодильник. Это действовало успокаивающе. Хорошо помню бабушкин деревянный дом. Он пах хозяйственным мылом и керосином, старой мебелью и пончиками, которые бабушка пекла настолько часто, что запах пропитал его основательно. Она разогревала по утрам круто сваренную пшенную кашу в аллюминевой миске до краев наполненной молоком. Я смотрела, как оно закипало у самой кромки и комки каши раздавались, оседая на дно. Это было детство. Моё неровное и часто нервное детство.