Кому там ещё (кроме Нестерова) она почём зря приписала космизм?
«Судьба Странника — соединение родного и вселенского. Он — универсален, он стоит как бы вне времени и временных потоков мира и судеб. Идеи всечеловечности, вселенскости проявились в космизме с особой силой. Космизм связан со стихиями земли, воды и неба. Над Россией самые большой воздушный бассейн: она обречена на вечные грезы о полетах. Русский космизм Серебряного века связан не только с расширением сознания, долга и ответственности человека и человечества, но и с укреплением темы личного пути, персонализацией личного выбора. Н. А. Бердяев называет В. В. Розанова «гениальным выразителем русской религии родовой плоти, религии размножения и уюта». Серебряный век на место равнинной религиозности ставит горную, расширяет границы и пределы внутренней жизни и внутреннего чувствования. Эта нелюбовь к нормативности, к контролированию жизни ярко проявилась в странничестве. Именно странничество вобрало в себя сам дух русского космизма с его желанием преодоления преград, вплоть до земного тяготения. Образ странника (и это хорошо видно на полотнах Н. К. Рериха) связан с далями, горизонтами, небесным зодчеством, нескончаемыми путями-дорогами во имя незримого Града. Традиция странничества связывалась на Руси с укреплением и обретением религиозного чувства. Странничество явилось своеобразным способом осмысления пределов пространства, его границ, переходов, а значит тайн и загадок. Именно религиозное чувство мыслилось В. В. Розановым в качестве важнейшего моста с Космической беспредельностью: «...ни в одном из видов своего творчества природа человека не является в таком величии и в такой красоте, как в творчестве религиозном. Нигде человек не переступает того тесного предела, которым ограничен он, и даже в науке, поднимаясь в высшие сферы умозрения, он остается только ничтожною частицей мироздания, он сознает себя отделенным от этого мира, потому что сознает этот мир как внешний объект своей мысли; и только в той отрешенности от всего личного, от всего временного и земного, которая составляет сущность религиозного чувства, человек освобождается от уз своих и сливается с Космосом. И только в этом чувстве человеческая природа является собранною в одно целое». Именно религиозному чувству Розанов отводил главную роль в восстановлении утраченной связности человека и Космос» (Трофимова).
Странникам Рериха.
Надо признать, что красивое говорение само по себе может внушить, что угодно. И надо признать, что и религия спасения, и её враг, ницшеанство, будучи надмирными, похожи таки друг на друга. Только религия спасения всё-таки призвана примирить её исповедующего с нехорошестями Этого мира, а философское ницшеанство – трезвее. Суровее. Холоднее. И вот холодностью-то цвета Рерих и перешёл в философское ницшеанство. Оно, метафизическое иномирие, принципиально недостижимо, в отличие от христианского Царствия Божьего на небе для бестелесных душ спасённых. Радость от такого холодного ницшеанства только одна – умение его образ творцу создать, а восприемнику – воспринять. Подсознаниями (в первые годы и десятилетия нового появления ницшеанства в искусстве [оно периодически возвращается из небытия при страшных разочарованиях]).
Вот выпишем слова из цитаты, вполне себе описывающие метафизическое иномирие: «вне времени», «нелюбовь к нормативности, к контролированию», «незримого», «беспредельностью», «отрешенности от всего временного и земного», «освобождается от уз».
Розанов просто протаскивает ницшеанство под видом религиозности (раз в стране существует цензура).
Теперь посмотрим, чем Рерих выражает этот идеал метафизического иномирия, какой странностью - ожидаю преобладание холодных тонов. (У недавно рассмотренного Нестерова, помним, такой странностью было искажение пространства через ошибки с отражением в воде.)
На реальных фотографиях Гималаев всё-таки встречаются тёплые краски
в 13 случаях из 42-х.
А у Рериха в картинах со странником?
По-моему, Рерих нарочно тут акцентирует, что он не христианин. Вне "Троицы" рублёвской у него даже жёлтый цвет – холодного оттенка.
Теплота света свечи опять нарочно показана мизерной по сравнению со всем остальным.
То же самое. И даже в названии – уход от религии.
Вот эта кругом гладкопись мне представляется образом неизменности, отсутствием времени.
Читая теперь первое, что я написал о Рерихе (см. тут), я поражаюсь ошибке своей памяти. Она мне говорила, что я-первоначальный описывал Рериха почти так же религиозно, как словами Розанова Трофимова описывает. Но теперь читаю: «А по сути-то – неизвестно, куда звать. Неприятная неопределенность...».
И я вспоминаю знаменательные слова:
«…всё материальное — это своего рода движение, служащее симптомом какого-то неизвестного процесса: всё сознательное и чувствуемое — это опять-таки симптом неизвестного» (Ницше Ф. Черновики и наброски 1882-1884 гг. https://cyberleninka.ru/article/n/f-nitsshe-protiv-metafiziki-i-essentsializma).
Это страстно выражен идеал принципиально недостижимого метафизического иномирия. И не то же ль у Рериха?
А никакой не космизм.
8 февраля 2023 г.
*- С другим названием («Странник Светлого Града» и с датой 1933) и без «Троицы» критикуемая вами Трофимова так мотивирует религиозность, выраженную Рерихом:
««Торжествующее созвучие» русского космизма складывалось из «неистощимых грез», из «стремленья безбрежного» и «радости обновления». Именно в философской и художественной культуре русского космизма слышен «трепет жизни мировой» и «сочетание Земной души со светом неземным». Одна из самых вдохновенных и тесно связанных с духом русского народа, с духовным исканием Серебряного века картина Рериха «Странник Светлого Града» могла бы быть гармонично и без всяких натяжек прокомментирована известными стихами В. Соловьёва 1884 г.:
В тумане утреннем неверными шагами
Я шел к таинственным и чудным берегам.
Боролася заря с последними звездами,
Еще летали сны — и, схваченная снами,
Душа молилася неведомым богам.»
- Серебряный век как-то подозрительно до 1933 года продлён.
Но начнём с того, что стихотворение длиннее:
В холодный белый день дорогой одинокой,
Как прежде, я иду в неведомой стране.
Рассеялся туман, и ясно видит око,
Как труден горный путь и как еще далеко,
Далеко все, что грезилося мне.
.
И до полуночи неробкими шагами
Все буду я идти к желанным берегам,
Туда, где на горе, под новыми звездами,
Весь пламенеющий победными огнями,
Меня дождется мой заветный храм.
1884 г.
Но у Рериха в столкновении высокого (гор, чистоты цвета, лёгкости движения слева направо для народов, пишущих слева направо) с низким (холодными тонами) рождает катарсис (неизвестность цели).
А у Соловьёва выражена неизвестность пути и средств достижения цели – словами: «В тумане», «неверными шагами», «схваченная снами,/ Душа молилася неведомым богам», «дорогой одинокой», «в неведомой стране», «Как труден горный путь и как еще далеко». Более того, эта неизвестность превращается в известность – словами: «на горе, под новыми звездами», «неробкими шагами», «Меня дождется».
К цели неизвестность не относится. Что выражено словами: «чудным берегам», «грезилося мне», «под новыми звездами», «Весь пламенеющий победными огнями», «заветный храм». Если и есть «к таинственным», так это может быть отнесено к неизвестным нюансам, но не к целому.
Другое дело, что всё это у Соловьёва безосновательно: «Если я тебя придумала, Стань таким, как я хочу». Но он сумел оказаться таким нетрезвым.
Рерих же трезв – монастырь на его пути под тем же крестом христианства, которому уже почти две тысячи лет, и он так же холоден, как и вся природа.
10.02.2023.