Конец 1940-х годов. Подмосковье. Истошный крик среди ночи. Пот на лбу. Александра будит мужа бывшего фронтовика Великой Отечественной - Николая.
- Коля, что снилось? Ты кричал во сне.
- Нет…Ничего – немногословно и, будто бы смущенно, говорит Николай.
Идет на кухню посидеть.
Позже, он поделился тайной и ужасом сна, который приходил ему. Приходил не раз. Долго мучал. Кошмаром. С окончания 40-х годов и до середины 50 –х .
История деда фронтовика.
Не любил мой дед (а Николай, о котором речь здесь – дед мой), говорить о войне. Это было свойственно многим фронтовикам Великой Отечественной, той войны.
Для него, кадрового офицера, война началась раньше 1941 года. На Хасане, Халкин Голе, в конце 30-х годов. Потом всю войну Отечественную прошел.
Никогда ни слова плохого не сказал о Сталине. Не принято было, да и не мог он критиковать высшее военное руководство, которое смогло достичь цели победы.
Что же за тайна была в том его сне послевоенном?.
Вопрос к деду.
Спрашивал я его в свое время:
- А страшно на войне воевать? Взрывы, массовые убийства, каждый миг может быть последним?
- Человек – ответил степенно дед Николай – такое существо: он ко всему привыкает. Когда не первый день воюешь - не думаешь об этом. Уходит, отвлекается внимание от таких дум.
Но есть вещи глубже на войне.
Дед говорил об этом. Кого-то война делает героем. Кто-то остается человеком. Кто-то опускается и падает в ней нравственно, человечески. Все в ней бывает. Война одна, а люди в ней разные и разными они делаются ей.
Тайна послевоенного сна.
О ней дед поведал в свое время моему отцу. У деда было две дочери и один сын. Бабам он не хотел рассказывать про войну, а с сыном поделился.
Почему же деда ужасал тот сон? Что приходило во сне?
Плен.
Дед трижды, за время войны, попадал в плен. Когда подразделение брали в кольцо, окружали – пленили. В плену он долго не оставался. Убегал. Смекалистый был.
Последний раз в середине 1944 года, где-то за год, может меньше до окончания той войны он попал в плен.
В то время, у немцев заканчивались и военные, и людские ресурсы. Между тем, как Советский Союз, который тогда вел освободительную войну, поддерживался войсками и снабжением союзников. Так всегда бывает: большая часть мира поддерживает добро, выступая против мирового зла. Тогда, в 1944 году, зло фашизма уже оказалось в меньшинстве.
Тогда, встретившись с нехваткой ресурсов, немцы стали мобилизовывать гражданских людей, не имевших основательную военную подготовку, далеких от военных специальностей. Но стоит отметить, что им доверяли не очень ответственные позиции на войне, понимая, что это не те силы, на которые можно положиться в военных операциях.
Когда дед, кадровый военный, с опытом, угодил в плен, в 1944 году, то конвойными пленных были «гражданские» немцы, недавно мобилизованные, не особо подготовленные.
План побега.
Это повлияло на замысел и план побега. Арестанты вычисляли, когда будет "слабый" конвойный, из мобилизованных гражданских немцев, чтобы можно было совершить побег.
По плану, Николай (мой дед) должен был задушить конвойного, который будет сопровождать и контролировать их на арестантской работе. И втроем арестанты смогут бежать. Двое остальных плененных, что были вместе с дедом, должны были выполнять свои задачи по побегу.
Выбран был наиболее «добрый» конвоир, как наиболее «слабый». Это был гражданский немец, призванный по мобилизации. В Германии у него оставались жена и двое детей. У Николая дома тоже были жена и двое детей.
Схватка.
Договориться с конвоиром было невозможно. У них был подписан контракт. Педантичные немцы исполняли обязательства по нему.
Оружия у арестантов тоже не было, чтобы быстро убить конвой и бежать.
В какой-то момент началась схватка: дед и тот немец конвойный. Вырвать автомат из рук конвоира было невозможно. И он сам не мог им воспользоваться. Ножа у деда тоже не было. Были только руки.
У него не оставалось другого выхода - только душить конвоира.
Сначала Николай сбил его с ног, потом они боролись на траве, с переносом сил. То сильнее был немец, то дед. Но дед был яростней. Он понимал, что иного шанса нет.
В один момент ему удалось вцепиться в шею немцу и начать душить его, нажимая из-за всех сил.
Сколько секунд, мгновений, это длилось? Кто бы знал, как многого кислорода остается в человеке, когда ему пережали глотку и артерию? Наверное, немного времени. Но каждое мгновение капало каплями вечности. Для немца это были последние, уходящие, мгновения его жизни. Для деда - мгновения до начала свободы.
Прошли они. Немец был задушен. Арестанты бежали.
Все, как в той известной песне группы «Машина Времени»:
"Всех нас согреет
Вера одна:
Кто-то успеет –
Ты или я?"
В той схватке успел, схватился за жизнь дед. Семья же того немца, недавно мобилизованного, получила вскоре похоронку: героем погиб на священной войне. Вдова с двумя детьми оплакивали его.
На широком белом свете в тот момент, в той схватке, не могли счастливо жить две семьи, по два ребенка в каждой: деда и того немца. Совершился выбор, отбор. Семья немца оплакивала кормильца. Дед бежал и спасся. Вернулся потом с войны.
Почему же ужас?
Ну, казалось бы, радоваться надо: задушил «врага», конвоира, сам спасся. И с тобой спаслись двое товарищей.
Да, они тогда, в тот миг, и радовались все. Получилось.
Но память деда не смогла вытеснить этот момент. Он долго помнил этот миг борьбы: когда в твоих объятиях, в тисках твоих рук угасает чужая жизнь, другого человека. Уходит, растворяется.
Тогда, когда спасся такой ценой, он радовался. А потом, во сне, приходило: ты задушил, ты убрал своими руками чужую жизнь.
Когда ты стреляешь на полях боя и гибнут сотни, тысячи – это видится отдаленно и становится привычным. А когда ты убиваешь своими руками другого и через твои руки медленно уходит его жизнь – это совсем иное чувство Ужасное. Кошмарное Чувство убийцы. Оно приходило к деду ужасом послевоенного сна. Долго.
Он не был невротиком. Отнюдь. Может быть, пройдя весь ад долгой войны, начавшейся для него в 1938 году, он не потерял человеческое? И этот сон будил его живую душу, напоминая об ужасе убийств войны?
Послесловие.
Дед, как я писал ранее в статье, не был церковным человеком и молитвенником. Был бы - может помолился бы за упокой души того убитого им мобилизованного немца, да и покаялся перед Богом.
А так, он пытался отогнать от себя этот сон. Но тот приходил не раз к нему. Нежданно. Напоминал. Колыхал живую душу, оставшуюся живой, вопреки войне.
Та борьба двух людей не на жизнь, а на смерть. И извечная истина такой безбожно ограниченной, животной ситуации: кто-то успеет – ты или я?