(«Лес»)
«Аксинья Даниловна (Аксюша), её дальняя родственница, бедная девушка лет 20-ти, одета чисто, но бедно, немного лучше горничной». Так характеризует драматург в перечне действующих лиц ту, что противостоит Гурмыжской в пьесе.
Что мы знаем о ней? Как попала она в дом Гурмыжской? «Ты девочка с улицы, ты с мальчишками на салазках каталась», - попрекнёт её богатая родственница, но услышит в ответ: «Не всё я на салазках каталась, я с шести лет уж помогала матери день и ночь работать; а по праздникам, точно, каталась с мальчишками на салазках. Что ж, у меня игрушек и кукол не было. Но ведь я уж с десяти лет живу у вас в доме и постоянно имею перед глазами пример...»
По всей видимости, Гурмыжская, стремящаяся поразить всех своими добродетелями («Я делаю добро и буду делать, а там пусть говорят что хотят»), хотела и здесь показать себя доброй тётушкой, помогающей осиротевшей девочке, и получить своего рода игрушку (причём, судя то её реплике «Были и получше тебя, да плясали по моей дудочке», так поступает она не в первый раз). Однако здесь расчёты её явно не оправдались – недаром перед встречей с воспитанницей помещица заметит: «Хитрая и дерзкая девчонка! Никогда в ней ни благодарности, ни готовности угодить. Наказанье мне с ней».
Однако мы с первых же сцен пьесы видим перед собой гордую девушку, вся «хитрость и дерзость» которой состоит в нежелании плясать под чужую дудку. Позднее она расскажет Несчастливцеву: «Я была ребёнком, но я ни разу не поклонилась, ни разу не протянула руки богатым родственникам; я работала». Чувство собственного достоинства никогда её не покинет.
Жизнь жестока к ней. Она расскажет любимому: «По-своему я так думаю, что с детства меня грызёт горе да тоска; вот, должно быть, подле сердца-то у меня и выело, вот и пусто. Да всё я одна; у другой мать есть, бабушка, ну хоть нянька или подруга; все-таки есть с кем слово сказать о жизни своей, а мне не с кем, — вот у меня всё и копится. Плакать я не плачу, слёз у меня нет, и тоски большой нет, а вот, говорю я тебе, пусто тут, у сердца. А в голове всё дума. Думаю, думаю».
Её, несомненно, тяготит создавшееся положение, Буланову она скажет: «За что вы меня обижаете? Я вам ничего не сделала. Что я здесь за игрушка для всех? Я такой же человек, как и вы». Но, в отличие от «Алексиса», она всегда и во всём остаётся верна себе. Её можно сломать, но не подчинить. «Жениху» она сразу даст почувствовать свою внутреннюю свободу: «Иное можно купить за деньги, а другого нельзя» (только Буланову этого не понять), да и в разговоре с Гурмыжской будет держаться очень независимо. Слушая внушения барыни, что она должна «расчувствоваться», раз ей сулят такого суженого, хотя «это ещё только предположение», она спокойно скажет: «Надо будет и меня спросить». Вот такая независимая позиция и возмущает больше всего помещицу.
А вот Несчастливцеву она, судя по всему, понравилась сразу. Не случайно же он скажет Буланову: «Какова у меня сестрёнка, братец?.. Женись, братец, женись!»
Аксюша позволяет себе запретное – любить. Сама она скажет: «Нужда да неволя уж очень душу сушили, ну и захотелось душе-то хоть немножко поиграть, хоть маленький праздничек себе дать». Судя по всему, в любви своей она зашла достаточно далеко, потому что, каясь перед Несчастливцевым, скажет: «Я люблю, не помня себя; но ведь мне нужно выйти за него замуж, нужно, нужно!» Но смеем ли мы осудить её за это? Она и здесь остаётся предельно искренней и верной себе. Когда Пётр, отчасти поверившей словам Гурмыжской о женихе для Аксюши, спросит: «Так уж ты прямо и говори, чья ты? Своя ты или чужая?» - она ответит без малейшего колебания: «Своя, милый мой, своя».
Самоотверженная любовь Аксюши может ли сравниться с чувствами Гурмыжской? Не случайно, наверное, в последней сцене с «благодетельницей» она будет выглядеть куда более взрослой и думающей женщиной, прекрасно понимая, что «старушка-то ревнует» и боится её.
Не раз уже отмечалось литературоведами, что многие героини Островского задумывались о сведении счётов с жизнью. Кто-то из них, как Катерина, шёл до конца (не будем сейчас дискутировать о том, сила это или слабость). Кто-то, как Лариса, пугался. Аксюша, сказавшая Петру: «Да вот что, милый ты мой, всё меня в воду тянет», - действительно бросается в пруд. И, не окажись рядом Несчастливцев, всё было бы кончено. Это его глазами мы увидим картину: «Куда она? Она бежит, бросает платок с себя, она у берега. Нет, нет, сестра! Тебе рано умирать!»
Он увидит в ней воплощение своей мечты о трагической актрисе: « Душа мне, братец, нужна, жизнь, огонь… Бросится женщина в омут головой от любви — вот актриса. Да чтоб я сам видел, а то не поверю. Вытащу из омута, тогда поверю». Он станет «посвящать её в актрисы»: «Ты будешь моею гордостью, моею славой… Ты выйдешь на сцену королевой и сойдёшь со сцены королевой, так и останешься». А для неё это фактически то же самоубийство, только без греха: «Делайте что хотите. У меня впереди ничего нет. Куда вы меня зовёте, зачем вы меня зовёте, что там — я не знаю. Хуже не будет… Я убита, братец, убита».
Она найдёт в себе силы спокойно распрощаться с Гурмыжской: «Признайтесь хоть раз в жизни! А то вы всегда и для всех святая, а мы грешные… Признайтесь, и я убегу от вас за тысячу вёрст… Мне только и нужно. Я ухожу от вас далеко, далеко», - найдёт даже силы проститься с Петром: «Кончено дело, у братца денег нет; я еду с ним далеко и навсегда. (Берет его голову, прижимает к себе и целует.) Прощай! Ступай! ступай!»
Но в тот момент, когда появится какая-то, хоть самая маленькая, надежда на брак с любимым, не выдержит и на слова Несчастливцева «А что ж в актрисы-то, дитя мое? С твоим-то чувством...» - только нежно ответит: «Братец... чувство... оно мне дома нужно».
Судьба оказывается благосклонной к ней и соединяет с любимым. Как дальше сложится её жизнь?
Видела в комментариях самые разные предположения. И то, что ждёт её участь Катерины, задавленной тиранией – только не свекрови, а свёкра. И то, что всё сложится вполне благополучно, вплоть до перехода во владение Аксиньи Даниловны Восьмибратовой имения «Пеньки», разорённого Булановым, и присутствия в её доме в качестве приживалки самой Раисы Павловны.
Мне оба предположения кажутся слишком уж радикальными.
Купец Восьмибратов, как мне представляется, всё же далеко не Кабаниха и не Дикой. Конечно, Несчастливцев даст ему убийственную характеристику: «Он, то есть тятенька, человек русский, господа, благочестивый, но по душе совершеннейший коканец и киргиз-кайсак. Он человек семейный, очень любит своих детей, любит женить сыновей…» Но всё же есть в Восьмибратова какая-то порядочность (к его поступку с пресловутой тысячей я ещё вернусь). Брак сына с девушкой «из хорошего дома», несомненно, прибавит ему уважения, а присутствие на свадьбе Гурмыжской – и того более: «Много вами благодарны-с. Уж у нас, сударыня, без вас дело не обойдётся. Вы у нас на свадьбе-с — пятьдесят процентов к приданому, вот как мы вас ценим. А уж банкет я сделаю для вашей милости, так месяца на два в городе разговору хватит. Пущай по крайности знают».
Так что здесь, я думаю, особенно беспокоиться за участь Аксюши не стоит.
Что же касается перехода имения в руки купцов Восьмибратовых, то я, возможно и ошибаясь, считаю, что, во всяком случае пока, разорение ему не грозит. Может быть, Буланов с его «практическим» умом и подойдёт к делам со всей ответственностью и не растратит богатства.
Но не сомневаюсь я в одном. Моля о помощи, Аксюша сказала Несчастливцеву: «Будьте мне отцом, я девушка добрая, честная. Я научу маленьких детей моих благословлять вас и молиться за вас». Склонный к громким фразам и цитированию трагедий Несчастливцев говорил Гурмыжской: «Когда я посылал эти чётки, я думал: “Добрая женщина, ты возьмёшь их в руки и будешь молиться. О, помяни меня в твоих святых молитвах!”» Какой на самом деле оказалась «добрая женщина», всем известно. Но в «святых молитвах» он будет помянут!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь