Зарецкий покрутил пальцем у виска и сказал, что, если у нас это получится, выдвинет на госпремию. В общем, посмеялся над нами. Ну и ладно. Мы просто включили в свое расписание еще один проект, факультативно, так сказать.
У нас с Бурским был свой метод работы над «безумными» проектами, а все, что было связано с Машкой, всегда было безумным. До определенной стадии мы разрабатывали идею вместе. Пока мы друг с другом соглашались, не было смысла работать над одним и тем же по одиночке. Но как только начинали появляться варианты, мы жали друг другу руки и расходились по своим лабораториям.
В этот раз было так же. Создав вместе фундамент, вот уже три месяца каждую свободную секунду мы полировали свои варианты формулы. Синхронно подошли к опытной стадии. Я свое чудо-средство обозвал «Блондопохудин». Борис своему названия пока не придумал и величал «Женский каприз 4.0». Суть была одна и та же: препарат одновременно способствовал похудению и осветлению волос.
У меня в лаборатории появились дополнительные клетки с рыжими морскими свинками —экспериментальная и контрольная группы из трех особей каждая. Препарат получался непростой, с высоким риском аллергических реакций и экспресс-пигментации. Мои экспериментальные свинки были на здоровом и бесцветном питании – зелень, белые и желтые корнеплоды и овощи, кефирчик. Контрольную группу, куда деваться, мы кормили всем подряд. И разница была налицо: стройненькие, светленькие и пушистые «эксперименталы» и серо-буро-непонятные зверюшки в контрольной клетке.
Дамочкам, которые решатся пользоваться моим препаратом, будет непросто. Во имя фигуры и цвета волос придется отказаться от апельсинов, моркови, кофе, шоколадок и прочих цветных и вкусных радостей жизни.
Мои ассистенты экспериментировали с продуктами разного цвета, и «контролы» буквально в течение десяти дней реагировали изменением окраса. Было ощущение, что они перманентно находятся в состоянии линьки — кудлатые, в каких-то разноцветных психоделических разводах. Промелькнула смутная идея, что в зависимости от типа питания можно вывести определенный окрас или даже окрас с узором... но мы это пока отложили, и без того забот хватало.
И тем тщательнее мы оберегали группу «эксперименталов». Мой препарат работал — экспериментальные свинки были блондинистыми и худощавыми, хотя лопали от пуза. Все, как хотела Машка.
Первый тревожный сигнал я увидел в понедельник утром. Готовился к визиту Зарецкого – раз в две недели он обходил все лаборатории, чтобы, как он выражался, «приобщиться к безумствам своих протеже». На моих экспериментальных подопечных появились какие-то рыжеватые разводы, что сильно меня встревожило. Не было к этому никаких предпосылок и объяснений тоже не было. Зарецкий просто поднимет меня на смех – что он, собственно, и сделал. В деликатной форме, конечно, как он умеет, но тем не менее.
Проект был на грани провала. И даже бог бы с ним, с Зарецким, главное — не видать мне благосклонности Машки, как своих ушей. Я не мог понять, что не так в моей формуле — почему препарат перестал действовать и проявились рецидивы.
Дальше — больше. Разводы с каждым днем темнели и оформлялись в структурные пятна. Мои белоснежные красавицы по окрасу стали похожи на жирафов.
Я попробовал увеличить дозу препарата. Пятна немного побледнели, но сдаваться не собирались. Они стали рыжими – точный оттенок Машкиных локонов. В довершение всего этого кошмара свинки стали набирать вес.
С раннего утра до глубокой ночи я сидел в лаборатории, снова и снова перепроверяя формулу. Мы с Борисом практически перестали видеться. В редкие минуты, когда встречались на бегу, я замечал, что он осунулся и выглядит озабоченным. Нам обоим было не до разговоров, лишь кратко обменивались рукопожатиями и парой ободряющих фраз.
Я стал плохо спать — пятнистые свиньи преследовали меня во сне, лезли в лицо и требовали сатисфакции. Формула мучила меня и днем, и ночью…
продолжение следует...