Вместе с правнуком дед затопил баню.
Постучался в дом.
— Можно уже? — громко спросил он.
— Заходи, дед, — ответил внук.
Сашка сидел за столом, вальяжно раскинувшись в кресле.
Тамара грела еду.
"Кромка льда" 67 / 66 / 1
Из-за Ивана Ивановича выглядывал маленький Жан.
— Сынок, — обратилась к нему радостная Тамара, — вот и папка вернулся. До того как ты читать научился.
Мальчик стеснялся, прятался за дедом.
Потом осмелел, вышел. Встал перед отцом.
Тот посадил сына к себе на колени. Прижал.
— Сердечко у него как бьётся! Как у того воробышка.
Сашка сидел в одних штанах. Дед подошёл к нему сзади, хотел руки на плечи положить.
Да аж вскрикнул.
Внук невольно вздрогнул.
— Тома, — попросил Сашка, — принеси рубаху. Никак не привыкну.
Иван Иванович покраснел, кулаки сжал.
— Сволoчи, — прошипел он. — Это ж разве люди?
Сашка поднялся на ноги, повернулся к деду и произнёс:
— Всё прошло уже. Живой же… А как я к этому шёл, уже не имеет значения. Спасибо, дед, за моих родных. Без тебя я бы не справился.
На спине у Сашки-Жана была выжжена звезда, размером с две мужских ладони, а снизу подпись «рyсская свинья».
— Может тебе кожу снять? — предложил Иван Иванович.
— Не-е-е-е-т, — ответил Сашка. — Пусть будет так.
Двадцатью минутами ранее Тамара осторожно касалась пальцами клейма и плакала. А потом целовала шрамы.
— Ради тебя я выжил, Тома. Даже когда было уже невмоготу, я видел тебя перед собой. Ты тянула ко мне руки, я хватался за них. А когда ты уже была рядом в моих видениях, возникал дед. Он нас двоих тащил из болота. Почему-то всегда из болота.
Настя смотрела на вернувшегося бойца с недовольством.
Все радостно обсуждали возвращение. Она одна сидела с опущенной головой.
На следующий день Иван Иванович, Сашка и его с Тамарой сын отправились в тайгу к Мирону, Алёнке и Сеньке.
Настя и Тамара остались дома.
— Довольная ты… — произнесла Настя. — Вернулся к тебе твой Сашка. А мне кого ждать? Некого ждать, Тома…
— А разве я в этом виновата? — спросила у матери Тома.
— А кто же? Тебя ведь я искала в городе. К Петру Александровичу на поклон ходила. Унижалась.
А он отца твоего… Убил кажется. Может и нет. Когда я в тюрьме сидела, мне говорили, что он жив. Какой-то агент он, изменник Родины. Мне много чего говорили. Я мало что помню из этих дней. Меня много били. Много спрашивали о чём-то. Всё Петру Александровичу докладывали. Он замуж меня хотел взять. И Марфа Игнатьевна пилила. Договорённость у них была.
Она меня должна была уговорить на замужество, а он ей за это через своих партийных знакомых обещал найти любовника.
Искала его бабка с момента, когда отец мой умер.
Они там своё что-то решали. А жизнью моей как пешкой играли.
Мне бы умереть в том сугробе, а Егор спас.
Знаешь, мне казалось, что я его любила. А вот смотрю на тебя и думаю, что не было у меня любви никакой.
Бог меня накажет жестоко. А я ведь Эльзу даже видеть не хочу. И тебя уже не хочу. Никого не хочу видеть.
Дед с тобой носится. А я как прислуга тут у вас. Раньше лечила животных, и такую получала радость. И боролась за каждую животинку.
А сейчас чаще рукой махну, чем ночевать возле больного животного. Так и с людьми. Поэтому перестала я людям помогать. Не хочу ещё больше греха на душу.
Вот так Марфа Игнатьевна мою жизнь в оборот взяла, чтобы свои грехи отмывать.
Уйду я от вас, Тома! О братьях позаботишься?
Тамара вытаращила глаза на мать.
— Куда ты пойдёшь? Бросишь их всех?
— Да, — кивнула Настя. — Ты же ушла от нас. Бросила всех. Совесть не грызла? Я вот вспоминаю все те дни, когда тебя не стало в доме, когда похоронила тебя, так всё такое тёмное. Беспробудное что ли. Не ушла бы ты, всё случиться могло иначе. Но что теперь говорить…
— Не нравился мне Пётр Александрович. Я отца любила. А он тётку обнимал, я их застала. Обидно мне стало. Ты с Петром, отец с другой женщиной. А я? Бабка на эту реку ненавистную водила. Ты зачем ей позволяла? Глупо всё было как-то. Знали же вы, что я покроюсь язвами, а всё равно водили.
— Марфа Игнатьевна от обратного действовала. Говорила, что привыкнешь ты. Тело твоё поймёт, что другой воды нет и перестанет болеть.
Тамара усмехнулась:
— Какие у вас методы были зверские, маменька. Всё от большой любви.
— От неё, конечно, а отчего же ещё? Всё мы в этой жизни либо от любви, либо от ненависти делаем. Ты у Ивана Ивановича спроси. Он философ знатный. Так поёт, что любого заткнёт своими изречениями.
Злит он меня в последнее время. Правильным себя считает. Жизни учит. А он хоть каплю боли чувствовал? Его били, как меня? Унижали?
Да, он сидел по ошибке. Но! Не жаловался на тяжёлые условия. Вернулись они оттуда с Сенькой упитанные. Стало быть, жили себе, как и здесь. Вот и злит он меня этим своим жизненным опытом. Чего он тут в тайге видел? Ни-че-го…
— И что теперь всем надо под побои? Всем надо, как ты, пройти через ад? Всем надо не любить так, как люблю я? Всем надо быть похожими на тебя? — воскликнула Тамара.
— Нет, — Настя помотала головой. — Всем не надо. Никому не надо. Но и учить меня никто не имеет права. Я сама себе и учитель, и мучитель. И сама себя судить буду. А вы живите в своей любви как хочется.
Тамара подошла к матери близко, захотела обнять.
После того как вернулся её любимый Жан, что-то очень тёплое поселилось в сердце.
— Мама, — прошептала Тома, — а давай всё забудем и начнём сначала. Хорошо ведь как! Война закончилась.
Настя объятия дочери не приняла. Оттолкнула небрежно.
Тома продолжала улыбаться.
— Посмотрела бы я на тебя, если б Сашка твой не вернулся. Не верю я тебе, Тамара. Никому не верю. Только отец любил меня, пока не помер. А Марфа Игнатьевна только Исура своего искала. К колдуньям ходила. Всякое они ей наговаривали. А он молодец, Исур этот…
Перемешал свою кровь с высокородной, денег взял и был таков. Не нашла его Марфа Игнатьевна, даже имея до революции большие связи.
Тамара вдруг вспомнила, что слышала об Исуре от бабки.
Глаза загорелись, любопытство охватило.
— Мама, расскажи мне эту историю.
— А что рассказывать. Познакомилась мачеха с сыном рыбака, когда с родителями отдыхала у нашей деревенской реки. Были её родители очень богатыми. Купались в золоте, в шелках. Бабка рассказывала, что они это золото даже внутрь принимали. Мой отец тоже был не бедным. Но золото мы не ели, я это хорошо помню.
Помещицу, что была хозяйкой реки до революции, звали Анной Гавриловной.
Она сделала у реки купель для богатых, навесы от солнца. К ней приезжали отовсюду.
Как-то родители Марфы по делам отправились за границу. А дочку привезли к Анне Гавриловне. Не хотела девушка ехать отцом и матерью.
А там с уже знакомым сыном рыбака случилась у неё любовь.
Анне Гавриловне было не до девушки. Когда уже живот стал виден, она испугалась. Но родителям не спешила сообщать.
Исур свою любимую бросать не хотел. Предлагал переехать к нему. Она пошла однажды.
Дом родителей жениха был ветхим. Чтобы войти в него, нужно было чуть ли не пополам согнуться.
Стены были камышовые. Из мебели только стол. На полу были расстелены шкуры вместо кроватей.
Воняло рыбой: и варёной, и сушёной, и тухлой.
Мать Исура, стройная молодая Зара, встретила Марфу с улыбкой. А вот отец, разглядывая её с ног до головы, сказал:
— Не-е-е-т, не бросит такая свои перины. Не бросит.
— Она меня любит, — заспорил Исур и обратился к Марфе: — Скажи, родная, ты же меня любишь?
— Да, — кротко ответила девушка, — пойдём к Анне Гавриловне.
— Дочка, — обратилась к ней Зара, — Я буду ждать тебя и научу всему.
Но в этот дом Марфа больше не вернулась.
Исур уговаривал её. Обещал, что они поженятся и займут дом его дяди, мол там новые побеленные стены и никто давно не живёт.
Но Марфа не соглашалась. Вот уже со дня на день должны были прибыть родители Марфы Игнатьевны. И Анна Гавриловна места себе не находила.
Оставленная ей на присмотр девушка родила за неделю до приезда родителей.
Молодая мать испуганно смотрела на своего новорождённого сына и не знала, что с ним делать.
Мальчика тотчас взяла себе кормилица из жён рыбаков.
Анна Гавриловна стращала смертью всех, кто проболтается о беременности дочки богача.
Через три дня после родов Марфа Игнатьевна забрала своего сына у кормилицы и пошла к Исуру.
Он сидел на берегу покрывшейся льдом реки.
Первый ночной мороз сковал воды, усмирил их. Заставил молчать. Казалось, что всё вокруг затаилось специально, чтобы молодая мать всё-таки услышала своё сердце.
Мальчик заплакал.
Исур оглянулся, вскочил на ноги и удивлённо произнёс:
— Родная моя, ты захотела познакомить меня с нашим сыном?
Марфа смотрела на любимого испуганно.
— Я за-хо-те-ла от-да-ть те-бе е-го… — сказала она по слогам.
— А как же мы без тебя? — прошептал Исур.
— Скоро вернутся мои родители. Отец убьёт тебя. Он никогда не позволит тебе жениться на мне. Прошу, забери ребёнка и никогда не ищи меня.
— Ну тогда и ты не ищи нас, — гордо произнёс Исур.
Он с силой выхватил малыша из рук девушки. Прижал к себе, даже не посмотрев на него.
— Я люблю тебя, — сказала Марфа.
— И я тебя, — ответил Исур.
А потом он отвернулся и пошёл по реке.
Марфа смотрела, как он отдаляется. И вдруг по первому льду побежали трещины. Исур был где-то на середине реки. Он оглянулся и повернул назад.
Марфе казалось, что река затрещала, загудела. Этот гул нарастал.
Она смотрела на Исура, и вдруг он исчез.
Марфа бросилась на лёд, проваливаясь, шла вглубь.
— Дyра, куда ты? — слышалось с берега.
А потом всё смешалось: гул, крики, холод.
Марфа хотела было повернуть назад, но не могла.
Продолжение тут
Дорогие читатели! Спасибо за ваши эмоции!
Всё читаю.
Настолько мне удивительно, что эта история так всколыхнула всех.
Спасибо, что вы со мной.
До завтра! Желаю вам приятных снов!
